В этом году исполняется 100 лет со дня рождения В.В.Набокова. И
поэтому было бы большой ошибкой не вспомнить о судьбе и о литературной
жизни этого писателя. Я думаю, что с творчеством Владимира Владимировича
Набокова знакомы многие. Он хорошо известен широким кругам
общественности как писатель-прозаик, даже как переводчик, но как поэт он
известен немногим, можно даже сказать, что остался в тени. Однако, как
мне кажется, лирика Набокова заслуживает такого же внимания, как и его
проза. Если говорить точнее, то такого русского поэта как Набоков
никогда не существовало. Был русский писатель В.В.Сирин. Набоковым он
стал только, когда начал писать на английском языке. При этом следует
сказать, что о Сирине как о русском писателе говорят тоже условно, так
как большую часть своей жизни он провел в эмиграции (с 20-ти лет). Но,
несмотря на это, (судя по прозе английской и русской, а также по его
стихам, написанным на этих языках), тема России остается одной из
главных для Набокова. Вообще, как мне кажется, Россия является самым
интересным образом в творчестве Набокова. Если проанализировать ряд
стихотворений, то можно уловить концепцию, которая, возможно, поможет
лучше понять Набокова. Для того чтобы мои слова не были просто словами,
а имели вес, я предлагаю перейти к анализу стихотворений.
Первое, на что я хотела обратить внимание - это стихотворение Набокова
"Россия". Оно является первым произведением, адресованным России и
отправной точкой его нелегкого пути в поисках России. Автор начинает
свое стихотворение с вопроса, который задает сам себе:
Не все ли равно мне, рабой ли, насмешницей иль просто безумной тебя назовут?
Частица "ли" придает этому вопросительному предложению
неуверенность, шаткость. Набоков, с одной стороны, хочет сказать, что
ему все равно, но в то же время чувствуется, что он сомневается в своих
словах. Оставив вопрос без ответа (видимо, разобраться в себе оказалось
не так просто), автор продолжает: "Ты светишь мне…". Мне кажется, что в
данном контексте глагол "светишь" употреблен в значении "звать",
"манить". Набоков хочет сказать, что его всегда тянет в Россию, она
зовет его, и ему кажется, что так будет всегда: "Да, эти лучи не
зайдут". Слова автора: "Ты светишь…" напомнили мне строку блоковского
стихотворения из цикла "На поле Куликовом": "…ты кличешь меня издали…".
Заметьте, оба автора заканчивают предложение многоточием, как будто дают
нам паузу для осмысления.
Свое стихотворение "Россия" Набоков написал в 1919 году, будучи в
Крыму. Крым для многих (в том числе и для Набокова) оказался черновым
вариантом эмиграции, поэтому в прошедшем времени глаголов, входящих в
следующие строки, чувствуются ностальгические нотки:
Ты в страсти моей и в страданьях торжественных, и в женском медлительном взгляде была.
В полях озаренных, холодных и девственных, цветком голубым ты цвела.
Эта и последующие две строфы Набоков написал, используя блоковскую
образность. Как известно, Блок представлял Россию в образе женщины. Она
для него и "родная Галилея", и жена, и невеста, и нищенка, и сама жизнь.
Блок искусно совмещает образ женщины с образом России:
А ты все та же - лес, да поле,
Да плат узорный до бровей…
И невозможное возможно,
Дорога долгая легка,
Когда блеснет вдали дорожной
Мгновенный взор из-под платка.
Кто знает, может быть, как раз этот "взор" и "светит" Набокову. Он
вообще, склонен многие детали заимствовать у Блока. К примеру, если у
Блока в стихотворении "Новая Америка" (1913 г.) мы читаем:
Сквозь земные поклоны, да свечи,
Ектеньи, ектеньи, ектеньи -
Шопотливые, тихие речи,
Запылавшие щеки твои…,-
то Набоков, хоть и перестраивает фразы, но смысл остается прежним:
Ты в душных церквах повторяла за дьяконом слепые слова ектеньи.
Читая следующие же строки, я вновь нахожу сходство с Блоком.
Например, строка: "…в день зимний я в инее видел твой лик"-
ассоциируется у меня с блоковским стихотворением из цикла "На поле
Куликовом", в котором есть такие строки:
Был в щите твой лик нерукотворный
Светел навсегда.
Таким образом, Набоков дает нам понять, что образ России всегда с ним.
Где бы он ни был, что бы он ни делал, его мысли всегда в России, все
напоминает ему о ней. И это естественно, так как он сам является
частичкой ее - России:
Была ты и будешь. Таинственно создан я
Из блеска и дымки твоих облаков.
Произнося эти слова, юный Набоков полностью еще не осознавал, что общего
между ним и Россией. В его речи нет определенности. "Блеск", "дымка" -
эти слова подразумевают что-то неощутимое, неопределенное,
неоформленное, как и его любовь к ней. Набоков употребляет их лишь
потому, что еще пока не знает или не уверен, что конкретно в нем от
России. Только в 1924 году он сможет определиться и сказать:
Кость в груди нащупываю я:
Родина, вот эта кость - твоя.
…………………………………………
И тоскуют впадины ступней
По земле пронзительной твоей.
Так все тело - только образ твой,
И душа, как небо над Невой.
Эту тему он продолжает четыре года спустя в стихотворении "К
России"(1928). В нем он к тому, что написано выше, добавляет еще пару
деталей, доказывавших его родство с Родиной:
Мою ладонь географ строгий
Разрисовал: тут все твои
Большие, малые дороги,
А жилы - реки и ручьи.
Но разница между первым стихотворением и последним, определяется не
только детальностью, но и тем, что в 1919 году Набоков еще сомневается в
своем отношении к Родине. Возможно поэтому, в конце стихотворения
"Россия", он вновь вопрошает себя: "И мне ли плутать в этот век
бездорожия?" При чем частица "ли" играет здесь такую же роль, как и в
первом случае (т.е. придает неуверенность). От ответа на этот вопрос
Набоков уходит тем же способом, что и в начале произведения: "Мне
светишь по-прежнему ты".
В стихотворении Набокова есть предложение, которое сразу же
бросается в глаза: "Была ты и будешь". Эта фраза сильно выделяется, и
рвет дотоле ровную и плавную мысль. Как мне кажется, между этим
предложением и последующим существует большое интонационное различие,
поэтому оно не вписывается в стихотворение и кажется лишним.
Если сходство поэзии юного Набокова с блоковской можно объяснить
подражанием, доходящим до цитирования, то и отличия объясняются именно
юностью поэта. Блок, зрелый поэт и сложившийся человек, уже в 1914 году
знал, чем для него была Россия, и говорил об этом не колеблясь. Какой бы
она ни была - "рабой ли, наемницей или просто безумной",- она дорога
ему. На этой ноте он и заканчивает свое стихотворение "Грешишь бестыдно,
непробудно…":
Да, и такой, моя Россия,
Ты всех краев дороже мне.
Тридцати четырех летний Блок уверенно произносит эти слова. В сравнении
с ним Набоков кажется мальчишкой, мечущимся в поисках истины. Ведь
совсем не задолго до того, как было написано стихотворение "Россия",
Набокову исполнилось двадцать лет. Решения каких задач можно ожидать от
юноши, мировоззрение которого еще полностью не сложилось. Лишь спустя
годы, сомнения, терзающие Набокова, рассеются, и он постепенно придет к
тому, о чем писал Блок в 1914 году:
И потому, моя Россия,
Не смею гневаться, грустить…
Я говорю: глаза такие
У грешницы не могут быть! Эти слова прозвучат в стихотворении "России", но для того, чтобы это
произошло Набокову потребовалось много времени и сил. В период
набоковских сомнений попадает также стихотворение "Вьюга".
Это стихотворение, как и предыдущее, было написано в 1919 году. В
этот период Набоков, как это уже известно, пытался разобраться в себе,
понять, дорога ли ему Россия. Но если в "России", поставив перед собой
задачу, он не пытается решить ее, то в стихотворении "Вьюга" показан сам
процес поиска себя. Поэт борется сам с собой (о нем можно сказать: "Ум с
сердцем не в ладу"). Столкновение с самим собой происходит уже в первой
строфе:
Тень за тенью бежит - не догонит, вдоль по стенке… Лежи, не ворчи.
Стонет ветер? И пусть себе стонет…
Иль тебе не тепло на печи?
Автор как бы пытается поймать себя на чем-то, спровоцировать на
искренность. Но не все так просто, и этот вопрос, как и все последующие,
остается без ответа. Впрочем, это уже стало традиционным для него, ведь,
если вспомнить, так же он поступал и в предыдущем стихотворении
"Россия". Кроме того, в глаза бросается еще одна деталь - ветер, который внезапно меняет свой характер, становясь вьюгой. Ветер - это
традиционный образ Блока. То есть, и в стихотворении "Вьюга" мы вновь
встречаем черты его творчества. Как известно, образ ветра проходит через
всю лирику Блока, часто встречаясь в его произведениях, возьмем ли мы
ранние стихи писателя или же те , которые были написаны позже, когда к
нему уже пришла известность. В качестве примера можно привести такие
стихотворения, как "Ветер принес издалека…" (1901) или "Утихает светлый
ветер…" (1905), или одно из лучших его произведений - "Дикий ветер…"
(1910). Завершающим же звеном в этой цепи является поэма "Двенадцать",
написанная в январе 1918 года. В "Двенадцати" автор показывает нам мир,
в котором господствует ветер. Сравним, к примеру, "Вьюгу" Набокова с
поэмой Блока "Двенадцать". В обоих произведениях ветер является ключевым
образом, к тому же характер его меняется, но по-разному. Если у Блока
это происходит постепенно, на протяжении всей поэмы, то Набоков изменяет
характер ветра внезапно, при чем делает это неединожды:
Стонет ветер все тише и тише…
Да как взвизгнет! Ах, жутко в степи…
Завтра будут сугробы до крыши…
То-то вьюга! Да ну ее! Спи.
Ветер у Набокова, так же как и у Блока - это хаос, стихия,не знающая
преград, движение, которое мы не в состоянии контролировать. Возможно,
поэтому Набоков испытывает страх перед этим движением:
Что ж не спится? Иль ветра боюсь?
В "Двенадцати" ветер не страшен, убедиться в этом можно, взглянув на
эпитеты и глаголы, относящиеся к нему: "Завивает ветер белый снежок",
"Ветер хлесткий!", "Ветер веселый и зол, и рад", "… свищет ветер…",
"Гуляет ветер, порхает снег…". Но стоит ему только изменить свой
характер, как он сразу становится грозным оружием природы:
И вьюга пылит им в очи
Дни и ночи
Напролет….
В блоковской поэме параллельно с изменением характера стихии
изменяется и ее отношение к героям поэмы - красноармейцам. Стихия
становится их врагом. Используя переход от ветра к вьюге, автор
показывает, что стихия начинает сопротивляться красноармейцам, которые,
в свою очередь, олицетворяют режим, сложившийся в стране в период
гражданской войны. У Набокова ветер - это тоже стихия, но олицетворяющая
Русь:
Это - Русь, а не вьюга степная!
Это корчится черная Русь!
Стихотворение "Вьюга" было написано, как я уже упоминала выше, в 1919
году, в то время, когда уже вовсю полыхал пожар гражданской войны.
Характер же стихии в нем изменяется столь часто в связи с тем, что автор
находится в смятении, будучи неуверенным, хватит ли у Руси сил для
сопротивления. Автор как бы спорит сам с собой, сам себя переубеждает.
Набоков называет Россию "черной" ("Это корчится черная Русь!"). Я
думаю, что за словосочетанием "черная Русь" у Набокова возникал образ
рабыни. Он представлял Русь порабощенной. Вспомним первую строфу из
стихотворения "Россия":
Не все ли равно мне рабой ли, наемницей иль просто безумной тебя назовут?
Русь для Набокова, уже повержена, и автору жаль ее:
Ах, как воет, как бьется - кликуша!
Но тут же он пресекает это чувство жалости, как бы спохватываясь и
пытаясь вновь поймать себя на мысли:
А тебе-то что? Полно, не слушай -
Обойдемся и так, без Руси! С одной стороны, он отказывается от нее, уже почти похоронив:
Стонет ветер все тише и тише…-
но, с другой стороны, он верит, что в ней еще присутствует сила, и сила
эта огромна, ведь недаром он боится ее ("Что не спится? Иль ветра
боюсь?"). Сила эта действительно существует и вскоре даст о себе знать
так, что всем станет жутко:
Да как взвизгнет! Ах, жутко в степи…
Завтра будут сугробы до крыши…
То-то вьюга! Да ну ее! Спи.
Набоков все-таки приходит к выводу, что стихия, олицетворяющая собою
Русь, обладает такой силой, которая сможет дать отпор любому врагу,
поэтому-то стихотворение и названо "Вьюга". Но, разобравшись в одном
вопросе, поэт вновь уходит от другого, понимая, что ответить на него еще
не готов: "То-то вьюга! Да ну ее! Спи." Однако, спустя некоторое время,
он наконец-то в одном из своих стихотворений скажет себе:
Что гадать?
Все ясно, ясно; мне открыты все тайны счастья, вот оно: сырой дороги блеск лиловый, по сторонам то куст ольховый, то ива, бледное пятно усадьбы дальней, рощи, нивы, среди колосьев васильки, зеленый склон, изгиб ленивый знакомой тинистой реки.
Это стихотворение называется "Домой". Дом, Родина как никогда стали
близки ему, он наконец-то полностью осознал, что значат для него эти два
понятия. И теперь его душа кричит об этом: "О, звуки, полные былого!".
С 1919 года Набоков находится в эмиграции. Так случилось, что Россию
он покидает на грузовом греческом судне, которое, по воле судьбы,
называлось "Надеждой". И Набоков надеялся, что настанет такой день,
когда он сможет наконец-то сказать: "На мызу, милые! " Осознание того
чем была для него Россия, как мы уже заметили, пришло к Набокову не
сразу. Только учась в Кембридже, он понял, что потерял. Стихотворение
"Домой" написано им как раз в этот период, (точная дата неизвестна),
когда он снова и снова мысленно переживал возвращение домой.
Подтверждением моих слов являются строки из книги Зинаиды Шаховской: "В
"Conclusive Evidence" Набоков признается, что иногда он воображает себя
увидевшим снова знакомую деревенскую местность, с фальшивым паспортом,
под чужим именем. Но и раньше, в сборнике стихов, в стихотворении 1947
года отображается эта мечта - хоть нелегально побывать в местах,
хранимых памятью". Но нетолько в стихотворениях, во многих рассказах,
романах прослеживается эта идея. К примеру, в романе "Подвиг" главный
герой Мартын мечтает вернуться в Россию. В конце произведения он все-
таки решается осуществить свою мечту и "нелегально перейти из Латвии в
Россию". Последний раз мы встречаем Мартына на вокзале - отправной точке
его рискованного путешествия. Больше о нем автор ничего не говорит,
поэтому мы (читатели) и остальные герои романа остаемся в неведении о
дальнейшей судьбе Мартына. То, что Набоков не мог сделать сам, он
позволял своим героям. Но вернемся к стихотворению "Домой". Взятый мною
отрывок состоит всего из двух предложений, одно из которых
вопросительное ("Что гадать?"). Вообще создается такое впечатление, что
это стихотворение написано на одном дыхании. Все находится в движении.
Поэт представил ситуацию, определил точку отсчета "и - с Богом!" Можно
подумать, что он на самом деле едет по дороге к дому, и все, что
проносится у него перед глазами, он воспроизводит на бумаге. Взглянув на
небо, он видит:
…Жаворонок тонет
В звенящем небе, и велик,
И свеж, и светел мир, омытый
Недавним ливнем: благодать…
Набоков подробно описывает картины, встающие перед его глазами. Мимо
него проносятся "рощи, нивы, среди колосьев васильки", а он только
успевает записывать. Этот перечень прерывается лишь криком его души,
которая, как и сердце, рвется наружу, пытаясь ускорить движение лошадей:
Скорее, милые! Рокочет
Мост под копытами. Скорей!
И сердце бьется, сердце хочет
Взлететь и перегнать коней.
Но лошади продолжают свой прежний бег, картины сменяют одна другую, и
Набоков вновь берется за перо. Чем ближе к дому, тем ощутимей комок в
горле, пока дело не доходит до слез:
Мои деревья, ветер мой,
И слезы чудные, и слово
Непостижимое: домой! Как уже можно было догадаться, с этого момента начался новый период в
творчестве Набокова, когда он наконец-то понял, что Россия- это и есть
то "непостижимое слово", которого ему так не хватало, и которое он так
долго искал в своем сердце, что было причиной его бессонных ночей:
Ночь дана, чтоб думать и курить
И сквозь дым с тобой говорить.
Все его последующие стихотворения, адресованные России, пронизаны
"нежностью щемящей". При каждой творческой встрече с ней он вновь и
вновь предается воспоминаниям ("Плыви, бессонница, плыви
воспоминанье…"), восстанавливая в памяти каждую деталь, каждое ощущение,
каждый звук, родившийся в России:
Облака восклицают невнятно.
Вся черемуха в звонких шмелях.
Тают бледно-лиловые пятна
На березовых светлых стволах.
Этот отрывок взят мною из пейзажного стихотворения "Родина", которое
Набоков начинает восторженно, легко, будучи теперь уверенным в своих
словах:
Как весною мой север призывен!
О, мятежная свежесть его!
Создается впечатление, что эти слова уже давно были готовы сорваться с
губ и лишь ждали сигнала. Им-то как раз и послужило предыдущее
стихотворение "Домой", в котором Набоков после долгих поисков сумел
открыть "все тайны счастья". Оно стало переломным моментом в жизни
поэта, и именно с этого стихотворения он начинает употреблять по
отношению к России, к дому определения "мои" и "моя": "Мои деревья,
ветер мой…", "мой север", "моя Россия". В пейзажах Набоков - тонкий и
точный наблюдатель, если можно так сказать, бунинской выучки. Например,
в четвертой строфе первый ландыш ассоциируется у Набокова с невестой:
В глубине изумрудной есть место,
Где мне пальцы трава леденит,
Где, как в сумерках храма невеста,
Первый ландыш, сияя, стоит…
О ландышах Набоков говорит не только в этом стихотворении. Упоминания о
них встречаются также в стихотворении "Родина", которое было написано
два года спустя. В нем поэт, обращаясь к России, просит:
Позволь мне помнить холодок щемящий
Зеленоватых ландышей…
И в следующей же строфе добавляет:
Не укоряй в час трудного горенья,
Что вот я вспомнил ландыши твои.
Это трогательно-беспомощное "вот" в устах мастера Набокова означает
высшую степень искренности, обнаженности души, когда становится уже не
до приемов. Вскоре Набоков спускается с "небес на землю" и понимает, что
Россия уже не та, что прежде. Говоря словами Гумилева:
Та страна, что могла быть раем,
Стала логовищем огня.
Гражданская война, захлестнувшая Россию, отдалила Набокова от нее. Ему
жаль свой "таинственный край", но помочь ему он не в силах. Их взгляды
разошлись, и об этом он рассуждает в стихотворении "Россия":
Но как я одинок, Россия!
Как далеко ты отошла!
Читая последнию строку этого отрывка, я сразу же вспоминаю стихотворение
Блока, которое так и называется "Ты отошла" , и первая строка которого
звучит так:
Ты отошла, и я в пустыне.
Тема одиночества не раз встречается в произведениях Набокова. Например,
в стихотворении "Россия", написанном год спустя, есть такие слова: "Я
дивно одинок". Но, говоря об одиночестве и о тех изменениях, которые
произошли в России с начала эмиграции Набокова, следует отметить, что
поэт прощает ей все, возможно, надеясь на перемены к лучшему: "Не
предаюсь пустому гневу…" - или же вообще не веря слухам о событиях,
происходящих в России в то время:
Я говорю: глаза такие
У грешницы не могут быть!
Но уже вскоре у Набокова появятся причины сказать словами героя из
романа "Подвиг": "Бедная и прекрасная Россия гибнет". Если вспомнить,
то почти то же самое он говорил еще в 1919 году, в стихотворении
"Вьюга":
Ах, как воет, как бьется - кликуша!
Коли можешь - пойди и спаси, -
но тогда он предпочитал не думать об этом: "А тебе-то что? Полно, не
слушай… обойдемся и так, без Руси! ". Как оказалось позже, в 40-е гг.,
он так и сделал - обошелся без Руси. Но об этом позже.
В 1919 году Набоков мог еще думать, что Россия справится со своими
внутренними врагами - большевиками. К 1922 году его мнение полностью
изменилось: то, что он любил, и то, что было дорого ему, он уже
похоронил к тому времени. "Все умерло", - напишет он в стихотворении
"Россия". В этой смерти он обвинит не только "небрежный народ", но и,
главным образом, Бога:
Он душу в ней убил. Хватил с размаху о пол
Младенца теплого. Вдавил пятою в грязь
В ладоши, мерзостно смеясь.
Его "рай давно срублен и распродан ". Россия для него, с одной стороны,
давно уже мертва ,"и тленом ветры воют", но в то же время он продолжает
надеяться на чудо, будучи готовым молиться кому угодно - "Христу ли,
Немезиде". И хотя все стихотворение Набоков говорил о смерти, закончил
он его на весьма оптимистической ноте:
Родная, мертвая, я чаю воскресенья
И жизнь грядущую твою!
В 1923 году в стихотворении "Родине", которое он посвятил своей сестре
Елене, он продолжает надеяться на воскресенье России и даже пророчит:
"Твой будет взлет неизъяснимо ярок…"В том же году, но уже в
стихотворении "Родина" он, вероятно, потеряв всякую надежду, обращается
за помощью к тому, кого до этого обвинял в ее смерти - к Богу:
… Боже,
Ты, отдыхающий в раю,
На смертном, на проклятом ложе
Тронь, воскреси - ее… мою
Приведенная мною строфа является не только последней в стихотворении
"Родина", но и завершающей в цепи произведений, в которых Набоков
размышляет о судьбе России. Цепочку эту легко уловить: "Вьюга",
"Россия", "Родине", "Родина". Последнее стихотворение в этом ряду он
заканчивает просьбой, адресованной тому, кто, как ему кажется,
единственный может исправить то, чему сам был виновником. Возможно, это
лучшее, что Набоков мог сделать. Но все выше сказанное не означает, что
поэт перестал думать о России, мечтать о возвращении в страну, о которой
он и в 1927 году скажет:
Бессмертное счастие наше
Россией зовется в веках.
Мы счастья не видели краше,
А были во многих краях. И хотя его дом попрежнему находится на "чужбине случайной", он не
прекращает любить Россию. Куда бы "стезя ни бежала" - во Францию ли, в
Германию, Россия, как верный друг, всегда была рядом, она была везде:
…как ветром, как морем, как тайной,
Россией всегда окружен.
Похожие слова звучали из уст Мартына в романе "Подвиг", в то время,
когда он жил в Берлине: "…самым неожиданным в этом новом, широко
расползавшемся Берлине… была та развязная, громкоголосая Россия, которая
тараторила повсюду…". Впрочем, этот роман во многом автобиографичен.
Мартын, как и Набоков, родился в Петербурге, но по воле судьбы он
покидает родные края, затаив надежду на возвращение. Поэт наделил своего
героя любовью к Родине и непреодолимым стремлением к подвигам. С самого
детства Мартын мечтал о них. Боясь "показать немужество, прослыть
трусом", он всегда искал повод доказать себе и окружающим обратное. Но
судьба лишь смеялась над ним. В Крыму впервые Мартыну выпал шанс
проявить себя. Возвращаясь летней ночью домой, он наткнулся на человека
с "крупным револьвером" в руке, но подвиг не удался, так как незнакомец
оказался пьяным и уснул, сидя на дороге. Однако в этом происшествии
есть одна деталь, мимо которой я не могла пройти. Во время разговора,
возникшего между Мартыном и незнакомцем, человек велел ему встать к
стенке, хотя никакой стенки там не было. То есть, уже с самого начала
произведения Набоков испытывает своего героя тем, о чем сам мечтал в
стихотворении "Раcстрел" (1927 г.). Впоследствии его мечта становится и
мечтой Мартына. Однажды, размышляя о том, какой будет его смерть, Мартын
"увидел себя стоящим у стенки, вобравшим в грудь побольше воздуха, и
ожидающим залпа". Похожую картину мы наблюдаем в стихотворении
"Раcстрел", когда Набоков сам себя представлял идущим на казнь:
Бывают ночи: только лягу, в Россию поплывет кровать; и вот ведут меня к оврагу, ведут к оврагу убивать.
Но не только у меня роман "Подвиг" ассоциируется со стихотворением
"Расстрел". Об этом также писал А.Битов в работе "Одноклассники",
посвященной 90-летию В.В.Набокова. Говоря о "Подвиге", Битов
отмечает,что "Набоков довольно часто, отделив близкого ему героя от
себя, придает ему заведомо несхожие черты - то пьяницы, то
фальшивомонетчика… На Мартыне маска нелюбимости и бесталанности - тоже
синонимы своего рода. В стихах все это без маски" (после этих слов Битов
приводит отрывок из стихотворения "Расстрел"). Та маска, которую уловил
Битов, не мешает нам определить сходства и сделать вывод, что прототипом
Мартына является Набоков. Он, как и его герой, мечтал о подвигах, но так
сложилась жизнь, что мечте не суждено было сбыться. Даже в стихах, где,
казалось бы, поэт может осуществить то, что не удается сделать в
реальной жизни, все происходящее оказывается лишь сном:
Проснусь, и в темноте, со стула,
Где спички и часы лежат,
В глаза, как пристальное дуло,
Глядит горящий циферблат.
Говоря о подвигах, нельзя не упомянуть еще об одном поэте двадцатого
века - о Н. С. Гумилеве, у которого эта тема занимала большое место в
жизни и творчестве. Гумилев много путешествовал, принимал участие в
Первой Мировой войне, и это ни могло не отразиться на его стихах. По
мнению Николая Скатова "военные стихи Гумилева, может быть, самое
бледное и невыразительное из всего им написанного". Критикуя стихи, он
тут же восхищается другим: "Военные дела офицера Гумилева еще одно
подтверждение его силы воли и героизма: два Георгия (солдатских!)". То
есть Гумилев, в отличии от Набокова, не только мечтал о подвигах, но и
сам совершал их. Лишь смерть на поле боя, смерть за Родину казалась
Гумилеву наиболее достойной:
Есть так много жизней достойных,
Но одна лишь достойна смерть.
Лишь под пулями в рвах спокойных
Веришь в знамя Господне, твердь.
Но вернемся к стихотворению Набокова "Расстрел". В нем мечта Набокова
остается лишь мечтою, несмотря на тщетные попытки убедить себя в
обратном. Даже проснувшись, поэт продолжает жить во сне, поэтому он со
страхом и надеждой смотрит на "горящий циферблат", который ассоциируется
у него с дулом пистолета. Не желая признавать, что все произошедшее с
ним этой ночью всего лишь красивый сон, поэт обманывает сам себя,
пытаясь удержать еще хоть на мгновение те ощущения, которые переполняли
его:
Закрыв руками грудь и шею,-
Вот-вот сейчас пальнет в меня…
Но судьбу не обманешь, и осознание реальности приходит к нему вместе с
тем, как "оцепенелого сознанья коснется тиканье часов".
С этим звуком его иллюзии рассеиваются, а его самого окутывает
разочарование:
Но сердце, как бы ты хотело,
Чтоб это вправду было так:
Россия, звезды, ночь расстрела
И весь в черемухе овраг.
Я думаю, что Россия часто приходила к нему во сне, и он был рад этим
встречам. Поэт с охотой принимал все то, что напоминало ему о Родине:
книги, сны, воспоминания, даже если они были причиной бессонниц. Чтобы
не произошло по вине России, Набоков все принимал и со всем соглашался.
Если ей надо было лишить его сна, он уверял себя, что так и должно быть:
Ночь дана, чтоб думать и курить
И сквозь дым с тобою говорить.
Набоков ценил каждую минуту, проведенную с Россией, сохраняя в памяти
все ее "наплывания", которые, как ему казалось, олицетворяли победу
над эмиграцией:
Но где бы стезя ни бежала, нам русская снилась земля.
Изгнание, где твое жало,
Чужбина, где сила твоя?
Пройдут годы, а точнее двенадцать лет, прежде чем Набоков осознает, что
все бессонницы, все "слепые наплывания" России - это и есть "жало"
изгнания. Со временем оно все чаще будет давать о себе знать, с каждым
годом причиняя еще больше страданий. И вот наступил тот день, когда
Набоков, обращаясь "К России" (1939), сказал: "Отвяжись, я тебя умоляю!"
Это был крик измученной души. "Я беспомощен", - признается он, хотя,
если вспомнить, несколько лет назад в стихотворении "Родина" он считал
себя победителем:
Изгнание, где твое жало,
Чужбина, где сила твоя?
В том же стихотворении, только в следующей строфе, он уверенно говорил:
Мы знаем молитвы такие,
Что сердцу легко по ночам.
Почему же эти "молитвы" не спасают его в 1939 году? Возможно, он забыл
их, поэтому в стихотворении "К России" "вечер страшен". Набоков не
находит в ночи утешения, так как понимает, что вновь будут сны, а значит
и Россия, поэтому, если говорить словами Зинаиды Шаховской, он "от боли
…от отчаяния от нее отрекается" - "спускается в долину". Набоков
понимает, что никогда больше не вернется в Россию, а "выть на вершинах"
о своем "бессмертном счастие" он уже не в силах. Об этом поэт говорит
уже в первой строфе своего произведения: "Я умираю". Набоков уходит со
сцены, предоставляя возможность "выть" о России тем, кто "вольно
отчизну покинул". Сам же он готов "затаиться и без имени жить",
"отказаться от всяческих снов", только, чтобы "не сходиться" с Родиной.
Но это кажется ему малой ценой за спокойствие, и поэтому он продолжает:
…обескровить себя, искалечить, не касаться любимейших книг, променять на любое наречье все, что есть у меня, - мой язык.
То есть, он готов отказаться от всего, что так дорого ему и самое
главное от своего языка, только, чтобы ничего не знать о России. Грубый
тон в начале стихотворения сменяется тоской. Вспомним начало
произведения. "Отвяжись…"- говорит Набоков. В этих словах чувствуется
сила, уверенность, но постепенно она пропадает ("Я беспомощен").
Пытаясь показать свое безразличие к Родине, поэт не обращается к ней по
имени. Но это лишь маска, которую он сам снимает в пятой и шестой
строфах, где впервые за все стихотворение он обращается к ней:
"…Россия…". В этих строфах, которые являются половинками одного
предложения, появляется прежний Набоков, который так долго искал свою
"непостижимую":
Но зато, о Россия, сквозь слезы, сквозь траву двух несмежных могил, сквозь дрожащие пятна березы, сквозь все то, чем я смолоду жил, дорогими слепыми глазами не смотри на меня, пожалей, не ищи в этой угольной яме, не нащупывай жизни моей!
Но, даже сняв маску, Набоков остается непоколебимым в своем решении. Еще
любя Россию, он отказывается от нее. Решение принято и уже поздно
просить прощение:
…поздно, поздно! - никто не ответит, и душа никому не простит.
С этого момента начинается новый период в творчестве Набокова. О России
он прекращает писать, по крайней мере, по-русски. А несколько лет
спустя, он вообще откажется от родного языка. Валентин Федоров в своей
вступительной статье "О жизни и литературной судьбе Владимира Набокова"
так определил этот период в творчестве писателя: "Война в Европе и
отъезд в Америку, накануне гитлеровской оккупации Парижа, ускорили
превращение Набокова не скажем - в американского, но в англоязычного
писателя и положили начало новому витку его писательской судьбы". С
этого момента русский Набоков-прозаик уходит со сцены, оставляя Набокова-
поэта доигрывать свою роль. Еще несколько лет после стихотворения "К
России", в котором, как мы помним, поэт отказывается от нее и от
русского языка, он все же пишет по-русски, но по прошествии этого
времени Набоков-поэт отправляется вслед за Набоковым-прозаиком:
…но теперь я спустился в долину, и теперь приближаться не смей, -
тем самым доказывая, что все сказанное в 1939 году не просто слова. Но,
как мне кажется, Набоков делает это, скрипя сердцем. Такой вывод я
сделала, после того, как узнала историю создания и перевода на
английский язык стихотворения "Каким бы полотном батальным ни являлась
…". Это стихотворение Набоков написал в 1943 году. И хотя сделал он это
не по собственной инициативе, а по просьбе журнала "Новоселье", оно
стоит в одном ряду со всеми его произведениями. Ведь раз оно было
написано, значит, эти слова уже жили в Набокове, и просьба оказалась
лишь поводом. Из писем жены Набокова, приведенных в журнале "Звезда", я
прочитала: "В 1965 году видный эмигрантский критик Владимир Федорович
Марков и американский поэт Мэррим Спарке подготовили антологию русской
поэзии в переводе на английский язык с параллельными русскими текстами.
Марков обратился к Набокову за разрешением включить два его
стихотворения: "Каким бы полотном батальным ни являлась…" и "Какое
сделал я дурное дело…" ". Но эти произведения нужно было сначала
перевести. Набоков-поэт отказался делать это, что говорит о его
привязанности к русскому языку. Он, видимо, все еще чувствовал себя
русским поэтом и поэтому перевод этих двух стихотворений доверил
Маркову. Но когда они были готовы, Набоков нашел их
"неудовлетворительными". А так как он сам переводить их не собирался, то
в письме, адрессованном Маркову, жена Набокова от имени мужа попросила
не включать его стихи в сборник. Но через десять дней после этого
письма, Набоков все-таки переводит стихотворения на английский язык, тем
самым заставляя себя совершить переход от родного языка к английскому:
Каким бы полотном батальным не являлась No matter how the Soviet
tinsel glitters
советская сусальнейшая Русь, Upon
the canvas of a battle piece;
какой бы жалостью душа ни наполнялась - No matter how the soul
dissolves in pity,
не поклонюсь, не примирюсь I
will not bend, I will not cease
со всею мерзостью, жестокостью и скукой Loathing the filth,
brutality and boredom
немого рабства… Нет, о, нет, Of
silent servitude. No, no, I shout,
еще я духом жив, еще не сыт разлукой - My sprit is still
quick, still exile-hungry,
увольте - я еще поэт!
I'm still a poet, count me out!
Надо сказать, что Набоков был очень хорошим переводчиком. В предисловии
к антологии Марков назвал его "величайшим из всех переводчиков с
русского на английский". В этом можно убедиться на примере
стихотворения: "Каким бы полотном батальным ни являлась…", приведенного
выше. Даже не зная хорошо английский язык можно сделать вывод, что
Набоков умеет наиболее точно передать содержание и стиль при переводе,
чего не смог сделать Марков и возможно не смог бы сделать никто. Судьба
дала Набокову возможность сделать перевод самому, и поэт схватился за
этот шанс, чтобы доказать себе и России, что он может жить и без нее.
Библиография
1. Адамович Г. В. Владимир Набоков. //Октябрь
2. Битов А. Г. Одноклассники. //Новый мир. 1989. №5.
3. Ерофеев В. В. Другие берега. Сборник. Л. 1991.
4. Залотусский И. Путешествие к Набокову. //Новый мир. 1996. №12.
5. Лебедев А. К прмглашению Набокова. // Знамя. 1989. №10.
6. Толстая Н. И. Круг. Л. 1990.
7. Фридлянд В. Г. Лирика. Театр. М. 1981.
8. Федоров В.С. Стихотворения и поэмы. М. 1991.
9. Шерон Ж. Письма к В. Ф. Маркову. //Звезда. С-Пб. 1996. №10.
10. Шаховская З. А. В поисках Набокова. М. 1991.
11. Эльзона М. Д. Стихотворения и поэмы. М. 1990.
Главная