Культеранизм (гонгоризм) и концептизм, знаменосцем которого был дон Франсиско де Кеведо-и-Вильегас, - две стороны испанского барокко, объединенные общими законами поэтики. Разница между ними не касается традиционного их различения на основе того, что концептизм затрагивает собственно «глубину», тогда как культеранизм относится к «форме». По словам Дамасо Алонсо, концептизм возник на базе гонгоризма (v.: Alonso D. Gongora y el Polifemo. Madrid, 1961. Pp. 75-80). Как показал Дамасо Алонсо, концептизм не трактует ни сложных, ни оригинальных мыслей; большинство идей, которые он выражает, суть плод изобретательности. Нова форма, в которой представлены прежние концепты, а «сложность не есть собственно мышление, но матрица для его оформления» (Spitzer L. El barroco espanol // Estudio y estructura en la literatura espanola. Barcelona, 1980. Pp. 317, 324). Но тогда и гонгоризм есть формалистская техника, экспрессивное усложнение значения. Разницу надо искать, таким образом, в формальных методах, свойственных двум стилям. Так, по нашему мнению, концептизм тяготеет к символу, культеранизм - к метафоре.

Творчество Луиса де Гонгоры-и-Арготе развивалось в русле обоих стилистических направлений, хотя до недавнего времени его считали культеранистом. Сейчас сделан акцент на его концептистской стороне благодаря исследованиям Ласаро Карретера (v.: Lazaro Carreter F. Sobre la dificultad conceptista; Dificultades en la «Fabula de Piramo y Tisbe» // Estilo barroco y personalidad creadora. Madrid, 1966) и Хосе Марии Блекуы (v.: Blecua J.M. Don Luis de Gongora, conceptista // Sobre el rigor poetico en Espana y otros ensayos. Barcelona, 1977). В поэзии Гонгоры традиционно различают два периода: светлый (1589-1609 гг.), который мы, таким образом, можем назвать «периодом концептизма», и темный (1609-1626 гг.), - «период культеранизма».

Уже в XVII веке концептизм соотносили с прозой, а культеранизм - со стихом, и эта спорная точка зрения не лишена рационального основания. Поскольку в поэзии внимание сосредоточено на знаке, а в прозе (в большей степени ориентированной на практику) - главным образом на референте, тропы и фигуры изучались в основном как приемы поэтической выразительности. Принцип сходства лежит в основе поэзии. Проза, наоборот, движима главным образом смежностью. «Тем самым метафора для поэзии и метонимия для прозы - это пути наименьшего сопротивления для этих областей словесного искусства, и поэтому изучение поэтических тропов направлено в основном в сторону метафоры» (Jakobson R.O. Two aspects of language and two types of aphasic disturbances // Halle M., Jakobson R.O. Fundamentals of Language. Gravenhage, 1956. Pp. 55-82). Две разновидности метафоры - эпифора и диафора - у Якобсона соответствуют «оси метафоры» и «оси метонимии» соответственно. Роль эпифоры сводится к тому, чтобы намекать на значение, творческая роль диафоры - в том, чтобы вызывать к жизни нечто новое. Серьезная метафора отвечает обоим этим требованиям.

Язык Гонгоры включает много культизмов, чье значение в XVII веке не было известно рядовому испанцу, но которые сегодня являются словами общеупотребительными (такие как «adolescente», «agil», «purpura», «candido», «diluvio»). Это метафоры, основанные на отказе и выборе - двух основных принципах поэтического слова, в котором отказ от мотивировок может быть компенсирован только единственностью точного выбора. Это «номинация, ставшая нейтральным узусом, когда ее «привычность» воспринималась как «нормальность», «нормальность» - как «естественность», а «естественность» - как «природность» и «истинность»» (Косиков Г.К. Идеология. Коннотация. Текст // Барт Р. S/Z /Пер. с франц., ред., послесл. Г.К. Косикова. М., 1994. С. 286).

Слова не являются средством копирования жизни. Их истинная функция - воспроизводить жизнь, упорядочивать ее. Поскольку метафорическое понятие системно, системен и язык, используемый для его раскрытия. Кроме того, в испанском языке XVII века просто отсутствовали буквальные эквиваленты необходимых понятий, и метафора Гонгоры покрывает лакуны в словаре, являясь разновидностью катахрезы - использования слова в новом смысле с целью заполнения бреши в словаре. Если катахреза действительно вызывается потребностью, то вновь приобретенный смысл быстро становится буквальным. Судьба же катахрезы - оказываясь удачной, исчезать, что произошло с огромным числом языковых нововведений Гонгоры.

Кроме того, в замене одного понятия другим решающую роль могут играть определения, коренящиеся в магическом мировоззрении, в табуирования слов и имен. Метафора в поэзии есть некоторый познавательный процесс, и следует предположить существование глубинных структур человеческого разума в качестве устройства, порождающего язык. Путем определения иерархически организованных операций человеческий разум сопоставляет семантические концепты в значительной степени несопоставимые, что и является причиной возникновения метафоры. Здесь в основе семантического процесса лежит процесс когнитивный, когда свойства неведомого могут быть не только предсказаны, но и выведены дедуктивным способом.

Современный интерес к метафоре связывают с наступлением эпохи компьютеризации: метафора воспринята как модель мышления. В ней увидели идеальный механизм речевого процессора, который действует по принципу свертывания и зашифровывания информации. Решающей характеристикой метафоры является теперь не замещение одного понятия другим (по Аристотелю), не лексическое отклонение от нормы, смысловой сдвиг, а семантическая инновация. Метафорический смысл, по Рикёру, - это не сама загадка (семантическая коллизия), а ее решение, то есть установление новой семантической правильности, где категория «видеть как» (понятие принадлежит Витгенштейну) является посредником между аспектами метафорического высказывания (см.: Витгенштейн Л. Философские труды. М., 1990; Рикёр П. Метафорический процесс как познание, воображение и ощущение // Теория метафоры. М., 1990. С. 419-420). «Проанализируйте любую метафору, и вы обнаружите в ней присутствие очень ясного позитивного, мы бы даже сказали, научного тождества абстрактных компонентов», - писал Ортега-и-Гассет.

Основным направлением изучения метафоры стала когнитивная теория, хотя историки языка давно учили, что не существует такого слова или описания интеллектуальных операций, которые не восходили бы к метафоре, основанной на описании какого-либо физического действия. Ведь уже простейшее языковое выражение требует преобразования определенного мировоззренческого или эмоционального содержания в звук, то есть во враждебного этому содержанию посредника. Метафора здесь не ограничивается одной лишь сферой языка: сами процессы мышления человека в значительной степени метафоричны, понятийная система упорядочивается и определяется метафорически (см.: Лакофф Д., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. Избранные главы (I, XIII, XXI, XXIII, XXIV) // Язык и моделирование социального воздействия. М., 1987. С. 126-170). В диалоге «Тимей» Платон говорит: «Все, что с помощью звука приносит пользу слуху, даровано ради гармонии. Между тем, гармонию… Музы даровали каждому рассудительному своему почитателю не для бессмысленного удовольствия - хотя в нем и видят нынче толк, - но как средство против разлада в круговращении души, долженствующее привести ее к строю и согласованности с самой собой».

Ныне обращено внимание на моделирующую роль метафоры: она не только формирует представление об объекте, но также предопределяет способ и стиль мышления о нем, и, выбирая самый короткий и нетривиальный путь к истине, предлагает новое распределение предметов по категориям.

Тяготение поэзии к метафоре связано с тем, что поэт отталкивается от обыденного взгляда на мир. В метафоре противопоставлены объективная, отстраненная от человека действительность и мир человека, разрушающего иерархию классов, способного не только улавливать, но и создавать сходство между предметами.

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://filosof.historic.ru