p>
Как видно из таблицы, языков, где генитив следует за именем, но
относительное предложение при этом предшествует имени, не
засвидетельствовано. Это позволяет сформулировать следующую универсалию:
«Если в языке относительное предложение предшествует имени, то генитив в
нем также предшествует имени» (легко видеть, что эта универсалия
равнозначно следующей: «Если в языке генитив следует за именем, то
относительное предложение в нем также следует за именем»). Эта универсалия
показывает, что комбинация значений двух параметров может подвергаться
универсальным ограничениям даже в том случае, когда каждый из этих
параметров в отдельности может принимать любое из логически возможных
значений.
Все универсалии вида 'если в некотором языке имеется свойство Х, то в этом
языке имеется и свойство У' называются импликативными, поскольку логически
они имеют форму следствия, или импликации. К импликативным относится
подавляющее большинство универсалий, известных на сегодняшний день.
Другая хорошо известная разновидность универсалий несколько сложней по
своей логической структуре, чем универсалии импликативные. Универсалии этой
разновидности имеют формулировку следующего типа: 'если в некотором языке
имеется свойство Х, то в этом языке имеется и свойство У, и наоборот'. В
этом случае исключается не одна комбинация свойств, как в импликативной
универсалии, а две: в языке не может наблюдаться свойство Х без свойства У,
а также свойство У без свойства Х. Такие универсалии называются
эквиваленциями, по названию логического отношения, описываемого формулой
'если Х, то У, и если У, то Х'. Рассмотренный выше параметр позиции
генитива связан универсалией-эквиваленцией с другим параметром порядка
слов, а именно наличием в языке предлогов или послелогов. Послелог – это
служебная часть речи, по функции подобная предлогу, однако линейно
располагающаяся не перед, а после имени, с которым сочетается. В русском
языке о послелогах можно говорить лишь с большой натяжкой: в качестве
таковых ведут себя слова ради, вопреки и некоторые другие в тех редких
случаях, где они располагаются после сочетающегося с ними имени: чего ради?
рассудку вопреки и под. За исключением этих сочетаний, в русском языке
используются предлоги. Предлоги, но не послелоги имеются также, например, в
семитских, австронезийских языках и в большинстве групп индоевропейской
семьи. Однако во многих других языках послелоги являются одной из базовых
частей речи, а предлоги там, наоборот, отсутствуют. Например, в лакском
языке (Дагестан) смысл '(вслед) за Магомедом' выражается сочетанием
МухIаммадлул хъирив, где начальную позицию занимает существительное
('Магомед') в родительном падеже, а послелог хъирив 'за' следует за
существительным. Послелоги используются, в частности, в японском,
корейском, тюркских языках, в большинстве кавказских языков и языков
коренного населения Австралии. Всего, по имеющимся сегодня статистическим
оценкам, число языков мира, где имеются послелоги, приблизительно равно
числу языков, где имеются предлоги. При этом оказывается, что во всех
«предложных» языках генитив следует за определяемым именем (как, например,
в русском), а во всех «послеложных» языках он предшествует определяемому
имени. Исключены, таким образом, языки, где имеются предлоги, но генитив
предшествует имени, и языки, где имеются послелоги, но генитив следует за
именем. Иными словами, имеет место следующая универсалия-эквиваленция:
«Если в языке имеются предлоги, то генитив в нем следует за определяемым
именем, и наоборот» (очевидно, что эта же универсалия может быть
переформулирована следующим образом: «Если в языке имеются послелоги, то
генитив в нем предшествует имени, и наоборот»).
Импликативные универсалии и универсалии-эквиваленции – это основные виды
универсалий, связывающих два языковых свойства. Выявление первых
универсалий такого рода в начале 1960-х годов было подлинной научной
сенсацией, поскольку убедительно показало не предполагавшуюся ранее связь
между многими свойствами языка. Однако впоследствии, по мере выявления все
новых и новых универсалий, естественно возникло стремление к обобщениям над
ними. Одним из способов таких обобщений стало выстраивание импликативных
универсалий в своеобразные цепочки, которые получили название иерархий.
Иерархия включает в себя не два признака, а более, причем признаки эти
последовательно связаны импликативной зависимостью (если А, то B; если В,
то С и т.д.).
Рассмотрим наиболее простой пример иерархии – так называемую иерархию
чисел. Языки мира отличаются друг от друга по тому, какие числовые
характеристики имен выражаются с помощью специальных показателей. В русском
языке, например, имя должно иметь показатель множественного числа, если
количество обозначаемых им предметов больше или равно двум. В японском
языке, напротив, этого не требуется: любое имя без специального числового
показателя может обозначать как единичный предмет, так и множество
предметов сколь угодно большого объема, так что, например, японское слово
tskue на русский язык может переводиться и как 'стол', и как 'столы', в
зависимости от контекста. С другой стороны, в некоторых языках имена
требуют особых показателей, если выражают пару предметов. В этом случае
говорят о так называемом двойственном числе, которое есть, например, во
многих семитских и австронезийских языках. Наконец, в некоторых языках
особая форма имени обозначает множество, состоящее из небольшого числа
объектов («от трех до пяти»). Такое число называется паукальным (от
латинского paucus 'небольшой'); имеется оно, в частности, в ряде языков
Океании. Иерархия чисел устанавливает импликативные зависимости между
наличием вышеперечисленных чисел в языках мира:
в языке есть паукальное число > в языке есть двойственное число > в языке
есть множественное число.
Очевидно, что эта иерархия равносильна следующей системе импликативных
универсалий:
в языке есть паукальное число > в языке есть двойственное число
в языке есть двойственное число > в языке есть множественное число
Преимущество иерархии состоит в том, что она наглядно показывает
существование универсальной взаимосвязанности языковых параметров,
количество которых может быть сколь угодно большим. Иерархии, а также
другие типы «обобщающих» универсалий открывают широкие перспективы для
объяснения свойств человеческого языка. Дело в том, что, рассматривая
некоторую импликативную универсалию в отдельности, ей можно предложить
неограниченное количество объяснений. Многие из этих объяснений, однако,
легко разобьются о «смежные» универсалии, относящиеся к той же самой
области грамматики. Если же с самого начала рассматривать такие универсалии
в единой системе, возможность придти к правдоподобному их объяснению резко
возрастает. Надо сказать, что открытие ряда иерархий в 1970–1980 годы
позволило лингвистам значительно глубже понять природу таких явлений, как,
например, падежное оформление главных членов предложения, а также
образование относительных предложений. Это показывает перспективность и
осмысленность поиска языковых универсалий, несмотря на то, что, как уже
было сказано выше, исследованные на сегодняшний день универсалии не
позволяют нарисовать полную картину «всеобщей грамматики» человеческого
языка.
Инволюция, или свертывание. Свертывание проявляется в вымирании, а также
редукции, сокращении и упрощении. Так, количество букв в алфавите русского
языка уменьшается; при шквальном нарастании новых слов, количество
используемых в речи слов с такой же скоростью убывает. Инволюция также
заключается в сокращении и переносе пояснений в подсознание. То, что раньше
описывалось развернуто и произносилось, позже только подразумевается.
Огромное множество старых слов и понятий исчезло, но подобно тому, как в
биологии известны ныне реликтовые формы, также и в языке продолжают
существовать архаизмы. Так, пиктографический язык более древний, чем
вербальный, однако нельзя сказать, что он вытесняется последним. Количество
новых пиктограмм (указателей-рисунков) в общественных местах нарастает.
Пример пиктограмм у компьютерщиков: “смайлики” – иероглифическое
изображение лица с помощью двоеточия и скобок. Фигура “:)” – означает
улыбку, а фигура “:(“ – недовольство. Сокращение гласных в древних текстах
характерно для многих языков, например, древнееврейском и старославянском.
Широчайшую эволюцию демонстрирует молодежный сленг, или жаргон, но, какие
бы словесные ухищрения он ни изобретал, периодически все равно возвращался
к мату. Языковые интервенции[pic] и новые словообразования в русском языке
в 1920-1930 гг. сопровождались общей тенденцией к всевозможным сокращениям,
типа булгаковского “Пампуша на Твербуле”.
Исследования ряда ученых показали, что и в неконфликтных консентивных ситуациях общения возможно игнорирование Принципа Кооперации. Одно из первых свидетельств подобного рода принадлежит Д. Таннен (Tannen
1984), которая в своем анализе разговоров в кругу друзей вводит понятие особого конверсационного стиля „high-involvement style".
Данный стиль характеризуется резкой сменой темы разговора, вводом темы без явлений хезитации, формальных метакоммуникативных элементов
(маркеров начала, структурирования, окончания) и элементов редактирования, высоким темпом речи, чрезвычайно быстрой меной коммуникативных ролей, а также синхронностью речевых ходов.
Д. Таннен мотивирует применение такого стиля особым стремлением собеседников подчеркнуть положительный характер их отношений, укрепить социальный контакт, показать высокий уровень взаимопонимания. В подобных ситуациях энтузиазм участников коммуникации переворачивает все представления о принципах и максимах коммуникативного сотрудничества так, что прерываниия, перебивания и иного рода языковые интервенции[pic] получают статус кооперативных речевых действий и не расцениваются участниками разговора как нарушения хода коммуникации (в частности, нарушения техник МКР согласно Саксу и К?).
Функциональные стили в русском языке.
План.
1. Введение.
2. Научный стиль.
3. Газетно-публицистический стиль.
4. Официально- деловой стиль.
Введение.
Речь имеет коммуникативную природу и тем самым обращена к кому-либо. В
зависимости от формы обмена информацией речь делится на устную.
В зависимости от количества участников общения - на монолог и диалог. В
основе и письменной и устной видов речи лежит литературный язык. Необходимо
отметить, что для каждой ситуации общения в той или иной социальной сфере
деятельности существуют правила речевого поведения, речевые нормы,
выделяются функциональные стили речи, для каждого из которых характерен
свой подбор языковых средств. Наиболее устоявшаяся включает в себя пять
функциональных стилей:
1. Научный стиль
2. Газетно- публицистический стиль
3. Официально- деловой стиль
4. Разговорно-обиходный стиль
5. Художественный
Каждый из стилей отдает предпочтение устной или письменной форме,
диалогической или монологической речи.
Научный стиль речи.
Основными чертами научного стиля и в письменной и в устной форме являются:
* Точность
* Абстрактность
* Логичность
* Объективность изложения
Для научного стиля характерно использование специальной научной и
терминологической лексики, в т.ч. и международной.
Особенность лексики состоит в том, что многозначные слова употребляются не
во всех значениях, а только в одном. Это сближает ее с лексикой официально-
делового стиля. Объем текста в научном стиле увеличивается за счет
многократного повторения одних и тех же слов. Отсутствует разговорная
лексика. Оценки присутствуют, имеют рациональный, а не эмоциональный
характер. Также используются в синтаксисе сложные союзные предложения,
осложненные простые предложения. Тексты содержат различные формулы, таблицы
и графики.
Сферой общественной деятельности в которой функционирует научный стиль
является наука.
Итак, разберем этот стиль на примере. Анализирует глава из учебника
"Экономика без тайн" И.Липсиц. В этой главе, озаглавленной "Это сладкое
слово - бюджет", в продолжении темы учебника об основах рыночной экономики
автор раскрывает содержание некоторых понятий современной экономической
теории.
Он раскрывает причинно-следственные связи между явлениями, выявляет
закономерности.
Текст главы объективно изложен и отличается логической последовательностью.
Начинается с объяснения того, что является основой "государственного
бюджета", как проходит его исполнение, кто занимается этим ("финансисты"),
как они разрешают ситуации в случае превышения "расходов" над "доходами" -
"дефицит бюджета".
Автор последовательно раскрывает способы решения проблем "дефицита бюджета"
- это и "сокращение бюджетных расходов" путем , например,:
* "урезания социальных программ"
* "выпуска необеспеченных денег"
и т.п.
В тексте приводятся определения рассматриваемых понятий. Они подчеркнуты с
двух сторон и выделены темным шрифтом, например: "Дефицит государственного
бюджета - финансовая ситуация, возникающая в случае, когда......"
Специальные научные термины, упомянутые выше и поставленные сною в кавычки,
тоже в тексте выделяются шрифтом.
В этой главе приводятся цифровые данные по структуре доходов и расходов
бюджета. В содержание учебника включены и графики , и таблицы с цифрами.
В тексте встречаются многозначные слова, которые здесь имеют строго одно
значение, например "финансовые операции" ( Мы знаем, что это слово
многозначно, т.к. это и "военная операция" и "хирургическая операция").
В тексте можно встретить абстрактные понятия, например, "авторитет
государственных ценных бумаг".
Многие слова, научные термины, повторяются многократно, увеличивая тем
самым объем текста, например: "государство" , "ценные бумаги",
"доходность", "долг", "деньги", "займы", "кредиты" и т.п.
Здесь также активно используются простые предложения, осложненные:
* вводными словами : "по сути дела", "действительно", "конечно", "как
правило"
* словосочетаниями: "абсолютные суммы", "мировой опыт"
* причастными и деепричастными оборотами: "познакомившись с перечнем статей
государственных расходов"...
Все это помогает понять подлинную сущность явлений, выявить научные
закономерности. Научные тексты требуют неоднократного прочтения.
Это учебное пособие рассчитано на учащихся 9-11 классов, училищ и
техникумов, поэтому автор максимально доходчиво попытался объяснить суть
сложных экономических законов. Это ему удалось.
Газетно-публицистический стиль речи.
Основной чертой газетно-публицистического стиля является взаимодействие
двух тенденций:
* тенденции к экспрессивности (обусловлена функцией убеждения,
эмоционального воздействия на читателя, слушателя);
* тенденции к стандарту (обусловлена информационно-содержательной функцией,
причем информация должна быть известна в кратчайшие сроки огромному
количеству людей - это отличает газетно-публицистический стиль от других)
Эмоциональное воздействие усиливается благодаря выражению отношения автора
к сообщаемой информации, корректируемое мнением определенной социальной
группы людей, к которой принадлежит автор.
Учитывая вышесказанное, проанализируем Е.Арсюхина "Крендель преткновения"
("Российская газета" №95 2003г.)
Здесь сразу обращает внимание на себя экспрессия заголовка. Известен
фразеологизм "камень преткновения" ( то есть то, что никак не решается,
вокруг чего много споров и каждый "спотыкается" об этот "камень"). Автор,
перефразировав его, привлекает внимание к тематике статьи. А подзаголовок с
элементами разговорной речи, близкими к жаргону "пекари хотят делать
деньги" не оставляет сомнения в выводе , сделанным автором - "хлеб будет
дорожать".
В статье мы встречаем переплетение слов и словосочетаний, свойственных
научному стилю ("резонанс", "трейдеры", "рентабельность", "себестоимость" ,
"интервенция"), и характерных для разговорной речи ("делать деньги", им
есть куда ужиматься", "снижать цены на булки").
В языке статьи встречаются характерные для газетно- публицистического стиля
стандартные выражения - клише ("корень зла", "интересы двух сторон",
"героические усилия" и т.д.) которые с другой стороны безусловно облегчают
коммуникацию.
В тексте автор употребляет очень выразительное образное сравнение,
приведенное экспертом по зерну из института аграрного маркетинга Ю.
Огневым: "...зерно было дешевле пыли грузовиков...", тем самым увеличивая
силу воздействия на читателя.
Рассуждая о том, как правительство боролось с дешевизной зерна и добилось в
конце концов его подорожания, но тем самым спровоцировало повышение цен на
хлеб, не учитывая политического характера этого повышения цен и даже
стратегического, корреспондент публицистически заостряя свою мысль ставит
вопрос: "Получается, за что боролись?...", подразумевая "на то и
напоролись!". Этим вопросом и подразумевающимся ответом подчеркивает свою
авторскую позицию.
Делаем вывод, что многие признаки газетно-публицистического стиля
представлены в этой статье.
Официально-деловой стиль речи.
Для официально- деловой речи характерны общие стилевые черты.
* Точность и безличность изложения, не допускающая возможности различий в
толковании
* Беспристрастная констатация
* Детальность изложения
* Стереотипность, стандартизованность изложения
* Официальность, строгость мысли
* Объективность и логичность
Жанры делового стиля выполняют информационную, предписывающую,
констатирующую фнукции в разных видах деятельности. Поэтому основной формой
реализации этого стиля является письменная.
Основная сфера действия официально- делового стиля:
* Административно-правовая деятельность
* Оформление деловых отношений между государством и организациями, а также
между членами общества в официальной среде.
Данный стиль речи мы разберем на примере "Постановления Правительства
Российской Федерации".
В тексте данного постановления практически два пункта, состоящих из двух
предложений, в которых однотипные словосочетания повторяются несколько раз
и занимают большой объем текста ("в области предупреждения и ликвидации
чрезвычайных ситуаций, обеспечения пожарной безопасности, а также
восстановления и строительства жилых домов, объектов жилищно- коммунального
хозяйства... и т.д.)
Повторность этих словосочетаний ясно показывает нам, что никакие
разночтения и иные толкования текста здесь просто недопустимы.
Второй пункт представляет нам изменения, произошедшие в составе
Правительственной комиссии. Здесь широко представлены глаголы в инфинитиве,
содержащие тему должествования и предписания, характерные для официально-
делового стиля ("внести", "включить", "освободить", "исключить")
Называются фамилии лиц, включенных и исключенных из состава комиссии с
указаниями должностей, что типично для этого стиля речи, причем не дается
никаких характеристик и не приводится никаких оценок этим изменениям
состава комиссии.
Итак, стилевыми особенностями текста постановления является
стандартизованность и детальность изложения, однозначность прочтения
текста.
Виды языковых контактов.
Формы существования языков. Контактология изуч. процессы и рез-ты
контактир.языков.
Субстрат – совокупн. эл-тов яз.сист., не связ. с зак. данного языка, а
восх. к языку, распр. ранее на данной терр. Следы "побежденного" языка ([ь]
– след побежденного латинским галльском).
Суперстрат – сэяс,нссздя, а выводимых из пришлых этн.групп,
ассимилированных исконным нас. Следы исч.языка пришельцев. (герм.
суперстрат во фр.языке. Франки –нем.племя; фр.суперстрат в англ. после
нормандского завоевания).
Адстрат – сэяс, отр. рез-тат влияния одного яз. на др. в усл. длит.
существования контактов носителей этих языков. Напр., при длит. двуяз. в
погр. районах (турецк адстрат в балканских странах).
Дивергенция – 1 язык распад.на 2 (эскалеутский – эскимосский, алеутский).
Конвергенция – 2 слив.в1. (греч.диалекты)
Языковые союзы – образования, включ. в себя нек-рое кол-во
неблизкород./неродств. языков, приобр. в рез-те пост.контактов черты
культ.сходства (балканский с: болг, мак, рум, серб, новогреч).
Культурно-яз союзы – группы яз, объед. общим культ-ист прошлым: евр
(греч+лат), мусул (тюрк+араб), Индия+Ю-В Азия (санскрит),
Китай+Яп+Кор+Вьетнам.
Зарождение письма
Письмо как знаковая система в принципе должно содержать в своём
инвентаре конечное число регулярно воспроизводимых, инвариантных по своей
сущности графических единиц (графем) и правил их сочетания при построении
развёрнутых текстов. Каждая графема должна иметь своим денотатом одну и ту
же единицу звучащей речи. Такой единицей может быть значащая единица (слово
или морфема) или же односторонняя, незнаковая единица (слог или фонема).
Соответственно различаются такие основные типы письма, как
. буквенно-звуковой (алфавитный, или фонематический, или фонемографический; в некоторых системах графики используются разные знаки для аллофонов одной фонемы).
Логограммы в какой-то степени ориентированы на слова (и на морфемы) как
единицы, обладающие и значением, и звучанием. Логограмма оказывается, таким
образом, графическим знаком для языкового знака. Силлабограммы фиксируют
определённую последовательность звуков (слог того или иного типа).
Фонемограммы имеют своими денотатами отдельные фонемы (или же их аллофоны).
Таким образом, силлабограмма и фонемограмма соотносятся не с языковыми
знаками, а со звуковыми единицами в строении звуковых оболочек
(экспонентов) языковых знаков.
Можно назвать, далее, идеограммы, представляющие знаки для неких идей,
понятий, для слов, но в принципе в отвлечении от звуковой стороны слова.
Идеографические системы удобны для использования в коммуникации между
носителями разных языков и разных, сильно отличающихся друг от друга
диалектов одного языка, но они непригодны для фиксации звучащей речи на
языках, обладающих развитыми возможностями словоизменения. Так, китайское
письмо, являющееся логографическим, всё же ближе по своей сущности к
идеографическому типу. Оно оказалось очень устойчивым, сохранившись на
протяжении почти трёх тысячелетий в основных своих чертах, так как хорошо
отвечает изолирующему строю китайского слова. А вот для корейского и в
значительной степени японского языков, которые первоначально использовали
китайское письмо, в силу иного строения в них словоформ впоследствии были
избраны новые пути развития своих собственных графических систем.
Разграничение логографического, силлабического и фонематического типов
письма весьма условно, так как в графической системе одного и того же языка
могут использоваться разные принципы. Так, русские буквы е, ё, ю, я
являются слоговыми знаками (/je/, /jo/, /ju/, /ja/). По слоговому принципу
строятся русские буквосочетания ле, лё, лю, ля (/l'e/, /l'o/, /l'u/,
/l'a/). Морфемному принципу (ради одинакового написания разных алломорфов
одной и той же морфемы) русская орфография следует, рекомендуя сохранять
графическое тождество, например, корневой морфемы ВОД-, реализующейся в
виде вариантов (алломорфов) /vod/, /vad/, /vad'/, /vod'/, /vot/. В текст
могут включаться идеограммы, т.е. знаки, которые не ориентированы на
фиксацию звуковой стороны речевых единиц: На первом курсе имеется 10
учебных групп. В японском письме логограммы (исторически восходящие к
китайским иероглифам или построенные по их принципу) предназначены для
фиксации простых слов и корней, а слоговые знаки (силлабограммы)
используются для передачи грамматических аффиксов. Корейское письмо
располагает знаками для фонем, но сочетает их в своего рода силлабограмму.
Сочетание слогового и фонематического принципов наблюдается в письме
деванагари.
Многие современные графические системы являются преимущественно
фонематическими. Но наряду с ними продолжают существовать системы
преимущественно силлабические и преимущественно логографические.
Логографические системы (типа китайского) насчитывают в своём инвентаре
многие тысячи или десятки тысяч знаков. Большое число графем затрудняет их
запоминание и усложняет процесс обучения языку, но текст в логографической
записи занимает меньше места. Силлабические системы (типа кипрского письма
6-4 вв. до н.э.) имеют имеют порядка нескольких сотен или десятков сотен
графем, в силу чего их усвоение оказывается более лёгким. Фонематические
системы обходятся несколькими десятками знаков. Их усвоение не представляет
большой сложности, но тексты, записанные посредством фонематической
графики, занимают довольно много места. Но логографические, силлабические и
фонематические системы были созданы челевеческим гением относительно
недавно, около 6000 лет тому назад. Изображать людей и животных в своих
рисунках на камне, на стенах пещер наши предки начали десятки тысяч лет
назад. Но эти рисунки не сводились в систему письма. См., например,
изображения, обнаруженные в Италии.
Становление же письма в собственном смысле слова опиралось на
длительные поиски оптимальных средств для сохранения информации. Письму
предшествовали так называемые протописьменности.
На начальном этапе они не представляли собой устойчивых систем с
регулярно воспроизводимыми знаками. Так, для передачи сообщений
привлекались как мнемонические знаки зарубки на деревьях, особым образом
положенные на пути следования ветки или камни, узлы. Объявление войны могло
быть обозначено присланной стрелой. У индейцев Южной и Центральной Америки
создавались кипу - своего рода узелковые послания (ЛЭС/БЭС: 77--78). Кипу
часто использовались как украшения. В Северной Америке (у ирокезов, гуронов
и др.) получили распространения вампумы, представляющие собой сплетённые из
шнурков полосы (ЛЭС/БЭС: 80). Вплетённым в них разноцветным раковинам
приписывалось разное символическое значение (война, угроза, вражда, мир,
счастье, благополучие). Из раковин мог составляться рисунок (наример,
красный топор на чёрном фоне -- объявление войны). Вампумы могли служить
эквивалентами денег. На расположенном рядом рисунке изображён вампум,
посредством которого племя ирокезов сообщало американскому правительству,
что оно не намерено признавать его своим отцом, а готов быть братом. У
каждого из братьев свой путь.
Могли использоваться рисунки или серии рисунков, повествующих о каких-либо
событиях (например, об успешной охоте или же походе царя Верхнего Египта на
Нижний Египет). Но такие знаки, передавая смысловую информацию о чём-либо,
не соотносились с звучащей речью, её значащими единицами.
Очередным шагом явилось создание стабильных систем мнемонических
знаков. Возникает пиктография, используемая для передачи сообщений
посредством рисунков отдельных предметов. Когда такие рисунки,
пиктограммы (более или менее похожие на изображаемые предметы, являющиеся
их иконическими знаками) начинают (на Ближнем Востоке с 8 тыч. до н.э.) регулярно воспроизводиться в одних и тех же функциях или близких функциях,
можно говорить о становлении идеографических систем. Идеограммы могут
соотноситься со знаменательными словами, хотя и в отвлечении от их
грамматической формы. Знак для предмета "нога" по ассоциации может выражать
понятие 'идти'. Идеограмма становится теперь логограммой, т.е. знаком не
для понятия вообще, а для слова или ассоциативного ряда слов. На следующей
ступени такой знак, во-первых, всё больше схематизируется, т.е. утрачивает
свойство иконичности и приобретает свойство символичности, а во-вторых,
приобретает способность выражать не только данное слово, но и другое слово,
одинаково с ним звучащее, а также служебное слово или грамматическую
морфему, а подчас просто одинаково звучащий слог. Формируется словесно-
морфемный и словесно-слоговой типы письма.
Вот этот переход от протописьменности к собственно письму и наблюдается
в многочисленных древнейших рисунках в Египте, Шумере, Эламе, в
протоиндских рисунках 4--3 тыс. до н.э., в рисуночном письме ацтеков, в
письме майя.
Для того, чтобы преодолеть пропасть, разделяющую различные языки,
лингвисты, конечно, не могут не пользоваться общечеловеческим опытом и даже
крайне абстрактными понятиями. Но при этом необходимо помнить, что,
например, английское слово kindness (доброта) не выражает с точки зрения
лингвистики некую "голую идею", и в этом смысле ни в одном другом языке
мире не найдется слова, точно выражающего это понятие. Точно так же
неуместно утверждать, что, например, в том или ином языке нет слова,
обозначающего the (артикль), lamb (ягненок), или что в нем нет глагола to
be (быть). В истории английской лингвистики Малиновский был первым, кто
систематически применял перевод для выявления значения этнографических
текстов. Именно к этому [pic]методу[pic] он применил термин
"[pic]лингвистический анализ[pic]". Одним из серьезнейших достоинств метода
Малиновского является то, что он нигде даже не упоминает, что "голые идеи"
могут как-то связывать сопоставляемые им английский язык и язык Киривина
Такие поиски наощупь, хотя они иногда и дают удачные результаты, неизбежно
являются результатом неполноценного анализа на грамматическом, лексическом
уровнях, уровне словосочетаний и на ситуационном уровне. Основу для любого
тотального перевода (а под тотальным я не имею в виду окончательный или
завершенный) следует искать в [pic]лингвистическом анализе[pic] на этих
уровнях. Но обратный процесс, процесс использования перевода в качестве
основы для [pic]лингвистического анализа[pic] на любом уровне, обычно
является источником ошибок. Этому много примеров в современной
лингвистической литературе. [pic]Метод[pic] перевода часто используется для
изучения языков американских индейцев, Было бы снято гораздо больше
барьеров, если бы [pic]лингвистический анализ[pic] на всех уровнях -
грамматическом уровне словосочетаний и уровне слов - в обоих языках был бы
более систематическим и был бы привязан к переводу. [pic]Лингвистический
анализ[pic] в совокупности с переводом предоставил бы обширное поле
деятельности как для лингвистов, так и для социологов. Возведение моста
между описываемым языком и языком перевода требует большого опыта работы в
обеих этих областях и высокой квалификации. Вполне возможно ожидать вскоре
появления работ ученых из менее развитый стран, в которых эти ученые давали
бы исследования своих собственных языков, прибегая к английскому в качестве
языка описания и перевода. В недавно опубликованной работе "Погребальные
песни народа акан" [17], написанной одним молодым западно-африканским
ученым, современный [pic]лингвистический анализ[pic] во многом основывается
на переводе Второй подход - это [pic]метод лингвистического анализа[pic].
Он основывается на предположении, что язык полисистемен и что различные
определения значения в терминах лингвистики можно давать на ряде
конгруэнтных уровней. Описываемый язык, который должен представлять собой
ограниченный язык (restricted language), подвергается [pic]анализу[pic] в
терминах [pic]лингвистических[pic] категорий на всех уровнях, и в
результате получаются описания, сделанные на "описывающем" языке, которые,
как в полагаю, будут являться описаниями значения. В "описывающем" языке
могут применяться различные методв перевода, такие как употребление
отождествления (identification names), переводческих значений (translation
meaning), и, наконец, некоторые или все тексты в corpus inscriptionum могут
быть переведены с помощью специального языка перевода, основывающегося на
описаниях, сделанных на "описывающем" языке. При таком подходе описания
значения, сделанные на исходном языке, на грамматическом и лексическом
уровнях, привязаны к языку перевода. Это дает лингвисту возможность
перевести тексты corpus inscriptionum на специальный язык перевода. Этот
второй подход не требует моста из гипотетических "голых идей". Трудно
представить, каким образом "голые идеи" могли бы составить маломальски
сносный промежуточный язык. Мост [pic]лингвистического анализа[pic] надо
создавать с помощью различных средств из материалов, которые дают фонетика,
фонология, различные разделы грамматики, лексикографии, анализ текста
(discourse) и, возможно, даже стилистика. С этой точки зрения ясно, что
фонологические материалы не составляют основных элементов структуры.
Подробное описание языка, может быть, уже само по себе является мостом,
дающим возможность лингвисту строить то, что я назвал тотальным переводом.
Такой тотальный перевод с точки зрения теории никак не может быть
совершенным переводом. Начиная с 30-х годов, я всегда считал, что
дескриптивная лингвистика лучше всего выполняет свою задачу, если
рассматривает языковое поведение как значимое во всех аспектах его
взаимоотношений с жизнью общества, и для того, чтобы стпавиться с таким
обширным предметом, пользуются целым комплексом различных уровней анализа,
постепенно умножая их количество. Первая попытка сформулировать этот подход
была сделана в 1935 году, и пример его дальнейшей разработки дает моя
работа "Аспекты значения" [21]. Там я рассматривао фонологический,
фоноэстетический, грамматический и другие аспекты с точки зрения
[pic]лингвистического анализа[pic], и я полагаю связать эти аспекты
значения с аспектами перевода, рассматривая их именно в свете межъязыковых
мостов.
МИНИМАЛЬНАЯ ТОПИКА (планы или места-темы) спора:
1. Парадигматика (разворачивание содержательных схем, категорий и
понятий[pic]).
2. [pic]Синтагматика[pic] (правила оперирования элементами
[pic]парадигматики[pic] и динамика этих правил).
3. Прагматика (движение и изменение ценностей и целей в процессе
разворачивания содержания). Парадигма - 1) в лингвистике П. называют некие
типичные совокупности языковых единиц, различающиеся между собой, но
связанные как члены одного ряда, напр., это может быть совокупность всех
возможных форм одного слова, еще совокупность изменений форм слов одной
части речи, их флексий (окончаний). Говорят о парадигматике языковых
единиц, т. е. определенных системах, классифицирующих языковые единицы и
модели их употребления, в памяти, сознании носителя языка.
Парадигматику[pic] отличают от [pic]синтагматики[pic], т. е. использования
единиц [pic]языка[pic] в речи, когда важно их различие, а не сходство.
Пример П. - падежно-числовая П. существительных с 2 подпарадигмами (ед. и
мн. числа), лексико-семантическая П. названий профессии - "врач",
"инженер", "офицер", "балерина", "буфетчик", "банкир", "шофер". 2) в
социологии понятие П. используется при описании историко-культурных,
экономических и др. процессов на системном уровне, напр., говорят о
"петровской П." развития России, т. е. моделях и формах жизни, внедренных в
эпоху Петра I и его сподвижников и определивших особенности последующих
эпох, существующих в них в модифицированном виде, но, в сущности, в тех же
системных отношениях.
В рекламе можно говорить о П. слоганов, телероликов (см. их классификацию в
I части Словаря) и т. п. В маркетинге - о П. потребления, выделяя с помощью
этого понятия различные сообщества, аудитории потребителей. Своеобразной П.
является т. н. "потребительская корзина". В шахматах П. являются "белые" и
"черные" с их подпарадигмами - "пешки", "ферзь", "король", "ладьи" и т. д.
Во время шахматного поединка единицы шахматной игры (фигуры) вступают в
различные синтагматические отношения (линейные), образуют всевозможные
конфигурации и синтагмы. Выстроенные же перед началом игры шахматные фигуры
- 2 П., разворачиваемые в синтагмы. Так различается [pic]парадигматика[pic]
и [pic]синтагматика[pic] и в [pic]языке[pic].
Произвольное и мотивированное в лингвистике. Мы видели, что все, что могло быть сказано об означающем, заключается в том, что оно является
(материальным) посредником означаемого. Какова же природа этого опосредования? В лингвистике эта проблема вызвала некоторую дискуссию, главным образом, относительно терминологии, так как относительно главным тем все достаточно ясно. Стартуя с того факта, что в человеческом языке выбор звуков на накладывается на нас самим значением (бык не обусловливает звук бык, поскольку в любом случае он по-разному звучит в разных языках), Соссюр говорил о произвольности отношения между означаемым и означающим. Бенвенист задавался вопросом о склонности этого слова: произвольно отношение между означающим и
«вещью», которое оно означает (звука бык и животного бык). Но, как мы видели, даже для Соссюра знак есть не «вещь», а ментальная репрезентация вещь (концепт); ассоциация звука и репрезентации есть результат коллективного тренинга, эта ассоциация, являющаяся означиванием, никоим образом не является произвольной, на деле она является, напротив, необходимой. Это ведет к тому, что в лингвистике означивание является немотивированным. Данная потеря мотивации является, кстати, только частичной (Соссюр говорит об относительной аналогии): от означаемого к означающему имеется определенная мотивация в (ограниченном) случае ономатопеи В общих терминах мы будем говорить, что в языке связь между означающим и означаемым является контрактной в принципе, но этот контракт является коллективным и… натурализованным; сходным образом, Леви-Стросс утверждал, что лингвистический знак является произвольным a priori и не-произвольным a posteriori . Эта дискуссия ведет к установлению двух различных терминов, которые будут полезны в семиологическом расширении. Мы будем говорить, что некоторая система является произвольной, когда ее знаки основаны не на конвенции, но на основе одностороннего решения: знак не произволен в языке, но произволен в моде; мы будем говорить, что знак является мотивированным, когда отношение между его означаемым и его означающим является отношением аналогии. … Возможно, следовательно, иметь системы, которые являются произвольными и мотивированными, и системы, которые являются не-произвольными и немотивированными.
II .4.3. Произвольность[pic] и [pic]мотивированность[pic] в семиологии. В лингвистике мотивация ограничена частичными планами деривации и композиции; в семиологии, напротив, она ставит перед нами более общие [pic]проблемы[pic]. С одной стороны, возможно, что за пределами языка могут быть найдены системы, в которых мотивация играет большую роль. Тогда мы должны будем ставить вопрос о том, каким образом аналогия совместима с прерывистым характером, который вплоть до настоящего времени представляется необходимым для означивания; и затем, какие парадигмальные серии могут быть основаны, когда означающие являются аналогами (это, вероятно, случаи образов)… С другой стороны, весьма вероятно, что семиологическое исследование откроет существование не-чистых систем… с, если можно так выразиться, вторичной не-мотивацией, как если знак приспосабливается к конфликту между мотивированным и немотивированным. В определенной степени именно так обстоит дело с ономатопеей. Мартине указывал, что ономатопеическая мотивация сопровождается потерей двойной артикуляции (ох, зависящее только от второй артикуляции, заменяет двойственно артикулированную синтагму «больно»); и все же ономатопея, выражающая боль, не совсем та же самая во французском ( aie ) и в датском ( au ). Это вследствие того, что здесь фактически мотивация подчиняется фонологическим моделям, которые, конечно же, отличаются в различных языках. За пределами языка проблематичные системы, подобные «языку» пчел, демонстрируют ту же самую двусмысленность: танцы, связанные с накоплением меда, имеют неопределенно аналогичную ценность, танцы, связанные с входом в улей, откровенно мотивированы (направлением на пищу), но танцы в виде восьмерок совершенно не мотивированы (они указывают на расстояние).
Сосуществование аналогического и не-аналогического кажется бесспорным даже внутри отдельной системы. И все же семиология не может довольствоваться описанием, признающим этот компромисс без попыток его систематизации. Эти проблемы еще не изучались в деталях… Общая линия экономии означивания (на антропологическом уровне) может, тем не менее, быть понятна: в языке, например, (относительная) мотивация вводит определенный порядок на уровне первой (значимой) артикуляции:
«контракт» в этом случае поддерживается определенной натурализацией этой a priori произвольности; другие системы могут двигаться от мотивации к не-мотивации (см. «Первобытное мышление» Леви-Стросса).
Следовательно, вероятно, что на уровне наиболее общей семиологии, которая совпадает с антропологией, можно прийти к некоторому сорту круга между аналогическим и немотивированным: имеется двойственная тенденция (каждый аспект выступает в качестве добавляющего другой) натурализации немотивированного и интеллектуализации мотивированного
(так сказать, культурализации его).
Уровни языка - некоторые «части» языковой системы. На каждом уровне можно
выделить определенный набор сходных между собой единиц и набор правил, в
соответствии с которыми эти единицы используются и объединяются в классы и
подклассы.
Различают четыре уровня (начиная с самого простого,
«нижнего»):
• фонетический - уровень сегментных и суттрасегментных зву
ковых единиц,
• морфологический - уровень морфем,
• лексический-уровень слов,
• синтаксический - уровень словосочетаний и предложений.
Единицы каждого последующего уровня состоят из единиц предыдущего: звуки
([звук'и]) входят в звуковые оболочки морфем (звук-, -и), морфемы образуют
слова (звуки), предложения состоят из слов (Звуки речи - минимальные
единицы речевой цепи, являющиеся результатом артикуляторной деятельности и
характеризующиеся определенными акустическими и перцептивными свойствами).
При этом обычно границы одного уровня должны проходить там же, где границы
другого. Значит, все единицы вышележащих уровней должны полностью делиться
на единицы нижележащих.
Единицы языка выделяются с помощью сопоставления похожих по звучанию и
значению элементов в текстах - как устных, так и письменных (том - дом).
Чтобы выделить единицы языка, надо «очистить» их от сопутствующих им
признаков. Например, звуки речи влияют друг на друга, подчиняются влиянию
ритма, метра, связываются тембром, интонацией. Получаются определенные
фонетические конгломераты, состоящие не только из звуков. Чтобы выделить
только звуки, нужно определить свойства, составляющие их сущность. А уже на
основе этих признаков звуков, не зависящих от их комбинации с другими
элементами - несущественными признаками, выделяют сами звуки. Так же дело
обстоит и со всеми прочими единицами языка и речи. Таким образом, выделение
любой единицы - будь то звук, морфема, слово, словосочетание или
предложение - представляет собой выявление ее существенных признаков в
зависимости от сходства или различия материальной стороны речи, значений и
употребления элементов (например, признаки согласных: глухой
и фразовым ударением в зоне ударного слога последнего слова и
заключенный между двумя достаточно длительными паузами: Я
хотел кое-что им нап”омнить, но они уже ушл”и (2 фразы в 1
предложении). В ту же //ночь широкая//лодка отчалила//от
гостиницы (I фраза, 3 речевых такта, в каждом из которых по 2
фонетических слова).
Объединение сегментных единиц в более крупные сегментные единицы
осуществляется благодаря супрасегментным, или просодическим, единицам,
которые как бы накладываются на сегментные. Это ударение, интонация. Слоги
объединяются в фонетическое слово при помощи словесного ударения (в то же
вр'емя), а фонетические слова - в речевые такты при помощи тактового
ударения (более сильного, чем словесное) и интонации (Ив'ан Ив"анович
сид'ел у себ"я], погруженный в глуб'окие разд"умья1, где |,| - повышение,
понижение интонации). Морфемы - наименьшие значащие части слова: