Андрей Дмитриев — писатель, прозу которого можно рекомендовать достаточно широкому кругу читателей. Он современен, но космос его произведений неразрывно связан с драматическим, и всё же не теряющим последней надежды мироощущением XIX века. По мнению критики, Андрей Дмитриев — человек очень “литературный”. Читателей нашей газеты, постоянно “перечитывающих заново” те или иные классические произведения, несомненно, должна заинтересовать авторская манера непрямого цитирования классики (особенно показательна в этом плане одна из самых замечательных вещей Дмитриева — повесть «Воскобоев и Елизавета», отсылающая нас к Карамзину и Генри Торо).

Прозаик ироничен, но в то же время очень серьёзен и уважителен и по отношению к своим читателям, и по отношению к героям. Язык его повестей и рассказов выверен и отточен, он лёгок, что вовсе не означает легковесности и “незаметности”, и роль языка в тексте — это не роль подсобного рабочего, но полноправного участника. Несколько лет тому назад, когда имя Дмитриева не было столь отмечено критикой, как сегодня, мы беседовали с ним, чтобы впоследствии записью этого разговора предварить публикацию в «Литературной газете» отрывка из не дописанной тогда ещё повести «Поворот реки». На моё замечание о том, что кто-то из критиков назвал его “стилистом по преимуществу”, Дмитриев ответил: “Стиль сам по себе, ради стиля, — это рукоделие. Я никогда не ищу броского слова и не вижу смысла щеголять изысканным синтаксисом. Я ищу точное слово. Ищу средства, адекватные смыслу, который чувствую и намереваюсь выразить. Литературной игрой, пародией я развлекался в студенческие годы с друзьями — и неплохо получалось. Я не знал тогда, что этоназывается концептуализмом, постмодернизмом, андерграундом и что за это платят деньги. Мы просто хохмили”1.

Со времени нашего разговора прошло несколько лет. Дмитриев разменял пятый десяток, как сценарист принял участие в экранизации гоголевского «Ревизора», повесть «Поворот реки» была дописана и чуть-чуть не получила (имея на это весьма реальные шансы, войдя в 1996 году в шестёрку финалистов) литературную Букеровскую премию, в 1998 году в издательстве «Вагриус» вышла в твёрдом переплёте книга повестей и рассказов под общим названием «Поворот реки». Наконец, самая последняя его вещь — роман «Закрытая книга» — в прошлом году получила премию Фонда журнала «Знамя» “за произведение, утверждающее либеральные ценности”.

Сегодня мы предлагаем вам вместе со старшеклассниками проанализировать рассказ Андрея Дмитриева «Шаги», написанный им в 1987 году. Но прежде чем приступить к конкретному анализу — небольшое, но необходимое пояснение.

Действие большинства произведений Дмитриева разворачивается в вымышленном городе Хнове и его вымышленных же окрестностях. Или — полувымышленных, так как по мере перечитывания прозы Дмитриева становится понятно: Хнов — это где-то между Санкт-Петербургом, Новгородом и Псковом. Где-то на северо-западе или западе России. Подобный приём совсем не редкость в художественной литературе. Посмотрим, как комментирует свою привязанность к этому очерченному пространству сам Дмитриев. “Есть мировая литературная традиция, и есть приём, неплохо разработанный этой традицией.Приём этот существовал задолго до Фолкнера, но соблазнительно назвать его «приёмом йокнапатофы». Он продуктивен и удобен в том случае, если писатель не хочет зависеть от реальных примет реально существующего пространства. Так, многие кинорежиссёры предпочитают всё — даже улицу, море, небо — снимать в павильоне, дабы никакие случайности реальной натуры не повлияли на придуманную эстетику фильма. Поздний Феллини только так и работал... Хнов — это состояние. Состояние реальности, которое я чувствовал в семидесятые годы, но не нашёл иного способа выразить его — чтобы было и лаконично, и объёмно, и зримо. Хнов — это застой (не в политическом, но в экзистенциальном смысле). Из Хнова некуда было деться — разве в соседнее Пытавино, зеркально повторяющее Хнов...”2

И так, Хнов — город-символ, город-миф, город-декорация, город, вобравший в себя типические черты провинциальной России семидесятых–восьмидесятых (а может быть, и девяностых?) годов, город узнаваемый и привычный, но в то же время во многом сконструированный авторской фантазией и во всех отношениях удобный, чтобы на его фоне следить за развитием характеров и сюжета.

Здесь, наверное, будет уместно провести блиц-опрос старшеклассников. Пусть назовут произведения, в которых автор прибегал бы к подобному приёму. Привести примеры будет несложно, времени на это много не уйдёт, а попутно будет повторен материал.

Коль скоро мы начали разговор о городе, попробуем выбрать из рассказа всё, что так или иначе связано с пытавинским (события, описываемые Дмитриевым, происходят именно в этом населённом пункте) городским пейзажем. Вот Иван Королёв — главный герой рассказа — возвращается домой. Ему “нужно дойти до насыпи железной дороги, а затем уже по шпалам — до дыры пешеходного тоннеля, прорытого под полотном. Лай собак, треск мотоциклов, запахи опилок, хлева и кухни”3. Нейтральное поначалу описание со временем приобретает оценочность (непонятно, правда, какую — авторскую или самого Королёва). Но уже через несколько строк становится ясно: авторская оценка городского пейзажа скорее нейтральна. Это сам Иван Королёв смотрит на знакомые с детства места неприязненно, нелюбящими глазами. “Над лысыми холмами, над прокисшими от удобрений полями сгущаются сумерки... Иван ненавидит сумерки... К чувству раздражения и тревоги спешит присоединиться чувство глухой обиды. Едва о себе напомнив, обида стремительно заполняет все закоулки существа Ивана Королёва — так же стремительно, как надвигается ночь на Пытавино: неотвратимо и тяжко...”

Иван Королёв не любит свой город. Но продолжает в нём жить. Во-первых, по инерции, как большинство советских людей, придавленных обстоятельствами. А во-вторых, из-за матери, единственного близкого и любимого Иваном человека. Молодому парню очень хочется вырваться из опостылевшего Пытавина, уехать туда, “где пахнет солью, йодом, перченым дымом и нездешней пряной растительностью”, но Иван слаб, нерешителен, не уверен в себе, и “мысль о новой жизни в неведомых городах не льстит воображению Ивана. Она угнетает, потому что он не верит в себя: в крепость своих рук, в проворность ума, в свою удачу, наконец...”

Каждый или почти каждый день,ближе к вечеру, через весь город возвращается Иван Королёв домой с работы в пытавинском «Бурводстрое», иногда один, иногда с матерью — продавщицей в рыбном ларьке. Снова и снова через дождь и вьюгу идут они “вдоль долгих заборов, поленниц, сараев, мимо жёлтых и красных окон”. Невольно вспоминаются другие, “жолтые” окна (здесь и далее курсив в цитатах мой. — М.С.-К.):

Они войдут и разбредутся,

Навалят на спины кули.

И в жолтых окнах засмеются,

Что этих нищих провели.

“Иван Королёв не огрызается, когда прораб Корнеев подбрасывает ему тяжёлой и грязной работы, — нет, он работает усердно, в меру своих сил и сноровки, но тем заметнее, сколь неумело и бестолково он работает. Бумажные мешки с цементом выскальзывают из хилых рук Ивана, рвутся, серая мука рассыпаетсявокруг и, мешаясь с грязью, становится грязью”. Нет, конечно же, Иван Королёв — не нищий, у него есть работа, дом, телевизор, вдоволь еды. Но, с другой стороны, что ещё у него есть, кроме работы, осточертевшей дороги и тихих вечеров перед телевизором, проведённых вместе с матерью, специально принаряживающейся перед вечерними теленовостями, ведь нельзя же допустить, “чтобы «Вадичка», диктор областных телевизионных известий, мог подумать о ней, будто она нищенка или неряха”.

Что есть нищенство в материальном и душевном плане? Какое нищенство страшнее и необратимей? Как менялись (и менялись ли) представления людей об этом явлении с течением времени? Как относится к нищим тот социальный слой, к которому принадлежат Иван Королёв и его мать? Эти вопросы, как нам кажется, вполне могут заинтересовать старшеклассников. Впрочем, здесь есть и некая опасность — не стоит слишком увлекаться социальными, “жизненными” проблемами, особенно если обсуждению рассказа посвящается только один, а не два урока.

Следующий этап работы. Попробуем охарактеризовать главного героя рассказа — Ивана Королёва. “Ивана презирают. В свои двадцать два года он стар, мнителен, немощен; шамкает в разговоре, прячет глаза, то и дело хватается за бок, когда ему пожимают руку. Будучи трезвым, он робок, тих и невнятен, но после самой малой выпивки становится болтлив, нагл и норовит нарваться на скандал”.

Не самая, прямо скажем, привлекательная личность этот Иван Королёв.

Вообще же, представляется, что урок по рассказу Дмитриева должен быть в известном смысле “провокационным”. Перед нами главный герой. Класс можно поделить пополам. Часть ребят пытается доказать, что Королёв — персонаж отрицательный. Остальные ученики выбирают всё, что можно сказать положительного об этом человеке.

С одной стороны, “Ивана Королёва нельзя назвать даже дерьмом, поскольку от дерьма всё же есть известная польза природе и обществу” (это мнение начальника Ивана). Все в Пытавине “его презирают”. “Трёх лет не прошло, как, выпив какой-то дряни и дрянно осмелев, Иван затеял драку с милиционером Елистратовым, сам же был побит и получил срок”. Королёв — банальный и злобный вор, укравший у мирного пенсионера, выгуливавшего собаку, червонец и нужные только старику лекарства и квитанции. Иван постоянно врёт, мысленно желает (совсем не по-христиански) всем окружающим больших и разнообразных неприятностей.

Но в то же время этот маленький, пошловатый, озлобленный на всех и вся человек совсем не так однозначен, как это может показаться на первый взгляд. Иван нежно и преданно любит свою мать. “Редок день, когда мать плачет; как и всякую особенно сильную боль Иван помнит каждый из таких дней, и это — мучительная, трудная память”. Иван — фантазёр, причём совсем не всегда злой фантазёр, просто сердце у него замёрзло, как у мальчика Кая из сказки «Снежная королева». (Кстати,в сильном классе попробуйте обсудить с учениками, для чего вводит Дмитриев в текст своего рассказа отрывок из этой сказки.)

Иван Королёв по сути своей — современный “маленький человек” русской литературы. Он, как и многие его литературные собратья, тоже родом из гоголевской «Шинели». И не остановиться на этом моменте, на традициях и новаторстве в разработке этого типа литературного героя, просто невозможно. В зависимости от недавно пройденных тем можно предложить школьникам написать небольшую творческую работу дома — сравнительную характеристику Ивана Королёва и какого-нибудь “маленького человека”. Тем более имеет смысл это сделать в преддверии выпускного письменного экзамена по литературе, ведь “сравнительная характеристика героев” уже заявлена в примерных темах выпускных сочинений этого года.

Какие ещё моменты важно не пропустить, характеризуя Ивана Королёва? Его безответную первую влюблённость, упоминания о его детстве, безудержные выверты его фантазии (когда Ивановы гонители и враги попадаютв самые унизительные положения), его тёплые и ласковые мысли о матери.

Не менее интересно поговорить на урокеи о другом герое «Шагов» — ограбленном пенсионере Сарычеве. Сарычев прямо-таки напрашивается на определение “положительный персонаж”. Наверное, и у него есть недостатки. Как же без них... Но автор, кажется, не слишком склонен о них распространяться. На первый взгляд, единственная настораживающая черта — это то, что Сарычев (это довольно-таки ясно просматривается) сам считает себя правильным и хорошим человеком. Быть по-настоящему хорошим и правильным, разумеется, не просто. Вероятно, поэтому Сарычев Илья Максимович для облегчения, так сказать, своего жизненного “чернорабочего подвига” поместил себя — скорее подсознательно, чем продуманно — в некие особые условия, поделив весь мир на Я-правильныйи они-неправильные. Попробуем вместе с учениками выбрать подтверждающие эту мысль цитаты. Сарычев “давно открыл: когда думаешь о ком-нибудь во множественном числе, мысли не спотыкаются, они шагают размашисто и упруго, им, очищенным от неуверенности и тревоги, истина легко выходит навстречу”... Итак, множественное число. Они — это “маленькие женщины в пуховых платках”, вырастившие избалованных и даже порочных детей, они — это сами дети, которые “грубят, пачкают в доме,вымогают последние деньги”, они — это пытавинские жители, работающие по методу “один работает, пятеро смотрят”, наконец, они — это вообще все, кто “шастает вокруг” и кого легко по причине несообразительности ввести в заблуждение даже на такой ерунде: уходя не погасить свет, и все как один будут думать, что Илья Максимович и собака Клоп сидят себе посиживают дома.

Всё, что есть аномалия, выверт или хотя бы необычная в чём-то вещь,Илья Максимович стремится изгнать из своей жизни. Именно так он поступил со своей бывшей женой, оказавшейся на поверку “похотливой мещанкой”. Но ведь без любви жить нельзя? Нельзя. Поэтому “Женщину с заглавной буквы”, которую Сарычев “придумал в ней, какую полюбил — он продолжает любить, и точка”.

Не прост и не однолинеен Сарычев. Если он персонаж положительный — то зачем обманул мать? (Кстати, если бы Сарычев вопреки своей привычке думал о матери как о конкретной, не слишком счастливой женщине, а не как о типичной представительнице увешанных недостатками “женщин в пуховых платках”, то, возможно, финал рассказа был бы совсем иным.) Если же отрицательный — то почему же он не спит ночами, выгуливая свою непутёвую собаку? В задачу автора, по-видимому, совсем не входит упрощать этот образ. Не случайно ведь именно Сарычев, а не кто другой, произносит ключевые для всего рассказа слова: “Человек есть загадка”. Банальные, конечно, слова. Но банальные применительно ко всем “человекам” или к человеку абстрактному. Если же через них, как “сквозь магический кристалл”, посмотреть на конкретного человека, то чего только не увидишь...

Жизнь полна множества совпадений. Оказывается, Сарычев хоть и не знал покойного Матвея Королёва (главы описанного в рассказе семейства. — М.С.-К.), “а всё равно — близкий человек. Потому что оба на транспорте, в одной системе работали”. Близкие люди должны помогать друг другу. Правильно. “Сарычев подсаживается к ней (матери. — М.С.-К.), пристально смотрит в глаза, будто выискивая в них что-то, и печально спрашивает: «Тяжко с ним?..»”

Сарычев вообще привык помогать людям, да он в своё время просто обязан был это делать, по профсоюзной линии. Отправляя в тюрьму Ивана Королёва, он одним точно продуманным, прицельным выстрелом поражает сразу несколько целей.

Каких? Пусть сначала на этот вопрос ответят ученики.

Во-первых, и в главных, — торжествует справедливость. Воровство и аморальное поведение будут наказаны, что послужит хорошим уроком всей пытавинской шпане.

Во-вторых, соответствующие выводы должен сделать для себя сам Иван Королёв, который рос без отца. Но, слава богу, находятся люди, готовые взвалить на себя кое-какие непростые отцовские функции.

В-третьих, по мнению Сарычева, сама мать Ивана Королёва, разобравшись и всё обдумав, ещё и спасибо ему должна сказать. Её помощники в воспитании сына — “инстинкт и покорность” — сыграли уже свою негативную роль. Иван после серьёзного наказания вполне может остепениться, но если даже этого и не произойдёт, то, по крайней мере, Сарычевым дана матери отсрочка от того трагического момента, когда молодой Королёв вздумает привести в дом жену, “такую же, как и сам, распущенную...вдвоём они быстренько со света сживут” мать-старушку.

Ещё один важный момент, над которым стоит поработать на уроке. Почему рассказ Дмитриева называется «Шаги»? Не будем торопиться, но внимательнейшим образом просмотрим весь текст и отметим для себя все упоминания этого слова.

“Разбуженные рельсы кричат, шпалы вздрагивают. Спиной чувствуя приближение поезда, Иван не спешит сойти с рельсов; он знает: станция близко, и на этом отрезке пути поезда притормаживают. Мрачно замедляя шаг, Иван ждёт, когда поезд взревёт отчаянным долгим гудком, предлагая ему, Ивану, уйти с дороги. И те несколько неторопливых шагов, которые Иван, не оборачиваясь, не обращая никакого внимания на гудок, ещё пройдёт по шпалам, доставят ему короткую злую радость, минутное упоениесвоим присутствием в этом неуютном февральском мире, успевшем наконец погрузиться в стойкую тьму”.

Но “минута радости прошла. Он опять наедине со своей обидой”. Те несколько шагов, которые сделал Иван, соперничая с огромным, смертельно опасным для него поездом, приподняли его, дали почувствовать себяличностью, независимой, свободной, способной принимать решения.В тот момент, когда он делает эти несколько шагов, ничто не напоминает ему о собственном ничтожестве, о всеобщей нелюбви.Он, Иван Королёв, дал понять командующему множеством лошадиных сил, облечённому властью машинисту, сколь многое от него, Ивана, зависит.

Так уверенно, “упоённо” шагать Ивану, конечно же, хотелось бы всегда. Не случайно, “давясь остатками шампанского”, он выскакивает из местной забегаловки,чтобы догнать своего случайного соседа по столику, “но не затем, чтобы хватать за грудки, но затем, чтобы идти с ним рядом по улицам Пытавина, идти молча, приноравливаясь к грузному шагуэтого спокойного, сильного и уставшего за день человека, радуясь, если этот человек вдруг обронит какое-нибудь слово: скажет «пока» или «будь»”.

Увы, человек этот уже растворился в толпе, а все остальные прохожие совсем не похожи на исчезнувшего соседа по столику... Так, видно, и суждено Ивану ходить по улицам Пытавина одному или с матерью.

Ещё один эпизод. Иван залезает в чужой дом, залезает не с целью по-настоящему поживиться, но подгоняемый “четырьмя словами”: “я вам всем покажу”, которые несмолкаемой музыкой живут в его затравленной, обиженной душе. “Он быстро и бесшумно шагает в жёлтую полосу света, падающего из окна.Взобравшись на высокий, узкий подоконник и с трудом удержавшись на нём, Иван просовывает руку в форточку, нашаривает шпингалет и, наддав раму коленом, распахивает окно. Шагнув промокшими ботинками на зелёное сукно письменного стола, затем, резко оттолкнувшись, спрыгивает на пол и замирает...” Вот и всё. Несколько роковых шагов сделано. Причём шагов снова самостоятельных и решительных, пусть и нелепых по сути и даже опасных. Иван Королёв будто играет в азартнейшую игру — случайно ли упоминание о зелёном сукне? Выиграет — значит, сделал несколько шагов к самоутверждению, проиграет — что ж... Последний вариант, в сущности, и лежит в русле его судьбы — если и не проигрывать вчистую, то, по крайней мере, и не выигрывать никогда. Кто-то другой покупает счастливый билет и уезжает в чудесные тёплые края, к морю. А Иван “состязается в гордости” с поездом в своём родном Пытавине, да и матери его, торгующей в железнодорожном тоннеле мёрзлой рыбой, давно “позабывшей” о своей морской родине, сладко “тянуться слухом за неудержимым, свободным, железным гулом над головой”.

Рассказ «Шаги» — это, безусловно, не только повод для выписывания в тетрадь эпитетов и обсуждения речевых характеристик персонажей. Прежде всего это повод для разговора о многомерности литературы и многомерности жизни. Это попытка увидеть в чёрно-серо-белом Пытавине всю радугу цветов — пусть едва различимую, непостоянную, почти невидимую невнимательному глазу.

“Проза должна быть многомерна, но в силу многомерности её смыслов, тех смыслов живой жизни, которые прозаик пытается выразить. Простая же игра смыслами, сколь угодно сложная, — бессмысленна. Если я чувствую нечто такое, что не в состоянии выразить никаким иным способом, кроме как художественным словом, прозой, тогда я пишу прозу. Если же я в состоянии изложить это нечто в виде обычного высказывания или законченной и связной концепции, я так и поступаю и не пытаюсь затем облечь эту концепцию в форму рассказа или повести... Многомерность и простота друг другу вовсе не противоречат. Многомерность — это то, что раньше принято было называть глубиною. Приходилось ли вам оказаться в лодке посреди тихого, глубокого и чистого озера?Глядишь в воду, видишь на дне каждый камешек, каждую травинку, каждую рыбёшку. Кажется, опусти руку — и легко достанешь. Ан нет, там глубина метров двадцать!.. Вот такую прозу я люблю. И не знаю, сумею ли я когда-нибудь сочинять такую прозу...”4

Примечания

1. Мифология свободного полёта. Андрей Дмитриев в беседе с корреспондентом «Литературной газеты» М.Сетюковой // Литературная газета. № 23. 8 июня 1994.

2. Там же.

3. Текст рассказа «Шаги» здесь и далее цитируется по книге: Андрей Дмитриев. Поворот реки. Повести и рассказы. М.: Вагриус, 1998.

4. Мифология свободного полёта. Андрей Дмитриев в беседе с корреспондентом «Литературной газеты» М.Сетюковой // Литературная газета. №23. 8 июня 1994.

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://lit.1september.ru/