Я выбрала эту тему, потому что мне нравиться творчество Лермонтова, то с каким чувством написано каждое его произведение. Произведением, которое разбираю я, является роман «Герой нашего времени».

Ведь значение Лермонтова, и, прежде всего его «главной книги» - «Герой нашего времени», в развитии последующей русской литературы трудно переоценить.

В своей работе я вплотную подхожу к образу Печорина, ведь самой большой загадкой этого романа является то, что после стольких лет люди не пришли к общему мнению по поводу, управлял ли Печорин своей судьбой или был всего лишь «жертвой своего времени» и т.д.

Приводя мнения таких людей, как Белинский, Добролюбов, Мануйлова, я хотела по крупицам собрать своего Печорина, того которого представляю, но к моему огорчению, мне так и не удалось дойти до точки. Или мнение Белинского, который высоко, на мой взгляд, ценил Печорина: «Печорин-натура одаренная.
Он не переоценивает себя, говоря: «… я чувствую в душе моей силы необъятные…». Печорин обладает острым аналитическим умом, позволяющий ему верно и глубоко судить о людях, о жизни. Он видит пороки окружающего его общества и относится к нему остро отрицательно. Он стоит значительно выше своей среды, для которой он, как и герой лермонтовских драм является
«странным человеком» (так его называет княжна Мери). Развившаяся у Печорина рефлексия, побуждающая его анализировать каждый свой поступок, судить себя, вызывает у него не только критическое отношение к другим, но и к самому себе. Это ставит его значительно выше Онегина, у которого самокритическое начало выражено крайне слабо».

Взять, например такие противоречивые мнения, как Добролюбова, говорящего о
Печорине, как о человеке: «Печорин - действительно презирает людей, хорошо понимая их слабости; он действительно умеет владеть сердцем женщины, не на краткое мгновенье, а надолго, нередко навсегда. Все, что ему встречается на дороге, он умеет отстранить или уничтожить. Одно только несчастье, он не знает куда идти. Сердце его пусто и холодно ко всему. Он все испытал, и ему еще в юности опротивели все удовольствия, которые можно достать за деньги; любовь светских красавиц тоже опротивела ему, потому что ничего не давала сердцу; науки тоже надоели, потому что он увидел, что от них не зависят ни слава, ни счастье; самые счастливые люди-невежды; а слава-удача; военные опасности ему тоже скоро наскучили, потому что она не видела смысла, и скоро привык к ним. Наконец, даже простосердечная, чистая любовь дикой девушки, которая ему самому нравится, тоже надоедает ему; он в ней не находит удовлетворения своим порывам.

Наряду с Печориным я в своей работе показываю и других героев: Максим
Максимовича, княжна Мери, Веру, Вернера и Грушницкого, Вулича, так как я их вижу.
Например: Грушницкий, на мой взгляд, один из самых реалистичных, объектированных образов. В нем отображен тип романтика не по внутреннему своему складу, а по следованию за модой. Этот вид романтизма, который нравится «романтическим провинциалкам до безумия», который только
«драпируется» в необыкновенные чувства, возвышенные страсти и исключительные страдания.

Иной тип представляет Вернер. Он из разряда «странных людей». Е.

Михайлова справедливо заметила: «Характерно, что обычному трафаретному светскому обществу
Печорин предпочитал «странных людей». Единственным своим приятелем он избрал доктора Вернера, который подобно Печорину, поражает «странным сплетением противоположных наклонностей»

Лермонтову удались и женские образы: жертвенно любящей, жаждущей счастья, но глубоко страдающей Веры и умной, благородной, нравственной и чистой Мери.

Мери – светская девушка, не лишенная духовных запросов, настроенная несколько романтически. В ее романтизме много наивно-незрелого и внешнего. Однако есть в этом романтизме и положительное звено – стремление к иной, более содержательной жизни. Особую многозначительность приобретает фраза Вернера, о московских барышнях, которые, призрев пустое кокетничанье «пустились в ученье». Мери «знает алгебру, читает по-английски Байрона.

Образ Веры в какой-то мере проливает свет на возможные варианты судьбы

Мери.
Вера, очевидно, прошла тот же душевный «искус» приобщения ее Печориным миру дотоле неведомых духовно-нравственных ценностей и примеров, несовместимых с условной и во многом искусственной светской жизнью и моралью.