С каждым новым прочтением его произведений читатели открывают новые, еще неизведанные стороны его прекрасного, загадочного мира. Сколько написано статей, докладов, книг, монографий, и все же никому не удалось найти однозначного решения многих проблем, которые поставлены Чеховым в его творчестве.

Наиболее известные исследователи творчества А.П Чехова В. Кулешов, З.
Паперный, М.П. Громов, А.И. Ревякин, А.П, Чудаков и др.

При подготовке к работе мы изучили литературу о жизни и творчестве
Чехова в целом.

Биографические факты из жизни писателя, его письма к друзьям дали возможность понять настроения Чехова, его мысли и чувства.

Труд В. Кулешова "Жизнь и творчество А.П. Чехова" рассказывает о жизненном пути великого писателя, его судьбе, неповторимой личности, многообразных связях с современниками, с общественными и политическими событиями эпохи. Художественные произведения Чехова анализируются как ступени его духовного роста, формирования его эстетического сознания.

Для ознакомления с жизнью чеховской пьесы на сцене была изучена работа
З. Паперного ""Чайка" А.П. Чехова".

Книга З. Паперного представляет собой исследование, в котором проанализированы причины, побудившие А.П. Чехова преобразовать "устарелые формы нашего театра". Она посвящена разнообразным материалам общекультурного, исторического характера, охватывающим целое столетие, а также фактам, почерпнутыми в ряде случаев из архивных источников. Содержит анализ театральных постановок пьесы Чехова разных лет, раскрывает их особенность и причины неудачи пьесы на сцене.

В "Книге о Чехове", не повторяя общеизвестное о жизни и творчестве
Антона Павловича Чехова, Михаил Громов ищет собственный, неординарный подход к личности и художественному миру писателя.

Книга "А.П. Чехов. Идейные и творческие искания" Г.П. Бердникова рассказывает об идейных и творческих исканиях А.П. Чехова. Это - своеобразная духовная биография писателя, история его гражданского и творческого самоопределения, материалом для которой автору послужило все творческое наследие А.П. Чехова.

Что такое искусство, каково его назначение? Как воспринимается и как воздействует на нас художественное произведение? Каковы признаки подлинного и мнимого искусства?

А.П. Кузичева в поисках ответа на эти вопросы делиться с читателями своими наблюдениями в книге "Творчество: загадки, иллюзии правда".
Центральное место в книге занимает анализ пьесы А.П. Чехова "Чайка", в которой писатель размышляет над проблемами творчества, ведет разговор о сложности и противоречивости личности художника.

М. Вишневская в статье "Золотые цепи" из сборника "Вершины" сравнивает образы Нины заречной и Ларисы Огудаловой.

А в основном же в своих доказательствах и наблюдениях мы исходим прежде всего из самого текста пьесы.

Цель нашей дипломной работы - раскрыть образ "чайки" в одноименной комедии А.П. Чехова.

Для достижения цели необходимо решить следующие задачи:

1. Изложить литературно - эстетические взгляды А.П. Чехова, его нравственный кодекс.

2. Раскрыть проблему жанра.

3. Объяснить символику названия пьесы.

4. Вскрыть образ - метафору воды и образ Нины Заречной.

5. Показать драматургическую традицию А.П. Чехова в пьесе М.А.

Булгакова "Дни Турбиных".

Принимая во внимание небольшое количество часов, отводимых в школе для изучения Чехова, можно сказать, что данная работа помогает дополнить картину творчества А.П. Чехова на уроках литературы, внеклассного чтения, факультативах и при изучении (прочтении) обзорных тем.

Глава 1. Писатель и эпоха: о литературно-эстетических взглядах А.П. Чехова.

1."Необходимость верить и любить" как прогрессивный настрой русской жизни, отраженный в творчестве А.П. Чехова.

Ситуация в культуре конца 19 века складывалась под влиянием ряда факторов как социального, так и культурного характера.

Если иметь в виду социальные отношения, царившие в стране, то это было время, когда наступало, как говорит один из героев драмы "Бесприданница",
"торжество буржуазии". Переход к новым формам жизни осуществляется быстро, даже стремительно. Наступает "другая жизнь". Как верно отметил М.В.
Отрадин, "этот переход к новой жизни резко проявился в выработке и утверждении другой системы нравственных ценностей, что прежде всего интересовало писателей" (46,227).

А среди факторов культурного характера особенно значимым, во многом определяющим, было, по вполне понятным причинам, воздействие Л,Н. Толстого и Ф.М. Достоевского.

Важнейшим свойством идейного мира Достоевского была сложность. Он как ни кто иной в 19 веке, сумел с почти физической ощутимостью воспроизвести запутанность духовной жизни человека, реальную непростоту бытия, неразрешимость проблем и относительность истины. По богатству проблемного содержания творчество Достоевского уникально.

Подавленный бесконечной сложностью как самой действительности, так и ее осмысления, культурное сознание эпохи теряло нравственные ориентиры, а значит духовное здоровье, нередко приходя к безнадежному отчаянью. Культура дестабилизировалась, теряла жизнеспособность.

Тенденция современного культурного сознания 19 века - освоить жизненную диалектику со всей возможной полнотой, мужественно и честно принимая самые острые вопросы и нерешенные проблемы, не удовлетворяясь приблизительными ответами, общими соображениями или лозунгами. Все это в полной мере нашло отражение в творчестве Ф.М. Достоевского. Но как отмечает А.Б. Есин, "не менее актуальна и иная тенденция - потребность современного человека найти в сложном и меняющемся мире стабильные ориентиры, стремление опереться на что то простое и ясное, укорененное в длительной повседневной практике поколений и абсолютно неподверженное сомнениям" (27,7).

Эти попытки "укоренится", найти опору для нравственной жизни и отражены в комедии Чехова "Чайка". "Никогда еще люди так не чувствовали сердцем необходимость верить и так не понимали разумом невозможность верить, - утверждал Мирежковский. - В этом безумном неразрешенном дисонансе, так же как в небывалой умственной свободе, в смелости отрицания, заключается наиболее характерная черта мистической потребности 19 века.
Наше время должно определиться двумя противоположными чертами - это время самого крайнего материализма и в месте с тем самых страстных идеальных порывов духа" (22,132).

У Чехова в пьесе исследуется только человек и его душа, его совесть, его идеалы, его понимание жизни, его чувства.

Человек, по определению Вишневской И., "не поддержанный ни чем, кроме собственных своих сил, - ни религией, ни церковью, ни страхом перед дьяволом, ни боязнью греха, ни боязнью кары за торжество счастливой любви"
(15,244).

Отсюда и понимание смысла названия пьесы: "Чайка" - одинокая, несчастная птица, обреченная непрестанно с криком кружить над водой.

Из-за этой духовной ущербности возникают все беды героини - чайки.

2."В человеке все должно быть прекрасно…" - нравственный кодекс А.П. Чехова

Считают, что в момент дестабилизации культуры, расцвета "сложности"
Ф.М. Достоевского творчество А.П. Чехова являлось необходимым противовесом.

Человеческая аксиоматика, на первый взгляд действительно проста и при этом крайне естественна. Она лежит не в плоскости религиозных или философских умозрений, а в сфере практической нравственности: "Мое святая святых - это человеческое тело, здоровье, ум, талант, вдохновение, любовь и абсолютная свобода, свобода от силы и лжи в чем последние две не выражались" (27,5).

Ценностная система Чехова - драматурга родилась осмысления фундаментальных свойств потребностей человека вообще - любого и во все века. Чехов говорил, что прекрасное не "вне", но в самой жизни, что прекрасное - зерно человека.

Чеховская проблематика - не в постановке вопросов о том, что есть добро, а в том, на сколько конкретная жизнь конкретных людей отвечает простым, изначальным, непреложным нравственным ценностям.

Иерархичность общества. Разобщенность, пропитавшая все поры человеческих отношений, и не действенность, инфляция прежних ценностей, связующих начал - важнейшие факторы, под влиянием которых в чеховском мире происходит формирование личности или, напротив, деформация, обезличивание, опошление человека.

Реалистический принцип - изображать человека "не ангелом, не злодеем" - осуществлен у Чехова в своей, предельно завершенной форме. О почти каждом его персонаже трудно судить однозначно и с уверенностью: искренен он или нет, правдивый или лживый, умный или глупый, сильный или слабый, добрый или злой. И мы, читатели, почти ни когда не знаем наверняка, что в герое перевесит. Неординарность, спутанность, смешанность, разных начал чеховском персонаже идет не от силы, а, напротив, как обличает Л.А. Колобаева, "от слабости - от путаницы жизни, от слабости самосознания личности" (36,39).

Все это объясняется исторически, особенностями русской общественной жизни 90-х и 900-х годов, с предельно обострившимися в ней чертами переходности разных форм жизни и умонастроения.

Герой в мире Чехова часто пребывает в плену чужих слов и мыслей, чужих идей, навязанных ему окружением, властью господствующих общественных институтов, их традицией, предписаниями и условностями. Порабощеность всем этим - то серьезное зло, от которого страдает личность и от которого в состоянии освободится лишь через самостоятельный опыт и его осмысление.

Важнейшим источником "неладного" в человеке Чехов считает спутанность его односторонними представлениями о жизни, узкими целям, стереотипами механически усвоенных убеждений, оценок и правил поведения, слепой верой в привычные отжившие авторитеты - порабощеность личности всякого рода идеологическими и моральными "призраками", в создании и преодолении которых художник видел первое и необходимое условие освобождения человека. "Важны не забытые слова, не идеализм, а сознание собственной чистоты, т.е. совершенная свобода души Вашей от всяких забытых и не забытых слов, идеализмов и прочего. Нужно веровать в бога, а если веры нет, то не занимать ее место шумихой, а искать, искать, искать одиноко, один на один со своей совестью…" - писал Чехов в письме к В.С. Миролюбову 17 декабря
1901 года (36,54).

Чехов глубоко чувствует груз всяческих иллюзий, искажающих личность в современном ему обществе, но ни когда не исходит из их неустранимости, и никогда не примиряется с ними, исследуя в своем творчестве, особенно крупно в пьесах.

Способность к развитию, изменению, внутреннему движению героев Чехова, также как у других классиков русской реалистической литературы, - признак и критерий жизнеспособности, духовного здоровья и красоты личности.

Красота, по Чехову, - и часто используемый обладательницами не по своему природному "божественному" назначению. Это то, что озаряет пусть на мгновение, жизнь, сто дает импульс света и что, даже не присутствуя в этом мире, незримо развивается в его пределах. Красота у Чехова - идея высшей гармонии, основа, суть божественно-человеческого бытия.

В понимании писателя счастье, во-первых, - это весь процесс жизни, если она приносит человеку удовлетворение, сознание ее правильности. Во-вторых, счастье рукотворно, в большой мере зависит от условий самого человека. В- третьих, счастье зависит от обстоятельств, в которые человек поставлен.
Многие из этих обстоятельств не предназначены для одного человека.

Первый шаг к становлению личности в героях Чехова, по наблюдению Л.А.
Колобаевой, "совершается через духовный труд самоотрицания, когда человек, освобождаясь от самообмана, от иллюзий на свой собственный счет, поднимается до способности обвинить в своих жизненных неудачах не других, а самого себя" (36,60).

Искание правды, Бога, души, смысла жизни, Чехов совершал исследуя не возвышенного проявления человеческого духа, а нравственной слабости, падения, бессилия личности.

Через испытание веры прошли все русские писатели, ощущавшие свое творчество как исполнение долга, завещанного от Бога.

Напряженный поиск смысла жизни становится основным содержанием бытия чеховских героев. "Мне кажется, говорит героиня "Трех сестер", Маша, - человек должен быть верующим или должен искать веры, иначе жизнь его пуста, пуста… Жить и не знать, для чего журавли летят, для чего дети родятся, для чего звезды на небе… Или знать, для чего живешь, или это все пустяки, трын- трава" (64,13,147).

Требованиям морально-эстетического кодекса писателя является вера в человека, которому предает самостоятельно жить, делать самостоятельный выбор: "Жизнь дается один раз и хочется прожить ее бодро, осмысленно, красиво. Хочется играть видную, самостоятельную, благородную роль, хочется делать историю…" (А.П. Чехов).

Глава 2. Тема «чайки» в одноименной комедии А.П.Чехова.

1.«Что в имени тебе моем…?» Символическое звучание названия пьесы.

Может возникнуть справедливый вопрос почему нашу работу мы решили посвятить Нине Заречной, героине пьесы А.П. Чехова «Чайка». Первым толчком к нашему исследованию послужила этимология имени Нина. Всем известно, что
Чехов очень тщательно выбирал имена своим героиням, сохраняя, таким образом, взаимосвязь имени героя и его образа; имя в пьесах Чехова отражает основные качества носителя. И оказалось, что Нина – мечтательница,
Фантазерка ( от слав. «нинати» - дремать, видеть сны).

Заречная – живущая за рекой.

И при таком взгляде на эту пьесу сразу же обратила на себя внимание героиня, которая неутомимо искала счастья в жизни, да так и не нашла, но сумела выбраться из золотой клетки, ключ от которой был потерян.

Но не только героиня виновата в том, что ее взлет закончился падением.
Вспомним время, в которое ей довелось родится, вырасти, жить, любить, искать счастья, ведь любое художественное произведение взаимодействует со своим временем, об этом уже говорилось ранее.

Символично и заглавие пьесы. Всем известно, что у художников слова заглавия находятся в тесной связи с объектом изображения, с конфликтом, сюжетом, центральной ситуацией, героями, с формой повествования, с господствующей в этом произведении авторской интонацией.

Мы с детства привыкли к Чеховским заглавиям и порой не замечаем, что уже в них не только обозначен объект изображения, но и дана авторская оценка. В интонации Чеховских заглавий выражается отношение писателя к изображаемому.

Что такое чайка в одноименной пьесе Чехова, какое место этот образ занимает в произведении? Чайка – это убитая Треглевым из ружья птица и записанный Тригориным сюжет для небольшого рассказа. Это и сама Нина, сначала соединившая себя с образом убитой чайки, а затем нашедшая свою дорогу. Это в какой то мере и Треглев, вначале мечтавший о большой любви и славе, а в конце застреливший себя из того же ружья, из которого он когда- то убил чайку. Это и обобщающая идея пьесы, порыв в будущее. Образ-мотив чайки содержит заряд всеобъемлющего лиризма – трагически-напряженного и филосовски-глубокого. Под воздействием его силового поля, по замечанию
Л.И.Иезуктовой «одни персонажи становятся «крылатым», «музыкальными», другие – «бескрылыми», «прозаическими» (30, 340).

Образ Чайки восходит к народно-поэтическим представлениям о душе белой и черной, крылатой и бескрылой, живой и погибшей, вместилищем которой служит чайка, любая вольная птица.

Образ вольной птицы – символа свободы человека, выражение протеста против гнетущей действительности, намек на силу или слабость, незащищенность страдающей личности.

2.Образ – метафора воды как отражение нравственного поиска главной героини.

Образ Чайки низменно сопутствует образ воды: у Чехова – озеро. Как указывается в энциклопедии «Мифы народов мира», вода – одна из фундаментальных стихий мироздания. В самых различных языческих верованиях вода – первоначало, исходное состояние всего сущего, эквивалент первобытного хаоса. Вода – это среда, агент и принцип всеобщего зачатия и порождения. Вода как «влага» вообще, как простейший род жидкости выступил эквивалентом всех жизненных «соков» человека. С мотивом воды как первоначала соотносится значение воды для акта омовения, возвращающего человека к исходной чистоте. И ритуальное омовение – как бы второе рождение.

В тоже время водная бездна или олицетворяющее эту бездны чудище – олицетворение опасности или метафора смерти. Соединение в мифологии воды мотивов рождения и плодородия с мотивами смерти находит отражение во встречающихся во многих фольклорных сюжетах различия живой и мертвой воды, животворящей небесной воды и нижней, земной соленой воды, непригодной для питья и орошения.

Как бездна хаоса, вода – зона сопротивление власти бога – демиурга.

Наконец, являя собой начало всех вещей, вода знаменует их финал, ибо с ней связан мотив потока (41,1,240).

В сознании любого человека вода ассоциируется с жизнью, с чем-то чистым, с омовением при крещении. Вероятно по этому нашу героиню – чайку так манит к себе вода.

Но вода – стихия изменчивая, стихия, скрывающая в себе многие тайны.
Вода – это жизнь, в тоже время это и смерть, черная бездна, в которую так и тянет заглянуть, испытать судьбу, очутившись наедине с непредсказуемой стихией.

Озеро в пьесе – это больше чем пейзаж, театральная декорация.

«Отчего люди не летают? …» - говорит Катерина из «Грозы». Героиня
«Чайки» также собралась взлететь на крыльях любви, но обломала крылья. С чайкой сравнивает себя Чеховская Нина Заречная, с чайкой убитой равнодушной рукой. Так встал образ вольной птицы в произведении русского драматурга, птицы, поднявшейся над бытом и погубленной физически и морально.

Нина Заречная, появляясь впервые, говорит Треплеву: «…меня тянет сюда к озеру, как чайку …мое сердце полно воли…»(64,13,10). Нину тянет к воде, которая способна смыть, очистить грязь не только с тела, но и с души, дать новых сил, возродить духовно.

В финале героиня снова приходит к воде. Нина снова приходит к озеру, к
Треплеву и снова – сбиваясь и путаясь в словах – сравнивает себя с чайкой:
«Я – чайка». В сущности, по наблюдениям З.С.Полярного, «действия пьесы развертываются между двумя приходами Нины – чайки к озеру» (46,34).

3.Образ Нины Заречной (ее мечтания).

А теперь обратимся непосредственно к тексу пьесы.

Мы с нетерпением ждем появления на сцене главной героини, но драматург не спешит ее выводить. Интересно, что в пьесе, до появления самой героини, мы узнаем о предыстории ее жизни, как бы заочно знакомясь с ней.

О невеселой жизни Нины Заречной в доме отца мы узнаем из уст Аркадиной.
Почему так безрадостна жизнь нашей чайки?

Нина Заречная – мечтательница, художественно одаренная, артистичная натура. Но Нина всеми фибрами своей души желает оказаться в большом городе, на большой сцене, жаждет признания толпы, славы. Дом Петра Николаевича
Сорина на другом берегу озера притягивает ее, как магнит. В лице Аркадиной и Трегорина она видит своих кумиров, пытается подражать им, стать такой же, как они. А надо ли Нине это? Что скрывается за масками великой актрисы и известного писателя? Неискушенная девушка еще этого не поняла, не осознала, но она летит на приветливые огни дома Сорина, как глупый мотылек: «Чудесный мир! Как я завидую вам, если бы вы знали! Жребий людей различен. Одни едва влачат свое скучное, незаметное существование, все похожие друг на друга, все неизвестные; другим же, как, например, вам – вы один из миллиона, - выпала на долю жизнь интересная, светлая, полная значения … Вы счастливы…»
(64,13,28). Ах как наивно ее понятие о счастье, как неопытны ее размышления о жизни! По сути дела, Нина не видела еще жизни как таковой, она еще не поворачивалась к нашей героине спиной.

«Если бы я была таким писателем, как вы, то я отдала бы толпе всю свою жизнь, но сознавала бы, что счастье ее только в том, чтобы возвышаться до меня, и она возила бы меня на колеснице…» Трегорин для нее в эту минуту – лице почти неземное, полубожественное. Он «оттуда». Его рыболовство кажется ей занятием недостойным, оскорбительным. Любовь к нему и «тяга к чудесному миру» избранников, кумиров толпы для нее не разделима.

Нина стремится в «чудесный мир» славы, избранных, но ведь это дается далеко не каждому, а только истинно талантливому человеку. Нашей героине показалось достаточной оценка ее таланта Аркадиной: «У вас должен быть талант…» (64,13,16)

А если его в сеже нет, а если и есть, то не такой уж значительный.
Чтобы быть причисленной к группе избранных? Эти вопросы Нина не задает себе, она стремится к славе, известности, всеобщему обожанию. О своей мечте она говорит как одержимая, не может остановится, ее выносит как волной: «За такое счастье, как быть писательницей или актрисой, я перенесла бы нелюбовь близких, нужду, разочарование, я жила бы под крышей и ела бы только ржаной хлеб, страдала бы от недовольства собой, от сознания своих несовершенств, но зато бы уж я потребовала славы настоящей, шумной славы… (закрывает лицо руками). Голова кружится… Уф!...» (64,13,31). В этот момент ей даже неважно
– быть писательницей или актрисой. О самом искусстве она не говорит – ее манит и увлекает награда за искусство, слава, приобщение к избранным.

Какие все же у нее наивно-романтические представления о действительности. Нине хочется, что бы вокруг нее всегда был шум, веселье, всеобщее обожание, что она и получила в конце-концов: «завтра рано утром ехать в Елец в третьем классе … с мужиками, а в Ельце обрадованные купцы будут приставать с любезностями…» (64,13,57).

4.«Я – чайка…» О выборе Нины:

1) Треплев – Нина – Тригорин- разорванный треугольник;

2) «Я любви искала и не нашла…»

У последней черты.

В отличии от невостребованной, выставленной на торги любви Ларисы
Огудаловой из пьесы А.Н.Островского «Бесприданница», взаимности Нины
Заречной жаждет Константин Треплев, готовый воздать все пламенностью своего сердца. И у Чеховской героини есть выбор.

Обычно любовная интрига выражается в треугольнике: он и она связанны друг с другом, но один из них увлекается кем-то третьим. Тут же вместо треугольника – странная цепь роковых привязанностей, любовных увлечений, безнадежно односторонних, как будто повисающих в воздухе. Если же чувства героев друг к другу совпадают, то они оказываются недолговечными, обманчивыми. Кого же выбрать Нине: Треплева или Трегорина? Очень трудное решение для неискушенной жизнью девушки. Но происходит так, что она поступает поспешно, быстро.

Что представляет из себя Треплев? По нашему мнению, это вариация Юрия
Капитовича Карандашова – молодого человека с притязаниями, нелишенного таланта писателя, мечтателя. Он много дал Нине своей чистотой, одержимостью, преданностью искусству и любви. Но вот смелостью, душевной силой его бог обделил. В нем нет того, к чему так стремится Нина. Его нельзя поставить, по мнению героини, в один ряд с Трегориным – этим баловнем судьбы, любимцем удачи и публике. У него есть все, как считает чеховская героиня, для счастья. И если она выберет путь с Трегориным, то и она, следовательно, неизбежно очутится в объятиях счастья (того, как она его понимает). Любовь к Трегорину и тяга к «чудному миру» избранников, кумиров толпы для нее не разделима. Эта любовь была продолжением ее грез, ее мечтаний, ее увлечений – ее идеализма юности. Еще Станиславский писал:
«Нина Заречная начитавшись милых, но пустеньких небольших рассказов
Трегорина влюбляется не в него, а в свою девическую грезу. В этом и трагедия подстреленной Чайки. В этом насмешка и грубость жизни». (24,385)
Нина любит как и Татьяна Ларина, свою мечту, созданную воображением Героя.

Нина первая и открыто признается Борису Алексеевичу в своей любви:
«Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее…»
(64,13,40). Нина безоглядно верит в Трегорина. У нее и мысли не возникает что такие чувства могут быть использованы ей же во вред. Под личиной
Трегорина скрывается вечный мужской эгоизм. Трегорин – хищник, но он до сих пор «спал», устав от славы. А после признания Нины на него повеяло нетронутой свежестью, чем то новым, чистым, еще им не испытанным. Как же в такой ситуации поступает хищник? Конечно же он готовится к прыжку, хотя еще продолжает казаться дремлющим: «Остановитесь в «Славянском базаре»… Дайте мне точа-с же знать… Молчановка, дом Грохольского… Я тороплюсь… Вы так прекрасны… О, какое счастье думать что мы скоро увидимся! Я опять увижу эти чудные глаза, невыразимо прекрасную, нежную улыбку, эти кроткие черты, выражения ангельской чистоты… Дорогая моя…» (64,13,44). Как молодой, неопытной девушке из провинции не поддаться на эти ласково-ядовитые слова лисы и взгляд орла?! Но все ее иллюзии в конце концов не выдерживают натиска окружающей действительности: «груба жизнь» (64,13,57). Довольно быстро Нина понимает, как беден внутренний мир Трегорина, у него нет серьезных увлечений, и в результате – разочарование, скука, отчужденность.
Славой, жизнью Трегорин «Сыт по горло»; он – умный скептик; высокие темы он невольно прозаирует. Писательство стало для него ремеслом, трагедия живой жизни – сюжетами для рассказов, например, об убитой чайке.

И еще самое главное, что понимает Нина, хотя и слишком поздно то, что
Трегорин ее не любит, не любил не когда, и не полюбит. Он не верит в любовь, в чистые, светлые чувства. Поэтому-то Трегорин и любит только женщин в возрасте, остается с Аркадиной, отношения с которой у него привычно подчиненные. У него нет собственной воли. А Аркадина – лишь средство, еще одна ступень к Парнасу, в месте идти надежней.

В первые образ Чайки возникает в сцене свидания Треплева и Заречной:
«Отец и его жена не пускают меня сюда. Говорят, что здесь богема… боятся как бы я не пошла в актрисы… А меня тянет сюда к озеру, как чайку … Мое сердце полно вами…» (64,13,10). Как видим, образ Чайки уже в момент его зарождения и принадлежит Нине. И олицетворяет ее, Нину, того времени, когда она еще жила по-детски – проснувшись утром, пела, любила Треплева, мечтала о славе.

В неразрывной связи с озером и Чайкой находится Трегорин. Вспомним, он постоянно находится на берегу озера в имении Сорина и удит рыбу, совсем как
Чайка. Здесь уже открывается другая сторона образа Чайки – чайки-хищницы, убивающей, что бы добыть себе пропитание. И в конечном итоге именно
Трегорин – хищник губит белую чайку – Нину.

Образ Чайки возникает вновь в 4 акте пьесы. Прежде всего в рассказе
Треплева о Нини, о ее жизни за истекшие два года. Свои письма Нина подписывала Чайкой. Она потому и подписывается Чайкой, что не может избавится от мысли – Трегорин был прав, его «сюжет для небольшого рассказа
(«пришел…увидал и от нечего делать погубил… как …чайку»») оказался пророческим.

Но почему сам Трегорин не помнит об этом сюжете? Да потому, что для
Трегорина это в самом деле был сего лишь сюжет для небольшого рассказа. Это понимает Нина, но понимает слишком поздно для себя, когда пути назад уже нет: «Жила я радостно, по детски – проснешься утром и запоешь; любила вас, мечтала о славе, а теперь?…» (64,13,57) Ах, эти вечные сожаления о том, что было, и о том, что теперь?

Вот и оказалась перед последней чертой героиня Чехова, когда ей нужно сделать свой последний выбор, последний шаг. Кто им в этом поможет? Кто посоветует? Мать, отец? Навряд ли.

На что может рассчитывать Нина, ведь «…отец и мачеха не хотят ее знать.
Везде расставили сторожей, что бы даже близко не допускать ее к усадьбе.»
(64,13,51)

Этот последний шаг наша героиня должна сделать самостоятельно, это ее выбор, ее жизнь.

Что же выберет Чеховская героиня? В жизни на ее долю выпало очень много горя, она много страдала: «Был у нее ребенок. Ребенок умер, Тригорин разлюбил ее и вернулся к своим прежним привязанностям, как и следовало ожидать. Впрочем, он не когда не покидал прежних, а по бесхарактерности как- то ухитрялся и тут и там. На сколько мог понять из того, что мне известно, личная жизнь Нины не удалась совершенно. А цена? Кажется, еще хуже … бралась она все за большие роли, но играла грубо, бесвкусно, с завываниями, с резкими жестами» (64,13,50)

Путь Нины связан с отказом от прежних младенчески-эгоцентрических притязаний: «Я теперь знаю, понимаю Костя, что в нашем деле – все равно, играем ли мы на сцене или пишем – главное не слово, не блеск, не то, о чем я мечтала, а умение терпеть. Умей нести свой крест и веруй. (64,13,58) В финале Нина возвращается туда, откуда начался ее путь к «славе». Последний диалог Нины и Константина – это не шквал взаимных обвинений, а предложение помощи, которую Нина не приняла, не смогла принять.

Вдумайтесь в ее слова во время последнего разговора с Треплевым: «Зачем вы говорите, что целовали землю, по которой я ходила? Меня надо убить»
(64,13,58). В этих словах суд героини над собой, над своей прежней сущностью, погоней за славой: и не только это – Нина ощущает и свою «вину» перед Треплевым. Она судит себя на глазах единственного человека, который ее действительно любил. Еще в начале пьесы в уста Нины Чехов вложил монолог
Мировой Души, который сделался ее судьбой. Униженная жизнью, претерпевшая все боли, является она в последнем акте в усадьбу Сорина и рассказывает
Теплеву о своей погубленной молодости. Увлеченная славой, блеском, известностью, мечтавшая стать великой актрисой, она влачила долгое время жизнь неудачницы – «играла бессмысленно… не знала, что делать с руками, не умела стоять на сцене, не владела голосом». Только теперь поняла, что «в нашем деле главное…уметь терпеть. Умей нести свой крест и веруй.» Пройдя величайший духовный искус, потеряв все и как бы освободившись от всего, что мешает искусству, она стала тем, о чем мечтала. « Теперь уже я не та… Я уже настоящая актриса, я играю с наслаждением, с восторгом, пьянею на сцене и чувствую себя прекрасной… С каждым днем растут мои душевные силы»
(64,13,58)

Нина в конце пьесы признается Треплеву, что – по прежнему любит
Трегорина. Но она не хочет быть поводом лишь для трегоринского сюжета, скорей с ним, как будто стараясь освободиться от мучительных пут: «Я – чайка… Нет, не то… Помнишь, вы подстрелили чайку? Случайно пришел человек, увидел и от нечего делать погубил… Сюжет для небольшого рассказа… Это не то…» (64,13,56). Нину тревожит вопрос: прав или не прав был Трегорин в том, что ее жизнь – это лишь сюжет для небольшого рассказа? Именно это волнует больше всего Нину во время последнего свидания с Треплевым, когда она все еще полна мыслей о своей жизни и судьбе, поглощении теми же вопросами, что волновали ее, когда она писала письма Косте и подписывалась Чайкой. Неужели ее жизнь, ее труд, ее страдания – все это может быть уложено в схему тригоринского небольшого рассказа, неужели она в самом деле подстреленная чайка? Нина именно сейчас, здесь пытается найти для себя окончательный ответ на этот вопрос. Как видим, трегоринский сюжет для небольшого рассказа проверяется жизнью. Победа Нины, фиаско (при видимом преуспевании)
Тригорина, пьяное крушение Треплева.

Финал открыт в саму жизнь, в историческое завтра, а в нем отсутствует рецептурное решение. Не «развязка», а скорее начало (пока еще не известно не герою, не автору) нового отрезка пути – таков обычный финал чеховских произведений. «Какова-то будет эта жизнь?». «Что будет дальше, не знаю.»
«Поживем – увидим.» Что получится из нашей героини, ни кто не знает, даже сам Чехов. Но автор «Чайки» расправил своей птице поникшие крылья для полета к солнцу, возродил ее из пепла, как птицу Феникс. Он открыл ей путь к творчеству, к христианской любви, теперь все зависит от самой Нины.

На первый взгляд может показаться. Что конец пьесы трагичен, что героиня достигла дна, совершила один из тяжких грехов по канонам православия, деградировала ( к Нине на пути в Елец будут «приставать» купцы). Но это не так.

Всеобщее прощение, всеобщая любовь, терпение – не это ли истинный путь спасения души? Героиня вырастает на наших глазах, возрождается, оживает, на ее душе зарубцовываются раны, он расправляет крылья души и воспаряет к спасению.

Вот это духовное спасение, как высшее начало жизни земной и возносит к своей небесной вершине героиня бессмертной драмы русской литературы.

Глава 3. Особенности булгаковской и чеховской характерологии.

Черты новаторства в пьесе Чехова «Чайка».

Сам Чехов никогда не говорил о своем новаторстве. Как всегда сдержанный и скромный, он только удивлялся странности того, что выходит из-под его пера.

Сегодня слова о новаторстве Чехова-драматурга стали привычными и расхожими. Но многих современников его пьесы и пугали, и настораживали, и выводили из себя.

То преобразование драматургических форм, которое он осуществил, было многосторонним; и в то же время здесь улавливаются две главные и разнохарактерные тенденции.

Первая – своеобразная децентрализация пьесы, развязывание тугих узлов интриги, напряженного и стремительного действия. Чехов, если можно воспользоваться столь современным оборотом, осуществил разрядку драматической напряженности.

Еще со времен Аристотеля было известно: в пьесе все должно строиться на каком-то одном главном событии или конфликте.

Новое понимание единства пьесы определило работу Чехова.

Мы видим, что весь его путь шел под знаком преодоления принципа единодержавия героя. Проведенный в первых двух пьесах – «Безотцовщина» и
«Иванов» - этот принцип колеблется в «Лешем». Полностью отвергнут он в
«Чайке».

Для Чехова с его последовательно утверждаемой объективностью, преодолением тенденциозности, заданности, с его вниманием к обыкновенному человеку, недоверием к «избранникам» - именно для него освобождение от принципа единодержавия, безраздельного господствования героя было естественно и закономерно.

История написания «Чайки» - поскольку можно судить по записным книжкам
– показывает, что в начале черновые заметки группировались вокруг Треплева, его бунта против засилья рутинеров в искусстве. Но вскоре другие персонажи, с которыми сталкивался молодой художник, обретают суверенность, выходят из окружения главного героя и образуют новые центры, новые «очаги» сюжета.

Наряду с отказом от единства главного героя Чехов отвергает и другой принцип – такое построение пьесы, когда в центре действия находится решающее событие.

В «Чайке» Треплев кончает самоубийством, но этот выстрел не изменит ничего в жизни Тригорина и даже Аркадиной, матери Треплева. Можно предполагать, что уход Треплева окончательно погасит последний просвет в душе Маши. Однако считать этот выстрел решающим событием в развитии действия пьесы – оснований нет.

С отказом от принципа единодержавия героя и от решающего события в развитии действия связано движение чеховских пьес к децентрализации образов и сюжетов.

Это можно было бы изобразить даже графически: центростремительная структура пьесы постепенно все более рассредоточивается, разделяется на новые центры.

В «Чайке» Чехов строит действие как длинную цепь односторонних сердечных привязанностей, разомкнутых треугольников.

Та же тенденция к «разрядке» действия, развязыванию тугих драматических узлов проявилась в построении чеховского диалога. Автор отказывается от такого разговора героев, в котором ощущается их тесный и непосредственный контакт. Правда, в отдельных бурных сценах – например, ссора и примирение
Аркадиной с сыном в третьем действии или же ее разговор с Тригориным, когда он признается, что увлечен Ниной, - диалог динамизируется, за репликой следует прямой ответ. Это действительно диалог-спор, словесный поединок двух героев.

Но вот, например, отрывок из четвертого действия. За сценой звучит меланхолический вальс. Герои садятся за стол играть в лото.

Разговор на определенную тему вспыхивает и гаснет. И загорается затем как будто в другом месте.

Аркадина упоена своим сценическим харьковским успехом. Полина Андреевна прислушивается к печальной игре Треплева за сценой. Она видит, что он не обращает на ее дочь Машу никакого внимания. Начался было разговор о
Треплеве, но Аркадина не расположена говорить о сыне, собственный успех в
Харькове ей как-то ближе, и она будто закрывает тему, перебивая слова о том, что Треплева травят в газетах, репликой: «Охота обращать внимание».
Фраза звучит малоубедительно – ведь сама-то она обращает внимание, и еще какое, на то, как ее принимали в Харькове. Она меняет тему – говорит о спящем Сорине. Но и разговор о Сорине длится недолго: Тригорин признается, как он любит удить рыбу. И каждая такая реплика снова отчеркивается грустномонотонным голосом Маши, выкликающей цифры лото.

Мы говорили о «зеркале» чеховского повествования, разбившемся на многочисленные зеркала; о сюжете, который дробится на малые сюжеты,
«микро»; о главном образе – символе чайки и о его многочисленных преломлениях.

Как видим, та же тенденция к децентрализации, к разделению единого русла на многие дает себя знать, когда мы обращаемся к чеховскому диалогу.
Он тоже выступает не как слитный словесный массив, не как одна обсуждаемая тема, но как спор героев об одном и том же. Скорее это разговор персонажа с самим собой.

Так, Аркадина, упоенная собой, все время возвращается к своему харьковскому успеху: «Как меня в Харькове принимали…», «Студенты овацию устроили…», «На мне был удивительный туалет…», «Я расскажу вам, как меня принимали в Харькове» - и это на протяжении трех страниц текста.

Театральный критик А. Р. Кугель первый заметил, что чеховский диалог тяготеет к монологизации. Действительно, диалог часто предстает здесь как ряды параллельных самовысказываний. Герои исповедуются, признаются, но их слова не получают отклика и как будто повисают в воздухе. Это почти символически выражено в сцене игры в лото в четвертом действии, когда вслед за каждой репликой звучит глухой, бесстрастный голос Маши, выкликивающей цифры:

- Костя играет. Тоскует, бедный…

- В газетах бранят его очень…

- Семьдесят семь!…

Участники чеховского диалога «будто все в разные стороны смотрят». То и дело протянутая рука повисает в воздухе.

Все это, однако, лишь одна сторона того преобразования драмы, которое осуществил Чехов. Если бы он ограничился ею, он был бы только разрушителем старых форм – отказался от единодержавия, раздробил действие, «распустил» диалогические связи и контакты персонажей.

Все дело в том, что отрицание старых форм оказывалось у Чехова не простым отбрасыванием, но таким преодолением, когда на месте отрицаемого возникала новая система выразительных средств. Сначала она казалась читателям и зрителям странной, порой даже бредом, «дичью». Потом постепенно, исподволь, она начинает восприниматься – при всей ее непривычности – как естественная и понятная.

У Чехова нет единственного главного героя… Но это не означает того, что все действующие лица равноценны. Просто действие строится так, что все время какой-то один персонаж на миг всецело овладевает вниманием читателя и зрителя. Можно сказать, что пьесы зрелого Чехова строятся по принципу непрерывного выхода на главное место то одного, то другого героя.

В «Чайке», в первом действии – в центре то Треплев со своим бунтом против рутины и предрассудков в искусстве, то Маша, которая признается
Дорну, что любит Константина.

А потом вырвется Нина, мечтающая войти в число избранников, людей искусства, баловней славы; главное внимание вызовет Тригорин, рассказывающий о своем каторжном, беспросветном писательском труде, и т. д.

Чехов отказался от решающего события… Но ошибаются те, кто безоговорочно говорит о бессобытийности сюжета в его пьесах. Событие не вовсе отброшено – точнее сказать, оно отодвинуто и непрерывно отодвигается.
Но это не значит, что его просто нет и все. Источником драматической напряженности становится не само событие, но его ожидание.

Так, в «Чайке» напряженность сюжета связана не просто с тем, что
Треплев застрелился, но с тем, как это «нависало»; как он сначала стрелялся неудачно и Аркадина спрашивала его: «А ты без меня опять не сделаешь чик- чик?», а он обещал – «больше это не повторится». И как он снова приходил к той же мысли, теряя веру в себя - писателя, убеждался, что Нина никогда не вернется к нему. И в самом конце «дамоклов меч» разил – Треплев стрелялся.

Если же обратиться к другим персонажам «Чайки», можно увидеть, что и здесь главное не событие, а его ожидание. Разве самое важное для Маши, что она вышла замуж за учителя и родила ребенка? Нет, самое важное в ожидании счастья, хотя ясно, что его не будет, в надежде, хотя ее любовь безнадежна.

А Сорин? Мы уже видели, что его формула – «Человек, который хотел» - характерна не для него одного. Многие герои «Чайки» могли бы так сказать о себе.

Ослабляя непосредственную событийную динамику сюжета, усиливая мотив томительного ожидания поступка, Чехов вместе с тем вводит в сюжет новое измерение. Речь идет о сквозном образе-мотиве, пронизывающем повествование поэтическим пунктиром.

Линии развития действия и сквозного образа непросто соседствуют, но то и дело пересекаются. Точки этих пересечений и образуют очаги повышенной напряженности.

Вспомним еще раз слова из монолога Нины в финале: «Я – чайка. Нет не то… Помните, вы подстрелили чайку? И потом: «О чем я?.. Я говорю о сцене.
Теперь уж я не так… Я уже настоящая актриса…»

Здесь сталкиваются сюжет и сквозной образ. Нина рассказывает о том, какой путь она прошла как актриса, и этот рассказ все время осложняется мотивом чайки – так, как он повернут в тригоринском замысле, «сюжете для небольшого рассказа».

Нельзя говорить о чеховском сюжете, не учитывая этой неразделимости в развертывании судьбы героя и сквозного образа. Отсюда, сложная природа сюжета, не одностороннего, событийно-плоскостного, но как будто овеянного поэтическим образом-символом, то соединенного с ним, то вступающего с ним в спор.

Образ чайки в пьесе напоминает о себе многочисленными деталями, повторами, перекличками. Все это как бы «нервные окончания» главного образа.

Не заметить центрального образа невозможно. Он словно заново скрепляет пьесу, лишенную безраздельно господствующего главного героя. Перед нами еще один пример того, как, «размыкая», децентрализуя строение пьесы, автор в то же время заново концентрирует, изнутри воссоединяет ее. И роль центрального образа-символа тут особенно велика.

Так происходит обогащение сюжета у Чехова: на место голой событийности
– принцип ожидания действия; пьеса скрепляется изнутри центральным образом- символом.

Страницы: 1, 2