Облучок (О лексике и фразеологии "Евгения Онегина")

Облучок (О лексике и фразеологии "Евгения Онегина")

ОБЛУЧОК (О лексике и фразеологии "Евгения Онегина")

Человечество не раз убеждалось в справедливости евангельского речения: "Несть пророка... во отечествии своем" (Матф 13, 57; Марк 4, 4). Это "антипророчество" коснулось и Виктора Яковлевича Дерягина, одно из историко-лексикологических открытий которого, опубликованное сорок лет назад, до сих пор не вполне усвоено нашими лексикографами и историками русской литературы. Речь идет о термине облучок, памятном читателям по пятой главе "Евгения Онегина". На широко распространенную ошибку в толковании этого слова Виктор Яковлевич обратил внимание в своей первой научной публикации (1962), увидевшей свет в таком авторитетном академическом издании, как "Лексикографический сборник" [7].

В пушкинском "романе в стихах" слово облучок встречается единожды (гл. 5, II, 7):

Бразды пушистые взрывая,

Летит кибитка удалая;

Ямщик сидит на облучке

В тулупе, в красном кушаке [20, т. 6, с. 97].

"Словарь языка Пушкина" дает этому слову четкое, но неправильное определение: "Сиденье для кучера в повозке" [30, 97], - которое, по-видимому, восходит к отсылочному определению "Толкового словаря русского языка" под редакцией Д.Н. Ушакова: "ОБЛУЧОК То же, что козлы в 1 значении" [36, т. II, стб. 661]. Слово козлы имеет в словаре Ушакова следующую дефиницию первого значения: "Передок экипажа, на кром сидит кучер" [36, т. I, стб. 1394], а иллюстративный пример к слову облучок взят из "Евгения Онегина": Ямщик сидит на облучке [36, т. II, стб. 661]. Авторитет ушаковского словаря роковым образом сказался на позднейшей отечественной лексикографии, в которой закрепилось отождествление слов облучок, козлы и передок. Ср. определения облучка в 17-томном академическом "Словаре современного русского литературного языка": "Передок повозки, на котором сидит кучер, возница" [28, стб. 227] - и в малом академическом "Словаре русского языка в 4 томах": "Передок у телеги, саней, повозки; козлы" [26, 743]. В своей заметке "Облучок" и "козлы" [7] В.Я. Дерягин решительно выступил против ошибочного отождествления этих слов и показал, что сиденье для кучера у повозок всех родов называлось козлами, а облучок специальным сидением для возницы никогда не был. Чтобы убедиться в справедливости этого тезиса, обратимся к лексикографическим и литературным источникам пушкинского и послепушкинского времени.

Оба издания "Словаря Академии Российской" (первое, вышедшее в конце XVIII в., и второе - современный Пушкину "Словарь Академии Российской, по азбучному порядку расположенный") следующим образом истолковывают слово облучок (исходная форма облук): "У саней называется выгнутая несколько деревина, бывающая во всю длину оных, связывающая с верху копылы, кои в нее утверждаются"; словарная статья иллюстрируется речением сидеть на облуку [23, стб. 1326; 24, стб. б4]. Эта дефиниция повторена дословно в "Общем церковно-славяно-российском словаре" П.И. Соколова 1834 г. [31, 30] и почти дословно в "Опыте терминологического словаря" В.П. Бурнашева 1844 г.: "У саней называется выгнутая несколько деревина, бывающая во всю длину их, связывающая с верху копылы, кои в нее утверждаются" [3, 4]. Более краткое определение (с тем же иллюстративным речением сидеть на облуку) дает академический словарь 1847 г.: "Деревенина у саней, связывающая копыла, в нее вставляемые" [29,18-19].

Позднейшие словари приближаются к живому употреблению своего времени и относят термин облук с его умалительной формой облучок (ср. общеславянское *oblokъ, *оblocьkъ [39, 26-28]) не только к саням, но также к телегам и другим колесным средствам транспорта. Младший сверстник и близкий знакомый Пушкина В.И. Даль (1801-1872) в своем "Толковом словаре живого великорусского языка" определяет термин "облук, облучок" как "грядки на телегах, повозках и санях, боковой край ящика, кузова" и поясняет речение: "Сидеть на облуке, облучке, боком, свесив ноги" [6, 1178]. Для Пушкина облучок также не был принадлежностью одних только саней - так, в стихотворении "Телега жизни" (1823) мы читаем:

Хоть тяжело подчас в ней бремя,

Телега на ходу легка;

Ямщик лихой, седое время,

Везет, не слезит (sic!) с облучка [20, т. 2, кн. 1, с. 306].

Ямщик не покидает своего места, поскольку на пути не предвидится никаких препятствий. Но есть особого рода шик в том, чтобы править лошадьми, не слезая с облучка в самых трудных обстоятельствах. Ср. описание горной переправы в повести Лермонтова "Бэла": "Один из наших извозчиков был русский ярославский мужик, другой осетин: осетин вел коренную под уздцы со всеми возможными предосторожностями, отпрягши заранее уносных, - а наш беспечный русак даже не слез с облучка! Когда я ему заметил, что он мог бы побеспокоиться в пользу хотя моего чемодана, за которым я вовсе не желал лазить в эту бездну, он отвечал мне: "И, барин! Бог даст, не хуже их доедем: ведь нам не впервые" " [13, 225].

Словами козлы и облучок обозначали разные предметы - вот почему знаток простонародной Москвы очеркист И.Т. Кокорев (1825-1853) соединяет эти слова сочинительным союзом и: "Кажется, все экипажи, какие только есть в Москве, все выехали бороздить улицу; все лошади, которые еще в силах таскать ноги, призваны к исполнению своей службы; все кучера с бородами и без бород засели на козлы и на облучки; все извозчики бросились выезжать заработки" ("Мое почтение") [12, 115]. Специфика езды на облучке, отмеченная Далем ("боком, свесив ноги"), подтверждается и другими писателями. Ср. в "Детстве Никиты" А.Н. Толстого: " неожиданно у самого дома зачмокали копыта и появились - Негр с мыльной мордой, Пахом - бочком на облучке санок " (глава "Необыкновенное появление Василия Никитича") [37, 77]. Облучок не был сидением, и поэтому Гоголь так описывает эту часть традиционного русского экипажа: "Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? И не хитрый, кажись, дорожный снаряд, не железным охвачен винтом, а наскоро живьем с одним топором и долотом снарядил и собрал тебя ярославский расторопный мужик. Не в немецких ботфортах ямщик: борода да рукавицы, и сидит черт знает на чем; а привстал, да замахнулся, да затянул песню - кони вихрем, спицы в колесах смешались в один гладкий круг, только дрогнула дорога, да вскрикнул в испуге остановившийся пешеход - и вон она понеслась, понеслась, понеслась!.." ("Мертвые души", т. I, гл. XI; курсив наш. - И. Д., И. П.) [5, 225].

Удивительная простота русской телеги поражала иностранцев, как это видно из романа Ж. Верна "Мишель Строгов" (1876): "Le télégue n'est qu'un véritable chariot découvert, a quatre roues, dans la confection du quel il n'entre absolument rien que du bois Rien de plus primitif, rien de moins confortable, mais aussi rien de plus facile a réparer, si quelque accident se produit en route" [41, 119-120; 40, 202; 14, 169] (перевод: "Телега - это всего лишь обыкновенная открытая повозка на четырех колесах, в изготовлении которой применяется одно только дерево Нет ничего более примитивного, ничего менее удобного, но вместе с тем и ничего более простого для починки, если какая-нибудь поломка случится в пути"). Телега становится своеобразным национальным символом. В основе "цивилизующих средств" у главного двигателя "ташкентской" цивилизации Пьера Накатникова лежат le pnncipe du stanovoy russe и le principe du télégue russe, а сами "цивилизующие средства" сводятся к "заготовлению телег" (М.Е. Салтыков-Щедрин, очерк "Ташкентцы-цивилизаторы", 1869) [22, 118-126]. Здесь французское название примитивного транспортного средства (почему-то в мужском роде: du télégue - вместо правильного женского: de la téléegue) подчеркивает пестроту цивилизующего начала - примитивизм в великосветском обличий.

Незамысловатая конструкция традиционных русских телег и саней не препятствует быстроте движения, указание на которую проходит через все черновые и беловые рукописи II строфы пятой главы "Евгения Онегина":

[Бразды] пушистые взрывая

Летит кибитка почтовая

В тулупе, в красном кушаке

Слуга сидит на облучке.

Ямщик веселый стоя правит

И колокольчик удалой

Гремит над новою дугой [20, т. 6, с. 379].

Ср. в беловом автографе: Летит кибитка почтовая Слуга стоит на облучке; Ямщик поет на облучке; Ямщик проворный стоя правит [20, т. 6, с. 602]. (Рифма облучке : кушаке присутствует во всех редакциях этой строфы - тем не менее, в переложениях "Онегина" на иностранные языки слово облучок, как правило, остается непереведенным [19, 70]) О стремительной езде по гладкой зимней дороге поэт пишет и в 7-й главе "Онегина" (7, XXXV, 1-8):

За то зимы порой холодной

Езда приятна и легка.

Как стих без мысли в песне модной

Дорога зимняя гладка.

Автомедоны наши бойки,

Неутомимы наши тройки,

И версты, теша праздный взор,

В глазах мелькают как забор [20, т. 6, с. 154].

Сходные бытовые сцены мы находим в других произведениях Пушкина: "Дуня села в кибитку подле гусара, слуга вскочил на облучок, ямщик свистнул и лошади поскакали" ("Станционный смотритель") [20, т. 8, кн. 1, с. 102].

Всякие сомнения в том, что Пушкин понимал под словом облучок, рассеивает текст "Капитанской дочки", где во второй главе на облучке едут сразу три человека: во-первых, это Савельич, который "угрюмо сидел на облучке, отворотясь от меня, и молчал, изредка только покрякивая"; во-вторых, это ямщик, который сидел спереди (" ямщик оборотился ко мне ") и тоже на облучке ("- "Что же ты не едешь?" - спросил я ямщика с нетерпением. - Да что ехать? - отвечал он, слезая с облучка; невесть и так куда заехали: дороги нет, и мгла кругом"); в-третьих, это Пугачев, который "сел проворно на облучок и сказал ямщику: "Ну, слава богу, жило недалеко; сворачивай в право да поезжай"" [20, т. 8, кн. 1, с. 286-288]. В XI главе ситуация несколько меняется: Пугачев и Гринев сидят в кибитке, "широкоплечий татарин" "стоя прав тройкою", а Савельич садится на облучок [20, т. 8, кн. 1, с. 351]. "Татарин затянул унылую песню; Савельич, дремля, качался на облучке. Кибитка летела по гладкому зимнему пути..." [20, т. 8, кн. 1, с. 353] (эта картина ничем отличается от тех, что изображены в разных редакциях "Онегина": Ямщик веселый стоя правит или поет на облучке; Слуга сидит на облучке; Дорога зимняя гладка). Любопытно, что облучок фигурирует и в документальных материалах по истории Пугачева: Пушкин записал воспоминания И.И. Дмитриева о том, как слуга рассказал ему "о важном преступнике, казаке, отосланном в Казань, в оковах с двумя солдатами, которые сели на облучки кибитки с обнаженными тесаками" [20, т. 9, кн. 1, с. 497].

К концу XIX - началу XX в. с появлением новых средств транспорта точные значения терминов, обозначающих элементы примитивных крестьянских повозок, начали забываться. Тенденция к сближению облучка с передком (передней частью экипажа) проявляется уже в "Справочном словаре... русского литературного языка" под редакцией А.Н. Чудинова (1901), где всё же противопоставляются козлы ("Сиденье для кучера в экипаже" [32, стб. 836]), облук, облучок ("Передняя часть, грядки на телегах, санях и др. экипажах" [32, стб. 1169]) и передок ("Передняя часть вместе с осью у экипажей, повозок и полевых орудий" [32, стб. 1383]). "Малый толковый словарь русского языка" П.Е. Стояна (2-е изд., 1915) был, по-видимому, последним русским толковым словарем, где еще различались (хотя и не очень четко) слова козлы ("сиденье кучера на передке экипажа" [33, 254]), облучок ("передний край телеги, саней" [33, 354]) и передок ("передняя часть повозки, тела животного, туши" [33, 391]). Окончательное смешение этих терминов в русской лексикографии произошло, как мы уже говорили, в 1930-х годах. К этому времени слово облучок окончательно уходит из общеупотребительного языка. Вспомним разговор Персицкого и Ляписа-Трубецкого в романе И. Ильфа и Е. Петрова "Двенадцать стульев" (1928):

"- Почему в стихотворении "Скачка на приз Буденного" жокей у вас затягивает на лошади супонь и после этого садится на облучок? Вы видели когда-нибудь супонь?

- Видел.

- Ну, скажите, какая она!

- Оставьте меня в покое. Вы псих!

- А облучок видели? На скачках были?

- Не обязательно всюду быть! - кричал Ляпис. - Пушкин писал турецкие стихи и никогда не был в Турции.

- О да, Эрзерум ведь находится в Тульской губернии. Ляпис не понял сарказма. Он горячо продолжал:

- Пушкин писал по материалам. Он прочел историю Пугачевского бунта, а потом написал. А мне про скачки все рассказал Энтих" (гл. XXIX) [11, 319-320].

Замечания В.Я. Дерягина об отличии облучка от козел были сочувственно встречены пушкинистами (см. обзорную работу О.В. Творогова [34, 89] и монографию М.Ф. Мурьянова [14, 169-170]), однако комментаторы "Евгения Онегина" (В.В. Набоков, Ю.М. Лотман, Н.М. Шанский и др.) этих указаний не учли, о чем один из авторов настоящей заметки с сожалением напомнил на страницах журнала "Русская речь", ответственным секретарем которого был в свое время Виктор Яковлевич [9] (см. также: [8,103; 10,101]).

Лексикографы тоже далеко не сразу воспользовались наблюдениями В.Я. Дерягина. Во втором, "исправленном и дополненном" издании малого академического словаря (1982) ошибочное толкование слова облучок сохранилось в прежнем виде [27, 543]. Неверное объяснение этого слова мы находим в новейшем однотомном "Большом толковом словаре русского языка": "ОБЛУЧОК Передок повозки, где сидит возница, кучер. Сидеть на облучке. Вскочить на о. *Ямщик сидит на облучке, В тулупе, в красном кушаке (Пушкин)" [2, 673]. Учебные словари повторяют ошибки академических - см., например, составленный по произведениям школьной программы "Словарь устаревших слов", где воспроизведено определение "Словаря языка Пушкина" с примером из "Евгения Онегина" [35, 134]. В иллюстрированных школьных словарях при статьях "Козлы" и "Облучок" даются почти одинаковые рисунки козел [21, 233, 329; 4, 79, 114]. Под влиянием сложившейся лексикографической традиции Ю.А. Федосюк, автор интересной и полезной "Энциклопедии русского быта XIX века", вышедшей в 1998-2001 гг. четырьмя изданиями, невольно дезориентировал читателей: "Козлы иногда называли облучком" [38, 202].

Н.Ю. Шведова, редактировавшая "Словарь русского языка" С.И. Ожегова начиная с 9-го (посмертного) издания 1972 г. [16], воспользовалась соображениями В.Я. Дерягина лишь при подготовке 21-го издания ожеговского словаря (1989) [17]. Позже исправленное определение перешло в "Толковый словарь русского языка", подписанный именами С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой: "ОБЛУЧОК Толстая деревянная скрепа, идущая по краям телеги, повозки или огибающая верхнюю часть саней" [18, 442] (иное определение см., например, во 2-м издании словаря Ожегова 1952 г. [15, 383]). В качестве примера везде используется всё та же строка из "Евгения Онегина": Ямщик сидит на облучке.

Некритическое отношение к данным современной лексикографии ведет к эклектике и контаминациям: точные сведения старинных словарей смешиваются с ошибочными толкованиями. Так, составители академического "Словаря русских народов говоров", опиравшиеся на дефиницию Даля при объяснении отнесенных к диалектной лексике слов облук и облучок, то противопоставляют облучок и передок повозки, то отождествляют их: "Облук облук 1. Передок повозки, облучок 2. Ублук. Грядка, боковой край у телег, саней, повозок" [25, 111]; "ОБЛУЧОК l.To же, что облук (во 2-м знач.)" [25, 113]. В "Российском историко-бытовом словаре" Л.В. Беловинского читаем: "ОБЛУЧОК, спец. сделанное спереди (козлы) место на конской повозке, где сидит кучер, либо просто край повозки" [1, 294]. Упомянутые словари и справочники не приводят никаких дополнительных материалов, которые подтверждали бы наличие у слова облучок значений 'передок' и 'козлы'. Таким образом, мы должны поддержать вывод М. Ф. Мурьянова: "Отсутствие аргументации у противников В.Я. Дерягина оставляет его прочтение пушкинского стиха непоколебимым" [14,169].

Список литературы

1. Беловинский Л.В. Российский историко-бытовой словарь. - М., 1999.

2. Большой толковый словарь русского языка. - СПб., 1998.

3. Бурнашев В.П. Опыт терминологического словаря сельского хозяйства, фабричности, промыслов и быта народного. - СПб., 1844. - Т. II.

4. Глинкина Л.А. Иллюстрированный словарь забытых и трудных слов из произведений русской литературы XVIII-XIX веков. - Оренбург, 1998.

5. Гоголь Н.В. Собрание сочинений: В 9 т. - М., 1994. - Т. 5.

6. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского словаря. - М., 1865. - Ч. II.

7. Дерягин В.Я. "Облучок" и "козлы" // Лексикографический сборник. - М.,1962. - Вып. 5. - С. 173-174.

8. Добродомов И.Г. Из апокрифической Пушкинианы русской лексикографии // Актуальные вопросы исторической лексикологии и лексикографии: Межвуз. сб. науч. тр. Смоленск, 2000. - С. 99-109.

9. Добродомов И.Г. "Ямщик сидит на облучке..." // Русская речь. - 2001. - № 5. -C. 111-115.

10. Добродомов И.Г., Шувалова И.Е. Окна в забытый мир прошлого // Русский язык в школе. - 2000. - № 2. - С. 101-103.

11. Ильф И., Петров Е. Двенадцать стульев: Роман; Щеглов Ю.К. Комментарии к роману "Двенадцать стульев". - М., 1995.

12. Кокорев И.Т. Очерки и рассказы. - М., 1858. - Ч. III.

13. Лермонтов М. Ю. Сочинения: В 6 т. - М.; Л., 1957. - Т. VI.

14. Мурьянов М.Ф. Из символов и аллегорий Пушкина. - М., 1996.

15. Ожегов С.И. Словарь русского языка. - Изд. 2-е. - М., 1952.

16. Ожегов С.И. Словарь русского языка. - Изд. 9-е. - М., 1972.

17. Ожегов С.И. Словарь русского языка. - Изд. 21-е. - М., 1989.

18. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. - М., 1992.

19. Панфилов Д.Г. "Грехи" и "огрехи" пушкинских переводчиков // А.С. Пушкин в Подмосковье и Москве: Материалы IV Пушкинской конференции 15-17 октября 1999 г. - Большие Вяземы, 2000. - С. 59-74.

20. Пушкин. А.С. Полное собрание сочинений: В 16 т. - [М.; Л.], 1937-1949.

21. Рогожникова Р.П., Карская Т.С. Школьный словарь устаревших слов русского языка: По произведениям русских писателей ХVIII-XX вв. - М., 1996.

22. Салтыков-Щедрин М.Е. Собрание сочинений: В 10 т. - М., 1988. - Т. 3.

23. Словарь Академии Российской. - СПб., 1792. - Ч. III.

24. Словарь Академии Российской по азбучному порядку расположенный. - СПб., 1822. - Ч. IV.

25. Словарь русских народных говоров. - Л., 1987. - Вып. 22.

26. Словарь русского языка. В 4 томах. - М., 1958. - Т. II.

27. Словарь русского языка. В 4 томах. - Изд. 2-е. - Т. II. - М., 1982.

28. Словарь современного русского литературного языка. - М.; Л., 1959. - Т. 8.

29. Словарь церковно-славянского и русского языка, составленный Вторым отделением императорской Академии наук. - СПб., 1847. - Т. III.

30. Словарь языка Пушкина. - М., 1959. - Т. III.

31. С[околов] П. Общий церковно-славяно-российский словарь, или Собрание речений как отечественных, так и иностранных в церковно-славянском и российском наречиях употребляемых. - СПб., 1834. - Ч. П.

32. Справочный словарь орфографический, этимологический и толковый русского литературного языка / Под ред. А.Н. Чудинова. - СПб., 1901.

33. Стоян П.Е. Малый толковый словарь русского языка. - 2-е изд. - Пг., 1915.

34. Творогов О.В. Изучение языка и стиля Пушкина за последние годы // Временник Пушкинской комиссии. 1963. - М.; Л., 1966. - С. 87-102.

35. Ткаченко Н.Г., Андреева И.В., Баско Н.В. Словарь устаревших слов. По произведениям школьной программы. - М., 1997.

36. Толковый словарь русского языка / Под ред. Д.Н. Ушакова. - М., 1935 - 1938. - Т. 1-2.

37. Толстой А.Н. Собрание сочинений. - М.; Л., 1929. - Т. V.

38. Федосюк Ю.А. Что непонятно у классиков, или Энциклопедия русского быта XIX века. - М., 1998.

39. Этимологический словарь славянских языков: Праславянский лексический фонд. - М., 2001. - Вып. 28.

40. Robert Р. Dictionnaire alphabétique et analogique de la langue française. - 2е ed. - Paris, 1985.-Т. IX.

41. Verne J. Michel Strogoff. - [Paris], 1966.

42. И. Г. Добродомов, И. А. Пильщиков. ОБЛУЧОК (О лексике и фразеологии "Евгения Онегина").