Открытие, что люди в большинстве своем решают вопросы быта, а не бытия, приводит героя раннего, юношеского периода творчества Лермонтова к романтическому конфликту с обществом. Он трагически переживает этот конфликт, шлет проклятия миру "безжалостных людей", видя в нем лишь "кучу каменных сердец" ("Два сокола"). В ранней лирике звучат и гражданские мотивы неприятия рабства ("Жалобы турка"); прославления революционного подвига ("10 июля (1830)", "30 июля. - (Париж) 1830 года"); возвеличения былого могущества России ("Новгород", "Приветствую тебя, воинственных славян..."). Социальные проблемы представляются ему следствием каких-то глубинных процессов, сущностных черт человечества и народа. Так, в стихотворении 1829 года "Монолог" предвосхищаются темы и образы "Думы":

Поверь, ничтожество есть благо в здешнем свете. -

К чему глубокие познанья, жажда славы,

Когда мы их употребить не можем?..

Как солнце зимнее на сером небосклоне,

Так пасмурна жизнь наша. Так недолго

Ее однообразное теченье...

И душно кажется на родине,

И сердцу тяжко, и душа тоскует...

В этом стихотворении важна мысль о том, что сама родина обрекает своих детей на бездействие, на жалкое прозябание, на гибель дарований - душит их. И тем сильнее звучит мотив противопоставления современного ущербного существования "здешнего света" прежнему, былому могуществу России. Героические образы русских богатырей - бесстрашных, могучих и мудрых - создает Лермонтов. Одно из высших проявлений мощи русского духа находит он в недавнем прошлом: в войне 1812 года. Значение победы России над Наполеоном для Лермонтова символично; поэт видит в ней не просто военный триумф, но торжество справедливости, огромной духовной высоты нации. Именно поэтому аллегорическое повествование об этой войне в "Двух великанах" написано в ключе былинного сказа, где сам дух народа персонифицируется в образе "древнего русского великана".

В одном из замечательных поздних стихотворений "Бородино" поэт вновь акцентирует внимание на символичности победы русского воинства - "богатырей" прошлых лет:

- Да, были люди в наше время,

Не то, что нынешнее племя:

Богатыри - не вы!

В "Бородине" в полную силу звучит мотив противопоставления "богатырям" "нынешнего племени", современников, не способных на подвиги, утративших духовную связь с народом. Этот разрыв между Россией дворянской и Россией народной трагически осмысливается поэтом. Народная Россия живет по истинным человеческим законам, когда индивидуальность, личность не противопоставляет себя обществу, но черпает силу в своем единении с народом. Солдат, ведущий повествование в "Бородине", говорит одновременно и от своего лица, и от лица всех защитников Отечества. Неслучайно в стихотворении постоянно встречается местоимение "мы". Лермонтов вскрывает основополагающее свойство русской народной психологии: личность существует не сама по себе, но в слиянии с общиной. Это, по убеждению Лермонтова, и принесло победу русскому войску. Поэт нашел удивительную "точку отсчета": на сражение он смотрит не глазами полководца, как это было принято, а глазами обычного рядового солдата, чей героизм сказался не в совершении выдающихся подвигов, но в самом строе мыслей, поведении, мироощущении. В этом незаметном рядовом героизме и есть истинная причина победы России. Кто вел войска русские в бой? Царь? Генералы? Ничего подобного, народ шел сам, повинуясь внутреннему порыву, стремясь отстоять Отечество, освободить Русь.

Не полководцы вели солдат в сражение, но сами солдаты направляли удар, торопили "командиров":

Мы долго молча отступали,

Досадно было, боя ждали,

Ворчали старики:

"Что ж мы? на зимние квартиры?

Не смеют что ли командиры

Чужие изорвать мундиры

О русские штыки?"

И вот нашли большое поле:

Есть разгуляться где на воле!

Так бесхитростно понимает солдат смысл выбора для решающего сражения Бородинского поля: есть где "разгуляться"! И в этой наивности - глубокая мудрость, ибо русскому крестьянину, волею судьбы ставшему воином, для победы достаточно чувствовать, знать, что от него зависит судьба России:

Уж постоим мы головою

За родину свою!

Солдаты идут в бой за родину, повинуясь нравственному закону: "Как наши братья умирали!" В страшную минуту люди объединяются для защиты родины, забывают о сословных различиях. Солдат с любовью вспоминает о командире, погибшем в сражении:

Полковник наш рожден был хватом:

Слуга царю, отец солдатам...

И эти естественные для людей взаимоотношения противостоят тем безнравственным законам, по которым живет "нынешнее племя", когда не достоинства человека, а принадлежность к высшему обществу решает судьбу.

Символом России, средоточием ее единства Лермонтов считает Москву - и противопоставляет ее официальному Петербургу, противопоставляя тем самым естественный ход развития истории России петровской ориентации на Запад. Именно Москву как сердце и воплощение родины защищают солдаты в "Бородине"; Москву воспевает Лермонтов в четверостишии 1831 года "Кто видел Кремль в час утра золотой..."; в ней видит истинную отчизну и лирический герой поэмы "Сашка":

Москва, Москва!.. люблю тебя как сын,

Как русский, - сильно, пламенно и нежно!

В 1841 году написаны два стихотворения, в которых Лермонтов наиболее полно и глубоко раскрывает всю противоречивость, сложность своего отношения к родине:

Прощай, немытая Россия,

Страна рабов, страна господ...

Это самое резкое политическое выступление Лермонтова. Впервые в русской литературе прозвучало осуждение, неприятие не каких-либо отдельных сторон русской действительности, а всей николаевской России: этой "немытой" страны "рабов" и "господ". Обратим внимание на строки:

И вы, мундиры голубые,

И ты, им преданный народ.

Слово "преданный" в русском языке многозначно. Это и "покорный", "послушный" (черновые варианты Лермонтова), и отданный на расправу, и верный... Все оттенки значений "играют" в лермонтовском эпитете. И речь идет одновременно о беде и о вине России, ее народа. Страшная картина духовного рабства, истовой преданности народа палачам внушает поэту отвращение. Вторая строфа стихотворения переводит разговор в план субъективный, от духовного рабства в России - к побегу "за стену Кавказа", на волю. В стихотворении выражена абсолютная безнадежность: в этой стране тотальной несвободы, в стране-тюрьме жить нельзя. Из нее можно лишь попытаться бежать - но обретение личной свободы "за стеной Кавказа" ничего не изменит в России. Глухое отчаяние толкает лирического героя к отречению от родины.

Но все же это поразительно горькое стихотворение обретает свой истинный смысл лишь в контексте эпохи и всего творчества поэта. Для 30-х - 40-х годов такие чувства были характерным явлением. Это было время, когда отечество можно было презирать и любить одновременно. О людях той эпохи проницательно писал Герцен: "Русская жизнь их оскорбляла на каждом шагу, и между тем с какой святой непоследовательностью они любили Россию, и как безумно надеялись на ее будущее..." Герцен как будто комментирует именно лермонтовское восьмистишие! Сила этого стихотворения не в исключительности выраженного в нем чувства, но в закономерности его появления. Небывалый в истории страны разрыв обозначался между горестными откровениями лучших людей России и официальной идеологией.

Официальный патриотизм был провозглашен в знаменитой фразе шефа

жандармов А.Х. Бенкендорфа: "Прошлое России было блестяще, ее настоящее более чем великолепно, а что касается ее будущего, оно превосходит все, что может представить себе самое смелое воображение". Подобные заявления князь Петр Андреевич Вяземский метко окрестил "квасным патриотизмом", а Петр Яковлевич Чаадаев не менее метко определил эту формулу жандармской любви к отечеству как "разнузданный патриотизм". Ибо то, что казалось восхитительным с точки зрения шефа жандармов, многим его соотечественникам внушало ужас и отвращение. Так в первом "Философическом письме" Чаадаев писал о России: "Мы никогда не шли об руку с прочими народами; мы не принадлежим ни к одному из великих семейств человеческого рода... Стоя как бы вне времени, мы не были затронуты всемирным воспитанием человеческого рода... Мы живем одним настоящим в самых тесных его пределах... Мы так странно движемся во времени, что с каждым шагом вперед прошедший миг исчезает для нас безвозвратно..." Страшно сопоставлять казенные восторги Бенкендорфа с глухим отчаянием Чаадаева.

Почти одновременно со стихотворением "Прощай, немытая Россия…" была написана "Родина", где Лермонтов не просто дал выход всей накопившейся обиде и глубокой ненависти к политическому строю, основанному на духовном рабстве, но осмыслил само чувство Родины в том неповторимом и особенном виде, в каком оно сложилось у ряда мыслящих людей эпохи. Он психологически и философски осмыслил его как одно из важнейших явлений русской культуры.

"Родина" (1841) - одно из самых интересных по композиции и противоречивости передаваемого чувства стихотворений. Оно построено так, что должно с первой до последней строки шокировать читателя. В первой же строке поэт заявляет: да, я люблю отчизну, но... это странная любовь! И далее - "не победит ее рассудок мой". Любовь лирического героя к родине оценивается им самим как любовь "рассудку вопреки". Но почему рассудок должен победить такое естественное человеческое чувство как любовь к Отечеству?! Значит, есть что-то в России, за что не стоит ее любить? Последующее перечисление общепризнанных достоинств России исполнено сыновних чувств: тут и дорого - кровью! - купленная слава, и "полный гордого доверия" покой, оплаченный сознанием государственного могущества, и богатство народной истории - и тем не менее оказывается, что ко всему этому поэт остается холоден. У читателя растет недоумение: что же дорого Лермонтову? По сути, все стихотворение построено на антитезе, на противопоставлении "казенного патриотизма" и естественного человеческого чувства, которое по природе своей иррационально: признание "за что, не знаю сам" оставляет оттенок тайны в лермонтовском чувстве к Родине, как и во всякой подлинной любви. Поэт противопоставляет "рассудочной" любви к родине свое отношение - действительно "странное" и даже непозволительное с точки зрения общепринятой морали.

Вторую часть "Родины" открывает постепенно сужающаяся "панорама" российского пейзажа, с постепенным укрупнением деталей. "Холодное молчанье" степей, колыханье "безбрежных лесов", неоглядные разливы рек - все это скрывает некую загадку, обещание великого будущего; проселочный же путь в ночной тьме, дрожащие огни деревень говорят о печали настоящего. Довольно резкая смена размера (шестистопный ямб сменяется четырехстопным) привлекает внимание к тем реалиям русской жизни, которые вызывают у лирического героя "многим незнакомую" отраду: все эти детали связаны с людьми, живущими на российских просторах, с теми, для кого жизненно важно "полное гумно", кто живет в домах с "резными ставнями", а в праздник пляшет с "топаньем и свистом". Таким образом, любовь к Родине оказывается для Лермонтова главным образом любовью к своему народу.

Раздумчивую интонацию начинающего стихотворение шестистопного ямба иногда перебивают пятистопные строки. Вольный характер рифмовки (то перекрестная, то смежная, то кольцевая) еще больше приближает интонацию стихотворения к свободному внутреннему монологу. Исповедальность стиха обеспечивается также отсутствием всякой риторики, немногочисленностью предельно выразительных эпитетов, отказом от привычных поэтических фигур - на всё стихотворение только одно, вполне обычное сравнение ("разливы рек..., подобные морям"). Искренность и чистота лермонтовского чувства к Родине подчеркивается синтаксической простотой предложений во второй части стихотворения, а также "сниженным" эпитетом в добродушной зарисовке "пьяных мужичков".

Из любви лирического героя исключены все элементы национального самовозвеличения, ставшие предметом официального патриотизма. И дело даже не в том, что "слава, купленная кровью" противопоставляется "гумну" и "березам". Все гораздо сложнее. Феномен психологии человека 30-х - 40-х годов в том, что он начисто лишен "имперского сознания", столь присущего предыдущему поколению (вспомним пушкинское: "Красуйся, град Петров, и стой // Неколебимо, как Россия!"). Именно это и составляет "странность" чувств лирического героя Лермонтова. Картины народной России, ее настоящий лик, созданный в "Родине", не стали сами по себе художественным открытием Лермонтова. Во многом автор сознательно соотносит стихотворение со знаменитыми пушкинскими строками из "Путешествия Онегина":

Иные нужны мне картины:

Люблю песчаный косогор,

Перед избушкой две рябины,

Калитку, сломанный забор,

На небе серенькие тучи,

Перед гумном соломы кучи

Да пруд под сенью ив густых,

Раздолье уток молодых;

Теперь мила мне балалайка

Да пьяный топот трепака

Перед порогом кабака.

Любовь к бедной, серенькой стороне и звукам балалайки ничуть не отрицает в сознании Пушкина Россию как государство, не противостоит его гражданским убеждениям. Лермонтов же свой образ Родины создает так, что выявляется непримиримый конфликт между гражданским сознанием, возможным в новую эпоху лишь "в редакции" шефа жандармов, и истинной любовью человека к своей Отчизне. Открытое Лермонтовым иррациональное чувство родины, его принципиальный отказ логически обосновать и объяснить, за что любит человек свою отчизну, положили начало одной из основных традиций русской литературы, в рамках которой патриотизм воспринимался как чувство, антагонистичное рассудку и глубоко личное. Именно это позволило Тютчеву создать свою знаменитую формулу:

Умом Россию не понять,

Аршином общим не измерить:

У ней особенная стать -

В Россию можно только верить.

Список литературы

Монахова О.П., Малхазова М.В. Русская литература XIX века. Ч.1. - М., 1994.

Русова Н.Ю., Шевцов В.А. Читаем русскую лирику. Хрестоматия с пояснениями. - Нижний Новгород: "Деком", 1996

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.gramma.ru