Персонаж как объект аксиологического описания (на материале рассказов В. М. Шукшина)

Персонаж как объект аксиологического описания (на материале рассказов В. М. Шукшина)

Министерство общего и высшего профессионального образования РФ

Кемеровский государственный университет

Факультет филологии и журналистики

Кафедра русского языка

Устименко Лариса Ивановна

Тема: Персонаж как объект аксиологического описания (на материале рассказов

В. М. Шукшина)

Дипломная работа

Работа допущена к защите Научный руководитель

«______» ____________________г. к. ф. н., доцент Ким Л. Г.

Зав. кафедрой Работа защищена

_______________ Н. И. Шапилова «______» __________________г.

с оценкой __________________

Председатель ГАК

Кемерово 2000

Оглавление

Введение. 2

Глава I. Текстоцентризм как тенденция современной лингвистической парадигмы.

1. Языковая картина мира в современной лингвистике. 7

2. Авторская картина мира. 8

3. Текст как объект исследования. 9

4. Художественный текст как объект современной лингвистики. 11

5. Шукшин и его мировидение. 13

6. Человек как объект исследования Шукшина. 16

7. Оценочная лексика как средство отражения авторской позиции. 17

8. Контекст как средство выражения оценки. 21

Глава II. «Чудик» как объект лингвистического аксиологического описания.

2. Оценочность как основная категория в рассказах В. М, Шукшина. 23

3. Общая характеристика «чудиков». 27

4. Эволюция шукшинских «чудиков». 28

5. Классификация «чудиков». 30

Выводы. 46

Глава III. Аксиологическая характеристика «античудиков».

2. Общая характеристика «античудиков». 48

3. Типы «античудиков» и их языковая представленность. 49

Выводы. 62

Заключение. 64

Список литературы. 66

Введение

Отличительной чертой современной лингвистики является антропоцентризм
[Караулов Ю. Н. 1987; Кубрякова Е. С. 1991]. Господство его принципов роднит лингвистику со многими другими областями знания, ибо интерес к человеку как центру вселенной и человеческим потребностям как определяющим разные типы человеческой деятельности знаменует переориентацию, наблюдаемую во многих фундаментальных науках.

Антропоцентризм как особый принцип исследования заключается в том, что научные объекты изучаются прежде всего по их роли для человека, по их назначению в его жизнедеятельности, по их функциям для развития человеческой личности и её усовершенствования. Он обнаруживается в том, что человек становится центром отсчёта в анализе тех или иных явлений, что он вовлечён в этот анализ, определяя его перспективу и конечные цели.

Антропоцентрический принцип в языке находит в современной лингвистике различные индивидуальные формулировки и оказывается связанным с исследованием широкого круга языковых явлений, отражённых языковом сознании говорящих.

В лингвистике антропоцентрический принцип связан с исследованием следующих проблем, касающихся связи человека и его языка:
1) язык и духовная активность человека;
2) язык, мышление и сознание человека;
3) язык и физиология человека;
4) язык и культура;
5) язык и коммуникация;
6) язык и ценности человека [Кубрякова Е. С. 1991].

«Язык может изучаться двояко – в отвлечении от жизни и в своей в неё погружённости. В синхронной системе языка противоречия возникают вследствие неравномерности развития разных его уровней и сохранности фрагментов прежних систем. В языке, взятом в контексте жизни, противоречия возникают вследствие его полифункциональности. Эти противоречия неизбывны, и вместе с тем язык находит способы их разрешения. Возможно, наиболее существенное противоречие определяется связанностью языка со структурой мышления – с одной стороны, и ситуациями жизни – с другой. Связь языка со структурой мышления ярко проявляет себя в формировании предложения и производных от него значений; связь с жизнью и психологией человека ярко проявляет себя в формировании модальных и оценочных значений.

Категория оценки соотносит язык с такими понятиями, как норма и нормативная картина мира, альтернатива и выбор, практическое рассуждение и принятие решения. Язык постоянно балансирует между упорядоченностью мышления и хаосом жизненных ситуаций, индивидуальных психологий и невзвешенных ценностей.» [Арутюнова Н. Д. 1988, с. 3-4]

Аксиологический (оценочный) аспект рассмотрения языковых явлений – одно из направлений антропоцентризма.

Разные словари дают самые различные определения оценки, так
«Философский словарь» под оценкой понимает: «одобрение или осуждение различных явлений социальной действительности и поступков людей в зависимости от того, какое нравственное значение они имеют. Общая оценка производится в категориях добра и зла. Она покоится на объективном критерии нравственности. В основе оценки лежит познание социального значения поступков. На этом основании с помощью оценки можно регулировать поведение людей.» [Философский словарь 1991].

Оценка как ценностное отношение человека к окружающей действительности всегда была предметом изучения этики, философии, логики.
Соприкасаясь с окружающим миром, человек свой ценностный набор знаний выражает через оценку – предметов, признаков, явлений и т. д. Один из аспектов выражения оценки окружающей действительности воплощается в художественном произведении. Многоплановость и разнообразие этого выражения в последнее время привлекает всё большее внимание исследователей [Арутюнова
Н. Д. 1988; Барчуков В. П. 1992; Вольф Е. М. 1985; Дейк ван Т. А. 1989].

Основной подход к изучению оценки до последнего времени был логико- философско-этическим. В собственно лингвистическом плане семантика оценки стала изучаться лишь в последнее десятилетие. По мнению Е. М. Вольфа [Вольф
Е. М. 1985], такой лингвистический вакуум в исследовании оценки произошёл потому, что её функциональная семантика широкая и неопределённая, и охватывает в языке широкий диапазон единиц.

Объектом нашего исследования являются рассказы В. М. Шукшина. Было проанализировано собрание сочинений Шукшина В. М.: В 3 т. М.: Молодая гвардия, 1985.

Предметом является оценочная лексика, характеризующая образы основных персонажей. Анализу подвергаются два главных типа персонажей. Их описание осуществляется по следующей модели:

Объектом оценки является персонаж, оцениваемый со стороны разных субъектов: автора и персонажей (союзник, противник, самооценивающий субъект).

В общем, изучение творчества В. М. Шукшина – задача сложная и актуальная. Её решение необходимо с точки зрения научно-познавательной и нравственно-этической.

Не оставляя никого равнодушным, искусство В. М. Шукшина – писателя, актёра, кинодраматурга – постоянно рождает споры, научные дискуссии, которые далеко ещё не закончены.

Диспут, начавшийся в середине 60-х годов, обнажив разноречивые оценки и мнения в определении типа героя В. М. Шукшина, продолжается в наши дни.

Главным персонажем рассказов является человек, его духовные искания, размышления, нравственное напряжение, в чью стихию вовлекается личность.

Исследованием оценочных наименований, функционирующих в художественном тексте, практически не занимались. Эта тема становится актуальной лишь в последнее время.

Новизна нашего исследования заключается в рассмотрении оценочной лексики как средства характеристики главных персонажей в рассказах В. М.
Шукшина.

Целью работы является исследование семантики и особенностей функционирования оценочных наименований лица в рассказах Шукшина. В связи с этим нами ставятся следующие задачи:

1. выявить контексты, содержащие оценочную лексику;

2. определить языковое отображение основных типов персонажей;

3. описать основные типы персонажей как объект оценки;

4. представить основные языковые характеристики авторской оценки персонажа, самооценки и оценки персонажами друг друга;

5. представить преобладающие типы оценок персонажей.

В процессе анализа нами использовались следующие методы сбора и описания материала:

1. приём описательного метода – наблюдение;

2. метод лингвистического описания;

3. дефинитивный метод;

4. метод сплошной выборки.

Выявлено и проанализировано 400 контекстов, содержащих оценочные наименования, используемые автором для характеристики своих героев на основании их поступков и свойств характера.

Глава I.

Текстоцентризм как тенденция современной лингвистической парадигмы.

1.1. Языковая картина мира в современной лингвистике.

Современная лингвистика сосредоточила фокус своего внимания на человеческом факторе в языке [Арутюнова Н. Д. 1988; Кубрякова Е. С. 1991 и др.]. В контексте этого подхода в языкознании активно разрабатывается понятие «картина мира». В самом общем смысле оно понимается как сложившееся у человека представление о мире в результате интерпретации в соответствии с закономерностями человеческого мышления восприятия объективной действительности органами чувств, накладывающими на него определённые ограничения.

«Языковая картина мира – важная составная часть общей концептуальной модели мира.» [Кубрякова Е. С. 1991, с. 139]. Она представляет собой перевод констант сознания (концептов) на уровень вербального мышления через семантические категории, которые направляют и регулируют мыслительную деятельность и систему языковых норм. Она «опосредована языковыми знаками, знанием языка, его единиц и правил и, главное, содержанием его форм.»
[Кубрякова Е. С. 1991, с. 144].

«Отпечатки» языковой картины мира закреплены в структуре языка.

«Языковая модель лежит в основе мировидения носителей языка, репрезентирующего сущностные свойства мира в из понимании и являющиеся результатом всей их духовной активности.» [Кубрякова Е. С. 1991, с. 21].

Таким образом, духовность народа проявляется в структуре языка.
Неразрывное единство этих явлений позволяет через анализ языковых культур восстановить лежащие в их основе идеальные сущности.

Языковая картина мира – явление многовариантное.

В относительно замкнутом локально и социально пространстве мир человеком воспринимается непосредственно, то есть прямым образом соотносясь с личным «я», где общественное включено в личную сферу человека, потому что каждый другой – это «свой», и общество состоит из «своих» людей.

1.2. Авторская картина мира.

В свете соотнесённости с понятием «картина мира», трактуемым
Пустоваловой как глобальный образ мира, который является результатом всей духовной активности человека, текст выступает как феномен, отражающий фрагмент языковой картины мира автора. Процесс же восприятия и понимания художественного произведения читателем является с этой точки зрения результатом соотнесения и наложения языковой картины мира автора и языковой картины мира читателя.

Языковая картина мира автора, по мнению Болотновой Н. С [Болотнова
Н. С., 1992] полностью не реализуется в тексте. Текст как отражение языковой картины мира автора не может быть полностью адекватным языковой картине мира читателя. Вместе с тем наблюдающаяся общность субъективных языковых картин мира участников общения делает возможной коммуникацию, служит её основой. При этом необходимо учесть, как подчёркивает Болотнова
Н. С. [Болотнова Н. С. 1992], что языковая картина мира автора должна нести новое о реальной действительности, иначе коммуникативный эффект текста будет ослаблен. В связи с этим можно предположить, что языковая картина мира автора текста (особенно художественного) шире и богаче языковой картины мира читателя. Только в таком случае созданное творцом произведение будет иметь коммуникативную и художественную значимость для адресата.

В последнее время становится всё более ощутимым переход от традиционного статического понимания языка как потенциально существующей системы знаков и правил их употребления и речи как функционирования этой системы к усилению функционального аспекта в трактовке языка, выявлению динамического характера связи языка и речи [Кожина М. Н. 1989] и даже полного отрицания их различий [Колшанский Г. В. 1979].

1.3. Текст как объект исследования.

«Сущность языка и состоит именно в том, что он представляет собой не простой набор единиц, а систему, существующую реально только в виде множества высказываний. Другими словами, язык прежде всего процесс коммуникации, бесконечный процесс построения фраз [Колшанский Г. В. 1979].

Связь понятий «язык» и «речь» реально воплощается в тексте.

Есть основание рассматривать текст как речевой продукт функционирования языковой системы, характеризующийся двойной системностью, в основе которой лежит не только ориентация на узус, но и на отражение языковой картины мира автора как языковой личности, имеющей свой лексикон, семантикон, прагматикон.

С точки зрения автора, текст есть продукт речемыслительной деятельности, реализующей определённое коммуникативное намерение, концептуально отражающий один из фрагментов его языковой картины мира. С точки зрения читателя, текст – это объект познавательной деятельности, имеющий коммуникативно и концептуально значимую информацию, репрезентированную лингвистически.

Оба аспекта коммуникации (порождение и восприятие текста) основаны на языковой способности и компетенции.

Существуют разные подходы к тексту: лингвистический, психолингвистический и коммуникативный. Они различаются по тому, какие особенности текста (лингвистически или экстралингвистические) кладутся в основу определения данного феномена.

Текст можно трактовать как коммуникативно ориентированный, концептуально обусловленный продукт реализации языковой системы в рамках определённой сферы общения, имеющий информативно-смысловую и прагматическую сущность.

Коммуникативность как совокупное качество текста получает разное наполнение и различные формы реализации. Особого внимания заслуживают художественные тексты, оказывающие большое эстетическое, познавательное, воспитательное воздействие на личность.

«Текст есть обладающий специфической структурой знаковый объект
(знак), обеспечивающий выполнение коммуникативной функции в соответствии с замыслом автора.» [Каменская О. Л. 1990, с. 56].

Проблема отношения текста к языку и речи, имеющая методологическое значение, остаётся одной из спорных в лингвистике. Суждения лингвистов о тексте крайне противоречивы. Тем не менее в их взглядах есть и точки соприкосновения. Лингвисты считают текст моделируемым, признают его объектом лингвистического исследования и выдвигают требования комплексного подхода к нему. Они определяют текст как отдельный целостный объект, представляющий собой сложную динамическую систему.

Большинство учёных определяют текст как единицу речи, отвергая его трактовку как «единицы языка» [Кожина М. Н. 1989, Москальская О. И. 1981,
Новиков Л. П. 1988].

Речевой статус текста утверждается прежде всего в работах по коммуникативной лингвистике, функциональной стилистике.

Проблему коммуникативного подхода к языку рассматривает Колшанский Г.
В. в своей статье «Проблемы коммуникативной лингвистики». Он пишет, что коммуникативный подход к языку предопределяет путь анализа языка.

«Рассмотрение языка с той или иной, но одной стороны может раскрывать только одну или поверхностную сторону языка.» [Колшанский Г. В. 1979].

А коммуникативный аспект изучения языка должен обеспечивать адекватное описание языка – его звуковые материи, лексические системы и грамматического строя как единой плоти языка.

1.4. Художественный текст как объект современной лингвистики.

Интенсивное развитие в современной науке референтного, генеративно- семантического и прагматического направлений исследования языка позволяет выйти за рамки традиционного рассмотрения художественного текста по модели
«язык – текст – язык» (лингвистика) и «культура – текст – культура»
(литературоведение). Появляется возможность комплексного изучения языковой, метаязыковой, эстетической специфики художественного текста, что, в свою очередь, открывает перспективы в области герменевтики и интерпретации вербального художественного произведения.

Исследование лингвистикой текстовых смыслов существенно корректирует методы традиционного литературоведческого изучения текстов как совокупности
«характеров» и «сюжетов». Это ведёт к необходимости использовать в литературоведении структурно-семантических и операциональных приёмов анализа. С другой стороны, от лингвистической поэтики, лингвистической стилистики, прагматики текста, психолингвистики требуется выявление существенных свойств, отличающих художественный текст от других видов текста, выявление особенностей эстетической речевой деятельности.

В этой ситуации иначе должен рассматриваться и вопрос о структурообразующих элементах художественного текста. Опора на традиционную литературоведческую категорию художественного образа не может дать достоверных результатов, поскольку в таком случае материя художественного текста отрывается от представленных ею смыслов, а само содержание художественного текста рассматривается как внелингвистический и внетекстовый опыт реальной действительности.

Следовательно, изучение художественной прозы шестидесятых-семидесятых годов требует нового методологического и методического подхода к тексту, учитывающего, что в авторском слове всегда взаимодействуют, с одной стороны, личностный смысл и социально обусловленное психологическое значение, с другой, - индивидуальный и социальный языковой опыт.

1.5. Шукшин и его мировидение.

Наиболее благоприятной для осуществления такого подхода в современной русской литературе является проза Шукшина. Уникальная, во-первых, личность писателя как языкового информанта, биография которого позволила ему накопить словарный фонд, универсальный в своей территориальной, профессиональной и ценностной (синхронной и диахронной) стратификации. Во- вторых, Шукшин воспроизвёл в прозе не только специфику разговорной речи, на и некоторые общие тенденции языкового процесса, связанные с социально- территориальной миграцией населения, научно-техническим прогрессом, культурным развитием социума. В-третьих, речь Шукшина обнаруживает органичное взаимодействие знаковых систем, различных видов искусства
(писатель, актёр и режиссёр) и различных научных знаний (историк, философ). Элементы «языков» различных областей культуры сосуществуют в его прозе, и отношение между ними являются не только прагматическими, но и прогностическими, определяющими ведущие тенденции их развития. Так, стремление определённых слоёв населения к унифицированности, клишированности поведения, сознания, языка и элитарных – к узкой специализации выражается в прозе Шукшина в параллельности существования элементов разных лексических систем, в их свободной вычленяемости в речевом потоке. Наконец, в-четвёртых, Шукшин свободно владеет различными литературными стилями, образующими интертекст его прозы, что позволяет рассматривать последнюю как систему, моделирующую фрагмент истории развития русского языка 1960-1970-х годов как вербальный срез культуры этого времени.

Среди русских писателей шестидесятых-семидесятых годов именно Шукшин адекватно воспринял и осознал описанную выше языковую ситуацию, определившую его идиостиль. Доминантной содержательной чертой идиостиля
Шукшина стала дискредитация «авторского отношения» как «авторитетной точки зрения». Это повлекло за собой отрицание стиля, организованного «видением», которое полностью замещается в эстетической программе Шукшина «речевой действительностью». Это результат последовательно проводимой писателем идеи
«пересадки жизни» в искусство. При этом слово, по сравнению с материальными средствами других видов искусств, представляется ему изоморфным жизни.
«Пересадка» животворящей материи жизни достигается благодаря филигранной работе писателя над словом: «Я знаю, когда пишу хорошо: когда пишу и будто вытаскиваю пером живые голоса людей.» [Шукшин В. М. 1981, с 68].

Однако, эти «живые голоса» в контексте произведения оказываются связанными как с языковыми значениями, так и с авторскими смыслами, образуя систему, способную порождать всё новые «глубинные смыслы». Последовательная реализация идеи пересадки жизни в искусство привела к использованию в художественном произведении разговорной речи как наивной, необработанной записи языкового материала, что определило специфичность идиостиля Шукшина: с одной стороны, внешнюю нелитературность, «непрофессиональность», с другой, - полемически противостоящую традиционной условности литературы художественную природу его прозы.

В общем, язык В. М. Шукшина сыграл важную роль в развитии языка русской прозы второй половины XX века. В нём отразились языковые процессы, характерные для художественной литературы шестидесятых-семидесятых годов, вообще и для деревенской прозы в частности. Это, с одной стороны, опора на живую речь, с другой, полемика с разнообразными штампами – канцелярскими, газетными, беллетристическими. Оба эти процесса определили характер языка прозы В.М. Шукшина.

Для произведений Шукшина характерны метаязыковые комментарии. Слово – объект рефлексии и оценки не только в речи повествователя, но и в речи персонажа. Писатель последовательно отмечает, как воспринимает персонаж чужой речевой обиход.

В рассказах Шукшина отражается социальная дифференциация языка.
Утверждая в правах народное слово и образы, характерные для народной речи,
Шукшин иронизирует над канцелярской фразеологией, газетными штампами, над псевдонаучной речью, над иноязычными словами.

Стилистически окрашенная лексика концентрируется в прямой речи персонажей, в частности, в обращениях их к другим персонажам (пьяная харя, харя неумытая, чёрт, идиот, халява, идол окаянный, идол лупоглазый, дьяволина).

Образные средства рассказов Шукшина также связаны с ориентацией на мировосприятие и речь персонажей. Источник тропов в речи повествователя – изображаемый быт. Устойчивые тропы переосмысливаются и приобретают мотивировку в реалиях изображаемого мира. Связь тропов с изображаемой средой проявляется в характере овеществления абстрактных понятий – овеществляются эмоции, мысли, слова, жизнь. Этому способствуют сравнения с бытовыми реалиями.

Таким образом, расширение словаря, последовательная передача точки зрения персонажа, опора на словоупотребление изображаемой среды, особый характер связи тропа с реалиями, полемика с разного рода штампами и клише определили своеобразие стиля В. М. Шукшина и его место в русской прозе шестидесятых-семидесятых годов.

Многие исследователи указывают, что отличительной константной чертой художественного текста является его эмоциональность.

1.6. Человек как объект исследования Шукшина.

В центре художественного видения Шукшина – не проблема как таковая, пусть даже и опосредованная через судьбы и характеры героев, а собственно человек, его жизнь. Но человек этот каждый раз столь конкретен, возникает так зримо, с массой таких снайперски точных бытовых и психологических деталей, что нам никогда не нужно заглядывать на последнюю страницу рассказа, чтобы узнать, когда он написан, к какому времени относится.

Да, в поле зрения Шукшина прежде всего человек. Его жизнь. И тут необходимо оговориться, что предложенное деление его героев на «чудиков» и
«античудиков» носит конечно же условный характер, имеет чисто служебное значение. На самом деле они, как и рассказы, не поддаются классификации.
Каждый сам по себе, на свой манер, совершенно индивидуальная фигура. Что же до чудинки, до сдвига, то – и здесь корень творческой позиции Шукшина, его устой – это вовсе не особенность ЕГО героев. Это – то, что присуще каждому человеку вообще. Отличие одного от всех других, непохожесть – это и есть сущность человеческой натуры, семя, которое, однако, может дать пышные, добрые всходы, а может увять или развиться в условиях, которые делают из человека нравственного урода, пустышку, античудика. Шукшин не коллекционирует чудаков, а просто обнаруживает закавыку в каждом, кого встречает на пути.

В. М. Шукшина интересует личность в моменты наивысшего напряжения чувств, поэтому эмоционально-оценочная лексика в его рассказах выполняет важные стилистические задания, направленные на формирование идиостиля.

Писатель никогда не остаётся безучастным к своему страдающему, ищущему герою, поэтому эмоционально-оценочная лексика характеризует и авторскую речь, и речь персонажей, хотя соотношение их может быть далеко не одинаковым вследствие разных идейно-художественных задач.

Отличительной чертой многих рассказов В. М. Шукшина является использование эмоционально-оценочной лексики для характеристики своих героев.

1.7. Оценочная лексика как средство отражения авторской позиции.

В данной работе нас будет интересовать проблема функционирования эмоционально-оценочной лексики в рассказах В. М. Шукшина.

По мнению Арутюновой Н. Д. И Вольфа Е. М. [Арутюнова Н. Д. 1988;
Вольф Е. М. 1985], основная сфера значений, которую обычно относят к оценочным, связана с признаком «хорошо»/«плохо». Так как именно такое деление оценки предполагает высказывание о ценностях. И здесь как раз лингвистам помогают такие науки, как логика, философия, этика. Предметом изучения которых, к примеру последней, является изучение добра и зла («+» и
«-»), а значит и семантики оценочных слов. Такое деление на
«хорошо»/«плохо» берётся за основу и в нашем исследовании семантики оценочных наименований лица в рассказах Шукшина В. М.

Однако некоторые исследователи [Хидекель С. С., Кошель Г. Г. 1983] выделяют шкалу оценок не из двух составляющих – «+» и «-»
(«хорошо»/«плохо»), а из трёх – «+», 0, «-», где нуль, нулевая оценка, содержит норму, от которой идут отклонения к «+» или «-».

Исходя из представлений о ценностном характере объективной картины мира, можно говорить о делении на добро и зло, а соответственно на
«хороший» и «плохой». Поэтому, например, Вольф Е. М. [Вольф Е. М. 1985] считает, что оценка «хорошо» может означать как соответствие норме, так и превышение её, в то время как оценка «плохо» всегда означает отклонение от нормы.

Арутюнова Н. Д. [Арутюнова Н. Д. 1988] выделяет два типа аксиологических значений: общеоценочное и частнооценочное. Первый тип реализуется прилагательными «хороший» и «плохой», с различными стилистическими и экспрессивными оттенками, эти прилагательные выражают
«холическую оценку, аксиологический итог». Во вторую группу входят « значения, дающие оценку одному из аспектов объекта с определённой точки зрения». Эту группу частнооценочных значений она делит на сенсорные, сублимированные и рационалистические оценки, которые в свою очередь имеют дальнейшее дробление.

В результате познания и осмысления действительности субъект его, следовательно, превращается в субъект оценки. В оценке сливаются воедино интересы субъекта как осознание потребности и информации а свойствах объекта, то есть знание о соответствии/несоответствии объекта интересам субъекта. Таким образом, оценка – выражение отношения говорящего к предмету речи.

В философской и лингвистической литературе [Арутюнова Н. Д. 1988;
Вольф Е. М. 1985] выделяются следующие основания оценки:

. соответствие/несоответствие требованиям субъекта;

. пригодность/непригодность для практического использования субъектом;

. способность/неспособность влиять на здоровье и психику субъекта;

. соответствие/несоответствие желаниям, вкусам, интересам индивида.

Следовательно, признаётся существование оценок объективных, рациональных, неэмоциональных, хотя они субъективны по своей природе
(делаются субъектом оценки) и оценок субъективных, зависящих от эмоционального отношения и эмоционально-психологического состояния субъекта оценки.

Предлагаются различные типологии субъективных оценок, основанные на особенностях точки зрения, с которой производится оценка: внутренней
(ощущение, эмоция) или внешней (образец, стандарт).

В своих исследованиях языковеды [Буслаев Ф. И. 1992; Лысенко В. И
1996] стремятся описывать механизм выражения эмоции как элементов языковой семантики. В этом же русле работает Харченко В. К. В своей работе
«Разграничение оценочности, образности, экспрессии и эмоциональности в семантике слова» он пишет: «Изучение смысловой структуры слова включает в себя анализ всевозможных «полутонов»: оценочности, эмоциональности, образности, экспрессии, которые представляют собой существенный признак многих слов [Харченко В. К. 1976]. В совокупности эти категории определяют термин коннотация», то есть «эмоциональная, оценочная или стилистическая окраска языковой единицы узуального или оппазионального характера
[Лингвистический энциклопедический словарь 1985].

Явление коннотации рассматривается во многих лингвистических работах.
Харченко пишет, что каждый из вышеперечисленных коннотативных элементов в семантике слова имеет качественное своеобразие.

В результате категория коннотации становится связующим звеном семантики и прагматики знака. В то же время на настоящем этапе развития лингвистики проблематичным является статус коннотации и объём понятия и его содержания. Мы понимаем коннотацию как прагматическое явление, связанное со всеми уровнями языка.

Традиционно выделяются следующие структурные элементы конструкта коннотации:

. эмоциональный;

. оценочный;

. экспрессивный;

. функционально-стилистический.

Так, понятие коннотации может сводиться лишь к некоторым из перечисленных элементов:

. эмоциональности и экспрессивности;

. эмоциональности и стилистической функции;

. эмоциональности;

. экспрессивности.

С другой стороны, в структуру понятия коннотации могут вводиться:

. образность;

. интенсивность;

. оценочность.

Наряду с отмеченными расхождениями ни одним исследователем не отрицается наличие экспрессивного фонда языка – особой структурированной подсистемы, объединяющей разные языковые уровни. Что касается лексического уровня, то при неразработанности аппарата единицы данной подсистемы обозначаются следующим образом:

. «экспрессивы»;

. «эмотивы»;

. «эмоционально-оценочная лексика»;

. «экспрессивно-оценочная лексика»;

. «слова с положительной и отрицательной субъективной экспрессивностью».

Границы данной подсистемы также вызывают разногласия.

В структуре коннотации выделяются довольно разнородные элементы, однако наибольший интерес представляет, видимо, вопрос о соотношении эмоции и оценки. Ведущая роль в структуре коннотации последней определяется важностью оценки как гносеологической категории, поскольку нельзя изучать действительное положение вещей, не оценивая его.

1.8. Контекст как средство выражения оценки.

Оценка может проявляться на всех уровнях языка, но она возникает лишь в целом контексте, который работает на донесение точного смысла слов.

В нашем случае контекст является средством выражения оценки. Он работает на донесение точного отношения рассказчика к происходящему.

Благодаря контексту, мы можем понять, что хотел передать автор: иронию, шутку, презрение, неодобрение, ласку, фамильярность, одобрение, похвалу.

По классификации Гальперина [Гальперин 1982] существует три вида контекстов:

. повествовательный, который «привержен» ко времени и пространству произведения;

. описательный, работающий на изображение действующих лиц, места действия и условий осуществления событий;

. диалогический, который является одной из форм описательного контекста. Его роль – портретизация персонажей, поскольку своеобразие речевых характеристик персонажей раскрывает их душевные, этические, моральные и мировоззренческие черты.

В данной работе нами будет рассмотрена характеристика лица в диалогическом контексте на материале рассказов Шукшина В. М.

Глава II.

«Чудик» как объект лингвистического аксиологического описания.

2.1. Оценочность как основная категория в рассказах В. М. Шукшина.

Язык в целом, любая языковая система являет собой результат как рационально-логического, так чувственно-образного познания мира, в нём представлено не холодно-рациональное отражение мира, но его переживание.
Область, в которой ярко проявляются процессы схождения и расхождения рационального и образного, эмоционального, - это область языкового отражения оценочной деятельности человека.

«Ценностная картина мира» [Н. Д. Арутюнова 1988] находит различные способы выражения в языке: латентно, в самом акте прямой номинации – сам факт именования фрагмента мира отражает его значимость для человека.
Непосредственное выражение ценностная картина мира находит в системе оценочной лексики, в группах с рационально-оценочными, эмоционально- оценочным содержанием; в системе оценочных словообразовательных моделей, в системе метафорических оценочных переносов и т. д.

Через номинацию различных отклонений от нормы язык опосредствованно представляет систему нравственных, этических, эстетических норм. В
«приговоре об аномалии» [Н. Д. Арутюнова 1988] отражённо высвечивается система норм, привычных представлений о должно, некоторая идеализированная картина мира. Так, проанализировав систему оценочных имён, характеризующих человека в рассказах В. М. Шукшина, можно определить систему социальных, эстетических пристрастий данного социального единства. Значимой оказывается сама область оценочного именования – что, какие сферы жизни человека, аспекты его бытия попадают в сферу активной оценочной номинативной деятельности. Так, в рассказах Шукшина в сферу оценки попадают прежде всего:

1) интеллектуальные способности человека, его образование;

2) речь как проявление внутреннего мира человека;

3) внешний вид и физическое состояние;

4) поведение человека, проявляющее его отношение к труду, собственности, окружающим людям.

Чаще всего оценочные парадигмы организованы асимметрично с отклонениями в сторону отрицательной оценки, с широким спектром эмоциональных реакций. Смещение в сторону положительной оценки выражается в русском языке преимущественно средствами неноминативного модификационного словообразования.

Итак, какова же система ценностей человека, представленная средствами оценочной лексики в рассказах Шукшина?

1) Умный и образованный человек входит в систему норм социальной жизни, недостаток ума и образования получают, естественно, отрицательную оценку, сопровождающуюся спектром отрицательных эмоциональных реакций на разную степень «недостаточности» интеллектуальных способностей и образования.

2) Активно оценивается речь человека, так как через неё выявляются многие сущностные черты. Герои рассказов Шукшина небезразличны и к форме, и к содержанию речи. В формальном аспекте важны те свойства речи, которые способствуют адекватному, точному восприятию содержания, норма в этом аспекте – внятная речь в умеренном темпе.

Оценочные имена с отрицательной эмоциональной окраской получают лица, говорящие невнятно, слишком быстро. В последнем аспекте наиболее существенными параметрами, выявляемыми в системе оценочных имён, представляются содержательность речи, то есть её информационная насыщенность; правдивость речи; скромность говорящего; уважение к собеседнику. Так язык отражает представление говорящего человека об идеальной коммуникации, современная наука сформулировала важнейшие правила речевого общения, находящие непосредственные параллели с вышеизложенным.

3) Поведение человека также находится в сфере активной оценочной деятельности человека. Оценивается прежде всего три аспекта: отношение к труду, собственности, окружающим людям. Труд – основа социальной жизни, активное, положительное отношение к труду – норма социальной жизни.

Норма в отношении к собственности – бережное, расчётливое отношение, отрицательно оценивается как скупость, так и мотовство.

Особенно важна для человека сфера межличностных отношений, в оценочных номинациях отмечаются такие черты характера, свойства человека: злость, грубость, нахальство, угрюмый нрав. Широкий спектр отрицательных оценочных имён получают «аномальные» в системе нравственных норм пристрастия человека, такими аномалиями являются, как следует из анализа системы оценочных наименований лица, склонность к пьянству, внебрачным связям, недомовитость.

4) Внешность человека оценивается как со стороны врождённых, онтологических признаков, так и социальных, поведенческих.

Эстетические стандарты, нормы в данном случае связаны с социальными характеристиками и прагматическими устремлениями.

Эстетическая норма – пропорциональность сложения, социальная – опрятность. Отрицательно оценивается отклонение от средних пропорций роста и комплекции, при этом первый аспект связан прежде всего с эстетическим стандартом, излишняя худоба и полнота свидетельствует о плохом здоровье и слабой социальной активности.

Аккуратность – аспект и социальной, и эстетической оценки, человек обращает внимание на опрятность, чистоту, аккуратность причёски, одежды, дома.

Таким образом, обозначив в системе оценочных имён аномалии внешнего вида, черт характера, поведения, представляется образ «идеального человека»
– пропорционально сложенный, здоровый, аккуратный, добросовестно и продуктивно работающий, имеющий собственность, умеющий её сохранить, но не скупой, человек доброго и весёлого нрава, открытый в общении, не склонный к мотовству, пьянству, прелюбодейству, умный и образованный, умеющий ясно излагать мысли.

Но Шукшина не интересует образ «идеального человека», потому что он сосредоточил своё внимание на обычных людях, живущих так называемой нормальной жизнью, рядом с нами. Они не соответствуют идеалу. Не находит себе удовлетворения лишь частица их души, натуры, личности. Частица( Но она и есть главное. При наличии или отсутствии её персонажи делятся на два типа: «чудики» и «античудики».

2.2. Общая характеристика «чудиков».

«Один из рассказов Василия Шукшина так и называется – «Чудик». Не самый заметный, пожалуй. Но, перебирая, словно бусинки чёток, их названия, на этом останавливаешься невольно. Ужели слово найдено(» [Панкин В. 1980, с. 165]

Впрочем, у Ушакова такого слова не найдёшь, тем более в словаре Даля.
Это – детище нашего времени, наших дней. Зато есть в словаре другое, коневое – «чудо», ведущее, наверное, свою родословную ещё с языческих времён. Слово, которым народ наш испокон века обозначал и самое знаменательное, и самое таинственное в жизни, самое радостное, светлое, чудесное, и самое отвратительное – чудовищное.

В словаре Ожегова даётся такая трактовка слова: «чудик – странный, со странностями, чудной человек». [Ожегов С. И. 1980, с 771][]

В. М. Шукшин не зря называл своих героев не «чудаками», а именно
«чудиками», ласково. В самом названии есть что-то маленькое, детское, незащищённое. Тем более, на это указывает суффикс модификационной семантики
– ИК.

«Чудик» – это метка, которой люди весьма легко и беззаботно наделяют друг друга в повседневной жизни… Тут слышится и насмешка, и снисходительное любование, и пренебрежение, и восхищение… Словом, совсем так, как в рассказах Шукшина, где чудиком слывёт не один только герой одноимённого рассказа, написанного ещё в 1967 году, неловкий, доброжелательный до неправдоподобия, при этом – застенчивый и гордый, несчастный и неунывающий…» [Панкин В. 1980, с. 165]

Такой же, например, «чудик» в глазах окружающих – столяр при
«Заготзерне» Андрей Ерин, который, приобретя в сельпо микроскоп, объявил войну всем микробам мира. Или Моня, по паспорту Дмитрий Квасов, совхозный шофёр, двадцати шести лет от роду, который потому именно замыслил создать вечный двигатель, что вычитал в книгах будто двигатель такой – невозможен.
Это Николай Николаевич Князев из райгородка Н., мастер по ремонту телевизоров, который у себя на дому восемь общих толстых тетрадей исписал трактатами «О государстве», «О смысле жизни» и «О проблеме соборного времени» и многие другие.

Назвав так своего героя, В. М. Шукшин этим подчеркнул, что «чудик» – его любимый персонаж.

Вообще, «чудики» ассоциируются с коренным, исстари идущим типом
«дурака» из балагана, сказок. Их «чудинки» свидетельствуют о непредсказуемом богатстве русской души. Они тихие, робко тыкающиеся к людям со своим добром, вечно попадающие впросак и теряющиеся, когда их ненавидят». [Белая Г. 1983, с.93]

2.3. Эволюция шукшинских «чудиков».

Шукшинские «чудики» появляются тогда, когда вопрос ставится о смысле жизни. Главное для героя Шукшина, рядового человека, - поиск смысла жизни.
Но надо уточнить, что герой-«чудик» эволюционирует.

То есть сначала он наивен, это светлая душа, которая пытается отыскать идеальное начало русского характера. А оно, это идеальное начало, заключается в гармонии. А гармония составляет внутренний мир наивного
«чудика». Он счастлив, потому что живёт на этой земле. Это Гринька Малюгин
(«Гринька Малюгин»), старуха («Письмо»), Ермолай («Дядя Ермолай»), старик
(Как помирал старик»), Сёмка Рысь («Мастер»), Андрей Ерин («Микроскоп») и другие.

Куда бы ни заносило таких людей, в плохое их занести не может.

В шестидесятые годы появляется задумывающийся «чудик». Он понимает, что в жизни не всё так хорошо, как кажется на первый взгляд. Это герой- странник. Он ищет смысл жизни, потому что произошла утрата гармоничного мироощущения человеком деревенского уклада. Это Чудик («Чудик»), Игнаха
(«Игнаха приехал»), Сашка («Обида»), шофёр Иван («В анфас и профиль»),
Максим («Верую!»), Мотя Квасов («Упорный»), Спринька («Сураз») и другие.

Они любят весь мир, но мир, этот большой мир, их не понимает. Они задают этому большому миру вопрос: Почему? Люди, что с нами происходит? Вот тут-то и происходит нравственное размежевание двух сред (город-деревня), и появляется третий тип «чудика», или иначе его можно назвать «античудиком», которому посвящена следующая глава нашей дипломной работы.

Эту эволюцию можно изобразить в виде следующей схемы:

2.4 Классификация «чудиков».

Появление героя Шукшина в начале шестидесятых годов было несколько неожиданным. Автор сам понимал, что герой его выглядит не по принятой форме, но он с горячностью доказывал, что ничего странного в его герое нет.
«Он человек живой, умеющий страдать и совершать поступки, и если душа его больна, если поступки его, с общепринятой точки зрения, несуразны, то вы попытайтесь, попытайтесь разобраться, почему это произошло, спросите себя, не завидуете ли вы ему». [Шукшин В. М. 1979, с. 205]

Это точка зрения автора на своего героя. Жаль, но с ней согласны не все персонажи, которые знают «чудика», находятся рядом с ним.

Так кто же он, «чудик», что в нём такого, что возбуждает в нас тревогу и совесть и вызывает почти потерянное, ностальгическое сочувствие к нему, человеку отнюдь не лучших правил и установлений?

Для поиска ответов на поставленные вопросы, обратимся к языковой интерпретации высказываний, изображающих этих персонажей. Нами проанализировано 230 контекстов. Исследованный материал позволяет представить «чудика» в виде следующего образа:

|Субъект |Объект оценки (чудик) |
|оценки | |
| |Имя |Внешний |Глаза |Душа |Чувства|Характер|
| | |вид | | | | |
|1. Автор |+ |+ |+ |+ |+ |+ |
|2. Чудик |+ |+ |+ |не |+ |+ |
| | | | |оценивает | | |
|3. Античудик|( |( |не |не |( |( |
| | | |оценивает |оценивает | | |
|4. Сам чудик|+ |не |не |+ |+ |+ |
| | |оценивает |оценивает | | | |

I. Характеристика имени или прозвища.

Оно выражено собственными и нарицательными именами существительными.

«Его звали - Васёка.»

(«Стенька Разин»)

«Минька учился в Москве на артиста.»

(«И разыгрались же кони в поле»)

«Моня… Тут, между прочим, надо объяснить, и почему – Моня.

Его звали – Митька, Дмитрий, но бабка звала его – Митрий, а ласково – Мотька, Мотя. А уж дружки переделали в Моню – так проще, кроме того, непоседливому Митьке имя это, Моня, как-то больше шло»

(«Упорный»)

Автор неслучайно назвал своих героев Васёками, Миньками, Митьками,
Генками, («Гена Пройдисвет»), Спринька («Сураз»).

Страницы: 1, 2