Я понимаю не меньше всякого иного, что наука строится не рассуждениями о ней, а практической работой над материалом. Но эта практическая работа в очень большой степени облегчается, когда исследователь ясно представляет себе, какой именно материал и для какой цели он изучает.

Г. О. Винокур

В последнее время нет недостатка в научных событиях, посвященных русскому языку на рубеже веков и тысячелетий. Однако науке просто необходимо время от времени «оглянуться и осмотреться». Тем более если это время характеризуется такими глубокими изменениями, какие пережила Россия в начале 90-х годов XX века. С лингвистической (и не только с лингвистической) точки зрения знаменательно, что сами эти события не получили общепринятого названия, кроме, может быть, распад СССР, которое никак не отражает внутренних изменений, произошедших в самой России. Впрочем, несмотря на отсутствие внятного, общепринятого названия для исключительно важной вехи, каждый понимает, что работа ученого-русиста, возможности и задачи науки о русском языке в целом, существенно изменились по сравнению с предшествующими десятилетиями. Цель настоящих заметок не в том, чтобы рассуждать об очевидном факте обретения интеллектуальной свободы ценой обнищания и потери престижа, но в том, чтобы привлечь внимание коллег к обсуждению фундаментальных вопросов: что в новых социальных условиях следует продолжать делать, что, видимо, лучше перестать делать, что начать делать по-другому, а к чему хорошо бы приступить, хотя раньше мы этого и не делали.

Очевидно, что любые директивы в определении приоритетности и актуальности в науке и прежде были малоэффективны, а ныне могут вызвать разве что брезгливость. Однако коллективное, гражданственное обсуждение состояния и перспектив науки кажется мне просто необходимым как для общества в целом, так и для судеб многих, особенно молодых, ученых, работающих в русистике, для которых по-прежнему актуален не только вопрос «где работать мне тогда», но и «чем заниматься».

1. Чего хочет от науки о русском языке современное общество, или «актуальные вопросы» русистики

За формулировкой «актуальные вопросы» справедливо тянется шлейф академической пошлости и научной невнятности. Однако всем нам требуется более или менее четкое понимание того, чего именно хочет современное общество от науки о русском языке. При этом важно осознать, что общество это неоднородно и состоит, по крайней мере, из четырех наиболее существенных слоев:

1) людей, которые изучают и преподают русский язык как родной;

2) людей, которые изучают и преподают русский язык как неродной;

3) людей, которые, изучив русский язык как родной и сдав соответствующие экзамены, испытывают профессиональную и/или эмоциональную потребность совершенствования в этой области;

4) last, but not least, людей, которые определяют политику по отношению к русскому языку (вводят или отменяют соответствующие предметы в учебных заведениях, устанавливают или отменяют экзамены, карают за нарушения языковых норм или игнорируют это, дают хорошие или плохие примеры собственной речи, наконец, финансируют соответствующие научные исследования).

Понимая всю условность предложенной классификации «заинтересованных групп», начну с последней. Она явно демонстрирует уважение к предмету нашей науки. Достаточно лишь напомнить, как вырос уровень владения русским языком у современных политиков, начиная уже с М. С. Горбачева, даже с его грубыми орфоэпическими ошибками. (На таком фоне выглядит в лучшем случае смешным В. С. Черномырдин, речь которого отражает уровень владения русским языком большинства наших руководителей разного ранга в период 1950–1980 годов. Не забудем, однако, что русский язык многих, в том числе и революционных, политических деятелей начала века был правильным, выразительным и богатым). Предмет «Стилистика русского языка и культура речи» является обязательным в учебных планах всех российских вузов. Сохраняются различные школьные и вступительные вузовские экзамены, на которых проверяются и знания по русскому языку. Создаются советы по русскому языку при самом президенте России, при российском правительстве, при местных органах власти...

В то же время власть толком не понимает, чего же она хочет от науки о русском языке. Или, быть может, ученые-русисты не могут внятно объяснить, чем располагает наша наука, чего она могла бы в обозримом будущем достигнуть, а что находится за пределами наших возможностей. (В частности, невозможно силами лингвистов остановить процесс вытеснения русского языка из многих сфер общения в бывших республиках Советского Союза)

Очевидно, что самой многочисленной группой людей, заинтересованных в развитии науки о русском языке, являются те, кто оказался, по нашей классификации, в группе третьей. Вопрос «как правильно сказать по-русски» не исчезает ни из рубрик газет и журналов, ни из радиопередач, ни из повседневного обихода. Думается, что для ответа на вопрос именно в такой постановке наша наука сделала очень много. Начатые еще в 1950-е годы скрупулезные наблюдения над живой динамикой современного русского языка позволили четко определить конкретные направления изменений на многих участках. Нормативные рекомендации, отраженные в словарях, ныне опираются не просто на вкусы авторитетных нормализаторов, но на объективно выявленные языковые тенденции.

То же самое, по-моему, относится и к предполагаемым изменениям в русской орфографии. Драматично, что многие (sic!) журналисты уже называют это реформой русского языка, демонстрируя, сколь глубоко проникло в наше общество абсолютно ложное представление о содержании науки о русском языке.

Совсем иначе, на мой взгляд, обстоит дело с вопросом «как наилучшим образом выразить по-русски некоторое содержание в данных обстоятельствах данному собеседнику». Реально именно с такой проблемой наиболее часто сталкивается любой говорящий или пишущий по-русски, думающий о том, чтобы во всех отношениях быть адекватно понятым и оцененным своим читателем или слушателем. О мучительном характере этой работы написано уже очень много, но мы напомним лишь эпизод из «Мастера и Маргариты» М. А. Булгакова. «...Лишь только он (Иван Бездомный – И. М.) получил... огрызок карандаша и бумагу, он деловито потер руки и торопливо пристроился к столику. Начало он вывел довольно бойко: „В милицию. Члена МАССОЛИТа Ивана Николаевича Бездомного. Заявление. Вчера вечером я пришел с покойным М. А. Берлиозом на Патриаршие пруды...“

И сразу поэт запутался, главным образом из-за слова „покойным“.

С места выходила какая-то безлепица: как это так – пришел с покойным? Не ходят покойники! Действительно чего доброго за сумасшедшего примут!

Подумав так, Иван Николаевич начал исправлять написанное. Вышло следующее: „...с М. А. Берлиозом, впоследствии покойным...“ И это не удовлетворило автора. Пришлось применить третью редакцию, и та оказалась еще хуже первых двух: „Берлиозом, который попал под трамвай...“ – а здесь еще прицепился этот никому не известный композитор – однофамилец, и пришлось вписывать: „не композитором“...» (Булгаков, 1973, с. 530).

Парадоксально, но факт: наиболее глубоко проблема теоретического обеспечения активных речевых действий была осознана в области преподавания и изучения русского языка как неродного. Именно там были разработаны впервые такие, например, вопросы, как выражение побуждения к действию или степени признака. Неоценимым оказалось изучение проблем русского речевого этикета, выражения обращения, благодарности, извинения, просьбы и т. п.

Именно эти вопросы, как известно, тревожат преподавателей русского языка и в русской школе, хотя там более или менее соответствующая им дисциплина чаще называется иначе: либо «развитием речи», либо «риторикой». Второе название, культивируемое не только в средней школе, подразумевает на деле не столько совершенствование компетенции учащихся собственно в русском языке, сколько обучение мастерству устных выступлений (сюда входит воздействие одежды, мимики и жестов, поддержание контакта с аудиторией, использование эффектных ораторских приемов и т. д.). В то же время приходится с глубоким огорчением признать, что не только основным, но и единственным глубоко обоснованным и полноохватным аспектом обучения русскому языку в русской средней школе является обучение орфографии и пунктуации.

2. Логика развития науки, или что хотят узнать о русском языке ученые

Совершенно очевидно, что научные интересы специалистов по русскому языку переместились сегодня из собственно лингвистической сферы в область культуры. Наука о русском языке (и лингвистика в целом) все более ощущает свою зависимость от наличия (или отсутствия) знаний из других, смежных наук о человеке. О том, каким образом человек осмысляет окружающую его действительность и как оценивает различные ее стороны. О том, как человек ведет себя наедине с самим собой, в диалоге и в различных малых и больших коллективах. О том, какие представления, истинные или ложные по отношению к окружающему его миру, несет современный человек из прошлого и как он может (или не может) либо преодолевать их, либо оставаться их рабом. Наконец, вопросы о том, как отражаются в русском языке и сознании такие, например, концепты, как дом, природа или семья, просто много интереснее, чем вопросы о фонетике или морфологии какого-нибудь русского говора.

Традиционное лингвистическое изучение русской лексики, фразеологии, грамматики (в том числе в историческом и сопоставительном аспектах) уже создало некоторый запас знаний и о том, что можно назвать русской языковой картиной мира, и о том, как русский язык отражает специфику национального менталитета. Так что новая постановка вопроса сначала требует композиционного объединения уже добытых знаний, а уже потом усилий по добыванию новых..

Кроме того, произошедшее в науке самого последнего времени переосмысление внутри одной языковой общности оппозиции «культурный – некультурный» в оппозицию «культура А – культура В», как кажется, все более разводит проблемы собственно языка и культуры. В прошлом открытие ранее неизвестных языков приводило к открытию неизвестных культур. В наше время, когда подобные открытия, кажется, уже невозможны, а глобализация, несмотря на протесты, совершает свой марш, роль собственно языковой составляющей при сопоставлении культур оказывается одновременно и достаточно ясной, и не лучшим образом раскрывающей особенности культуры его носителей.

Вопрос в том, что, интегрируясь в общие знания о человеке, каждая из интегрирующихся наук должна предстать в таком виде, в каком она существует не внутри и для себя самой, но в том виде, в каком она может быть «состыкована» с другими науками. Как показывают теория и опыт эффективных сопоставительных исследований о человеке, таким связующим элементом, общим знаменателем могут быть значение и смысл. Именно обращение к значению и смыслу еще продолжает оставаться областью, привлекающей внимание науки о русском языке.

В связи с этим считаю необходимым указать несколько проектов. Прежде всего это «Русский семантический словарь», создаваемый коллективом под руководством академика Н. Ю. Шведовой на основе известного толкового словаря С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой, и «Тематический словарь русского языка» В. В. Морковкина. К этому же направлению примыкают издания екатеринбургских русистов, связанные в первую очередь с именами Э. В. Кузнецовой и Л. Г. Бабенко. Эти работы, упорядочивающие лексику русского языка, позволяют не просто «представить ее как систему», но показывают исчерпывающим образом (!!!), как в русских словах отразились те или иные фрагменты действительности, иными словами, что именно представляют собою конкретные участки русской картины мира.

3. Чего мы не знаем о русском языке, хотя эти знания востребованы

Иногда кажется, что наука о русском языке (или, по крайней мере, некоторые ее разделы) кончилась, как кончилась, по мнению ряда ученых, всемирная история или великая русская литература. В самом деле, все на свете имеет конец. А что еще можно прибавить к описанию фонетической системы русского языка, к описанию русского словоизменения после того, что уже сделано?

Кажется, ничего. Однако обратим внимание на некоторые принципиальные моменты. Фонетика русского языка традиционно изучена и представлена в вузовских курсах с позиций говорящего, а лексика и грамматика – с позиций воспринимающего. Морфология русского языка представлена с ориентацией на продуцирование грамматических парадигм. В то же время русская лексика, традиционно изученная в противоположном направлении, с позиций воспринимающего, ориентирована не столько на «правильность», сколько на определение точного семантического содержания. Примеры такой стратегической рассогласованности легко увеличить.

3.1. Классификации и процедуры

К сожалению, научные дискуссии о современном русском языке преимущественно представляют собой дискуссии о классификациях, их принципах и результатах. В то же время мы лишь на уровне интуиции носителя русского языка представляем себе те процедуры, которые, с одной стороны, стоят за пониманием текста. С другой стороны, мы еще менее знаем в строгих терминах о тех процедурах, которые позволяют создать текст, одновременно удовлетворяющий требованиям и формальной правильности, и семантического замысла, и коммуникативной ситуации. Приведу некоторые примеры «ущербности» наших научных знаний применительно к восприятию русских текстов.

Почему единственное число существительного в предложении Покупатель всегда прав обозначает не одно, но любое лицо? Может быть, благодаря слову всегда? Но в случае Отец всегда прав мы имеем дело с двусмысленным предложением то ли общего назидательного, то ли конкретного восхищенного характера. Видимо, определяющим фактором является та ситуация, в которой употреблено соответствующее предложение. Очевидно, что конкретная ситуация, в которой выступает речь, и знание собеседника о том, что представляет собой та ситуация, которая описана речью, всегда более важны, чем значение грамматических признаков. Однако это «сложение» ситуативных и формально выраженных значений и смыслов не привлекает внимание науки о русском языке. Наши, так сказать, мэтры радуются детальности своей классификации.

Вместо того чтобы объяснить процедуру, в результате которой из предложений Еще секретари будут мне указывать или Всякая сволочь будет по ночам беспокоить можно извлечь стоящий за ними смысл, вовсе не равный сумме значений составляющих частей, предпочитают сообщать об очередном значении будущего времени, полагая, таким образом, свою ученую миссию исполненной.

Очевидно, что процедуры, обеспечивающие правильную рецепцию предложений и текстов на русском языке, практически совершенно необходимы тем, кто изучает русский язык как неродной. Особенно в тех случаях, когда значение целого не есть простая сумма значений частей и когда то или иное составляющее значение может быть не только извлечено из памяти, но получено в результате достаточно ясных и несложных процедур.

Гораздо более интересные перспективы сулит, в частности, для культурологии тот вклад, который наука о русском языке может внести, изучив свой предмет с позиций создателя речевых сообщений. Речь идет о тех комбинациях значений, которые могут или не могут, легко или с большими или меньшими трудностями быть выражены по-русски. Причем в первую очередь представляют интерес не предметы быта («...панталоны, фрак, жилет – всех этих слов на русском нет»), но внутренние, интеллектуальные, духовные, эмоциональные, нравственные характеристики человека, а также те оценки, которые человек дает отдельным частям окружающего его мира.

Каким можно, а каким нельзя стать по-русски? Очевидно, что объективно существуют такие свойства человека, которые являются врожденными (курносый, родовитый, немец и др.), и такие, которые могут быть приобретены в жизни (толстый, образованный, пессимист и др.). В русской языковой действительности формы глагола стать с трудом сочетаются с такими словами, как, например, добрый, щедрый или радушный, а сочетаясь с врожденными качествами, дают дополнительный эффект в виде «стать похожим» (американизироваться) или «на время» (раздобриться). Значит, в соответствии с законами русского языка (sic!) есть свойства, которые человеку нельзя приобрести в принципе, можно приобрести лишь формально или лишь, так сказать, напрокат, на время, причем эта русская языковая оценка свойств человека далеко не во всем совпадает с логикой реальной жизни.

Рассмотрим в качестве еще одного примера возможности русского языка в плане оценочной («нравится – не нравится») модификации обозначений предметов, лиц, признаков. Оказывается, в частности, что имена лиц очень легко модифицируются в сторону «плюс», несколько труднее в сторону «минус», а вот названия различных национальностей наоборот, очень легко – в сторону «минус» (почти все) и почти никогда в сторону «плюс». А как обстоит дело в других языках, каковы их картины мира на этих участках, что именно дает (или не дает) тот или другой язык для связанных с ним менталитетов, облегчая или, наоборот, затрудняя определенное речевое поведение? Ср. отмеченное впервые не специалистами по русскому языку отсутствие в русском языке нейтрального обращения к незнакомому человеку (пример, по которому русский язык противостоит многим европейским языкам и совпадает с некоторыми восточными).

3.2. Сочетаемость

Нетрудно увидеть, что все поставленные вопросы упираются в одну проблему – сочетаемость единиц (морфем внутри слова, слов в словосочетании и предложении) в русском языке

Сугубую важность установления правил сочетаемости языковых единиц русского языка остро осознали в самом начале своей активной работы преподаватели русского языка как неродного. Решить эту задачу должен был словарь сочетаемости слов русского языка П. Н. Денисова и В. В. Морковкина. Однако этот труд не промоделировал путь от значения к его форме

И до сих пор в процессе обучения русскому языку как неродному обсуждается заведомо тупиково поставленный вопрос об употреблении того или иного слова, в то время как подобный вопрос можно поставить лишь в четкой зависимости от того, какое именно содержание говорящий хочет выразить. Короче говоря, ориентация на правильность по отношению к форме, а не на правильность по отношению к замыслу – вот та фундаментальная ошибка в постановке вопроса о сочетаемости языковых единиц, которая привела к серьезнейшему пробелу в наших знаниях о русском языке. Пробелу, обидному не только в связи с возможным плодотворным взаимодействием знаний о русском языке со знаниями о русской культуре. Отсутствие представлений о правилах сочетаемости русских языковых единиц, без сомнения, мешает сознательному обучению речевой деятельности на русском языке и как на неродном, и как на родном. Наблюдения показывают, что многие вчерашние школьники, видимо, благодаря обучению риторике, довольно бойко строят русские предложения и тексты, но становятся в тупик, если от них требуется, например, не схоластическое «заменить глагол несовершенного вида на глагол совершенного вида», а прибавить значение «результативность», выразить не с помощью специальных слов, но имплицитно свое положительное или отрицательное отношение к описываемому событию, перевести изложенное в форме официального сообщения в форму дружеского рассказа, а не просто определить принадлежность к определенному стилю речи...

Наиболее слабое место в науке о русском языке – это правила сочетаемости языковых единиц, выявленные на семантической основе.

* * *

Итак, как кажется, науке о русском языке еще рано умирать. При внешне уважительном отношении власти. При общественном спросе и на формальную правильность речи, и особенно на умение адекватно воспринимать чужие мысли и точно выражать свои. При надежде на то, что наука о русском языке, соединив свои достижения с достижениями других наук о человеке вообще и о русскоговорящем человеке в частности, позволит глубже понять эти феномены и разумнее использовать знания о них. Весь вопрос в том, есть ли у нас возможность выполнить чрезвычайно трудные и именно потому раньше не выполненные задачи в условиях, когда в нашей жизни соединились нищета и множество соблазнов.

Едва ли...

Список литературы

Апресян Ю. Д. Избранные труды. Т. 2. Интегральное описание языка и системная лексикография. – М., 1995. – С. 5.

Жолковский А. И., Мельчук И. А. О семантическом синтезе // Проблемы кибернетики. Вып. 19. – М., 1967.

Лобанова Н. А., Слесарева И. П. Учебник русского языка для студентов-иностранцев. – М., 1982.

Логический анализ языка / Под ред. Н. Д. Арутюновой. – М., 1989, 1990, 1991, 1992, 1993, 1994, 1995, 1997, 1999.

Милославский И. Г. Краткая практическая грамматика русского языка. – М., 1987.

Успенский В. А. О вещных коннотациях абстрактных существительных // Семиотика и информатика. Вып. 11. – М., 1979.

Формановская Н. И. Русский речевой этикет: лингвистический и методический аспекты. – М., 1987.