Все мы, читая в детстве сказку о Буратино, обращали внимание на удивительную фразу, продиктованную Мальвиной своему нерадивому ученику: “А роза упала на лапу Азора”. Она одинаково читается как слева направо, так и наоборот — справа налево. Это придаёт ей удивительную таинственность, заставляя думать, что в ней скрыто нечто гораздо более сложное и важное, чем просто слова. Конечно, это далеко не первое появление обратимых фраз.

Впервые они отмечены в эпоху античности в Древней Греции и получили название “палиндром”, что означает “бегущий назад”. В русском фольклоре также существовало немало крылатых выражений, которые одинаково читались и в одну, и в другую сторону. Ярким примером народного палиндрома является оригинальная фраза “На в лоб, болван!”, которая, очевидно, призвана образно свидетельствовать о том, что содеянное зло неизбежно возвращается обратно к человеку, его сотворившему.

Однако если палиндром с Азором знают очень многие, то такое явление, как стихотворение-палиндром, известно лишь узкому кругу специалистов и любителей. У этого направления, сложного и загадочного, есть свои выдающиеся мастера, и славнейший среди них — Николай Иванович Ладыгин (1903–1975). Его перу принадлежат стихотворения и поэмы, написанные обратимой строкой; кроме того, он увлечённо занимался живописью, придумывал занимательные истории для детей, был виртуозным шахматистом.

Николай Иванович Ладыгин родился в городе Рославле Смоленской губернии. Окончил здесь гимназию, затем поступил в Петроградское художественное училище; однако из-за неодобрительного отношения отца к его выбору вскоре возвратился в Рославль. Впоследствии Ладыгин сменил немало профессий, пока не окончил курсы техника-изыскателя железных дорог. Он много путешествовал, но в 1932 году ему пришлось бросить работу после аварии, в которой он получил тяжёлую травму. С этого времени Николай Иванович почти полностью посвятил себя творчеству — живописи и поэзии. Кроме того, он вёл шахматный кружок и создал изостудию им. Михаила Врубеля в своём родном городе.

Началась Великая Отечественная война. Детский дом, в котором работала жена Ладыгина, был эвакуирован из Рославля, занятого немцами, в деревню Вельможка Кирсановского района Тамбовской области. Вместе с детским домом уехал в тыл и Николай Иванович — из-за тяжёлой травмы его не брали на фронт. Он стал преподавать черчение и рисование в сельской школе. Для детдомовских ребятишек Ладыгин стал настоящим магом и волшебником. Он ставил пьесы в самодеятельном театре, показывал фокусы, писал стихи для утренников, а также повесть про партизан, иллюстрированную собственными рисунками. Немало времени он посвящал живописи, прежде всего пейзажам. “Река и лес — мои мотивы”, — писал он в одном из своих стихотворений. Конечно, занимался он и прозаическими делами: добывал дрова и пропитание для детского дома.

Через несколько лет после войны семья Ладыгиных переехала в Тамбов. Их дом вскоре стал местом, где собиралась местная интеллигенция, нередко бывали многие писатели и поэты из других городов. Особая дружба связывала Ладыгина с поэтом Николаем Глазковым.

Ладыгинские обратимые строки, а затем стихотворения встречались его гостями по-разному: одними восхищённо, восторженно, другими — с непониманием и резким отрицанием. В 1970 году Ладыгину впервые удалось напечатать свои палиндромические стихи в журнале «Русская речь». Но лишь в 1993 году, после смерти Николая Ивановича, вышла в свет его книга «Золото лоз» — первый в нашей стране сборник палиндромических стихов.

Для Ладыгина палиндром, очевидно, был не просто возвращением к древней стихотворной форме, ныне почти забытой, а вполне естественным способом наиболее точно выразить свои сокровенные мысли. Темы и сюжеты его произведений поражают своим разнообразием: философские рассуждения и шутливые строки; стихи, посвящённые великим поэтам, писателям и художникам, а также деятелям и событиям отечественной истории.

Одно из самых красивых и завораживающих стихотворений Ладыгина — «Марево».

О, вера моя, о, марево,

Вы ропот, то порыв,

Как

Ветер, орёте в

Окно. Так шуми, зимушка, тонко,

Намути туман,

Намаши игру пурги и шамань,

Будили ли дуб,

Носил ли сон

Мечты (быт чем

И хорош), и летели шорохи,

И летят ели,

Ажур кружа.

Тучам и зима чуть

Тени кинет —

Меркнет стен крем,

ЭИ от сугроба бор густой,

Как

Немота, томен,

Или

Суров. О, Русь!

Я нем. И меня,

Как

Будто тот дуб,

Обуло грёзой озёр голубо.

Но сыми зимы сон

И радугу дари,

И кумира дари муки.

О, вера моя, о, марево.

Оно заставляет читателя не только погрузиться в мир прекрасных и загадочных образов, но и размышлять об особенностях палиндромической поэзии, а также о тайне самого творчества. При помощи обратимого слова в этом стихотворении рисуется зимний пейзаж и одновременно — “картина” человеческой души. Такое соседство образов природы и наблюдений за душевным состоянием человека является далеко не случайным.

Природа всегда играла в русской литературе, и в частности в поэзии, особую роль. Писатели и поэты часто обращались и обращаются к изображению природы, находя в ней понимающего собеседника, и передают через изображение пейзажа состояние своей собственной души. Корни этого следует искать в глубокой древности, в верованьях языческой Руси. Так, например, для древних славян природа олицетворяла собой живое существо, а её пространство представлялось в виде огромного величественного храма, в котором поклонялись любому красивому месту: дереву, ручью, холму. Прошло много веков, но наш народ не утратил трепетного отношения к природе. В стихотворении Ладыгина «Марево» тоже звучит диалог автора с природой.

В первых строках стихотворения человеческие чувства описываются языком природных явлений. Вера автора превращается то в загадочное марево, то обретает способность, словно ветер, биться в окно дома. Такие сравнения позволяют создать образ обособленной человеческой души (“окно” — “стекло” — “невидимая преграда”) и попытаться объединить её с большим неограниченным миром, простирающимся за окном дома. Перевоплощаясь в природные явления, поэтическая душа преодолевает телесную оболочку, свою замкнутость, и обретает желанную свободу. Однако эта свобода поначалу не приносит ей ожидаемого покоя, поскольку создаёт ещё более суровые условия — пространство, где царит холодная “зима”, которая “мутит” белый “туман” снега, поднимает пургу и шаманит, будто колдунья, невидимая в снежных вихрях.

Ощутив суровость и непредсказуемость свободы, автор заставляет себя успокоиться, и как только его волнение немного проходит, он ловит себя на мысли, что начинает мечтать: “Будил ли дуб…”

Здесь замечательна и оригинальна мысль Ладыгина о том, что человеческий быт (здесь, очевидно, домашний уют) только тем и хорош, что порой позволяет расслабиться, оторваться мыслям от обыденности и бродить, мечтая, в неведомых далях, похожих на прекрасные сновидения. И снова, выглядывая в окно, автор не то любуется природой, не то снова мечтает: “и летели шорохи, летят ели, ажур кружа”. Стоит ему погрузиться в созерцание, как он сразу остаётся наедине с зимним пейзажем и своими мечтами, которые он навевает.

Вероятно, словосочетание “стен крем” в данном случае означает не только сами стены дома, но олицетворяет так называемый “быт”, который служит человеку преимущественно для удовлетворения телесных потребностей и ни в коем случае не должен составлять весь смысл его жизни. Но как только рамки быта (“стены”) исчезают, человек прозревает и начинает видеть красоту окружающего мира, которая становится главным источником творческого вдохновения. Ладыгин выразил это неповторимо-радостное чувство в кратких и невероятных по силе эмоционального воздействия строчках:

…О, Русь!

Я нем. И меня,

Как

Будто тот дуб,

Обуло грёзой озёр голубо.

Вполне закономерно появление в тексте такого дерева, как дуб. Дуб — не просто распространённое растение средней полосы России, но и символ вечной жизни в народных сказаниях. Образ дуба позволяет Ладыгину ощутить своё новое качество. Он позволяет перенестись из суровой душевной “зимы”, обусловленной потребностями быта, в светлую “весну” творчества и наполниться оптимизмом в последней строфе.

Здесь уже нет речи ни о быте, ни даже о природе, поэт говорит о творчестве, высшем предназначении человека: “И радугу дари, и кумира дари муки. О, вера моя, о, марево”. Таким образом, в концовке палиндромического стихотворения повторяется его начало. Это тоже своего рода отражение: первая и последняя строки зеркально смотрятся друг в друга.

Одно из распространённых в природе и неизменно завораживающих человеческое сознание явлений — симметрия. Существует несколько видов симметрии, и все они знакомы нам с самого детства. Зеркальная симметрия крыльев бабочки, переносная симметрия прутьев парковой решётки, поворотная симметрия голубого цветка незабудки, зелёной ёлочки или пушистой снежинки — разве мы могли бы представить мир без всего этого? Даже сам человек состоит из двух почти идеально симметричных друг другу половинок. Мало того, что симметрия пронизывает весь видимый мир, она также властно царствует в мире науки: кристаллография, атомная физика, химия, генная инженерия — всё подчиняется её главным и незыблемым законам.

В большинстве случаев увиденная нами в природе симметрия будет вертикальной: вертикальные прутья решётки, вертикальные деревья и так далее. В этом ряду исключительным кажется единственный пример горизонтальной симметрии — отражение предметов в воде. Наверное, именно благодаря своей необычности это явление так привлекает к себе людей. Ему посвятили произведения многие известные художники. Поскольку Николай Ладыгин был одновременно и живописцем, и поэтом, то вполне естественно, что он никак не мог обойти стороной эту тему: ведь палиндром, которым он так увлёкся, — это уникальный случай проникновения симметрии в поэзию.

Посмотрите на голубое небо с проплывающими мимо облаками, а затем обратите свой взор в глубь безмятежного озера, куда словно упало, перевернувшись, это небо с облаками… Небо повторяется в воде, а вода — в небе. Неважно, на что мы посмотрим сначала — смысл увиденного от этого не изменится, как и в строчках стихотворения-палиндрома. Значит, возможно, палиндром был так близок Ладыгину, потому что он видел его в природе? Не удивительно, что в его живописных пейзажах часто повторяется один и тот же мотив: река или озеро с отражённым в нём небом.

В поэтическом наследии Ладыгина стихотворение «Марево» — единственное, где тема «Природа и творчество» раскрывается наиболее образно и ясно. Погружаясь в созерцание окружающего мира, полного красоты и гармонии, поэт покидает рамки обыденности, чтобы углубиться в свои мысли и последовать зову таланта. Таким образом, для Ладыгина природа служит проводником в некое новое измерение — творчество.

ОСЕННИЙ СОН

Не сова ли била в осень

Лапой? И опал

Лист от сил

Её?

Не дремуч умер день,

Нет, сам он — заря, разномастен.

Колер ёлок,

Как

Ёж, тот же,

Золотисто — вот, сито лоз.

Теша, манила калина, машет:

— Я алая!

И ладили, да кадили дали,

И нет ещё тени,

Но сыро. Голубое обуло горы. Сон.

Почему это так? Ответ на этот вопрос мы можем найти в стихотворениях и живописных полотнах Николая Ладыгина. Благодаря общению с детьми он сохранил по-детски непосредственный взгляд на жизнь, не разучился видеть прекрасное и удивительное в каждом явлении природы. В ней он нашёл то, чего порой недостаёт в жизни каждому из нас: содружество любви и красоты, всего того, что можно назвать одним словом — “гармония”. Именно её Ладыгин впервые увидел в природе и сохранил на всю жизнь ощущение чуда. Как сказал он в одном из своих обычных, не палиндромических, стихотворений, посвящённых осени:

Здесь тёмно-голубой зенит

Глядится в топкое болото.

Осенний ветер шелестит,

Срывая с веток позолоту.

Здесь вечерами в тишине

Листвы щемящее шуршанье,

Напоминающее мне

Давно забытое свиданье.

Стоят дубы не шевелясь.

У них свои бывают штормы,

Но здесь должна быть та же связь

Любви и совершенной формы.

Я слышу тонкую свирель

В лесу играющего Пана,

И кажется: навстречу ель

К нему бежит через поляну.

Список литературы

Антология русского палиндрома ХХ века: Составитель Владимир Рыбинский. Под редакцией Дмитрия Минского. М. : ГелиосАРВ, 2000.

Первый палиндромический словарь современного русского языка: 8000 слов. Составитель Елена Кацюба. М. : ЛИА Р. Элинина, 1999.