(По одному из произведений русской литературы XIX
века)
И
ненавидим мы, и любим мы случайно, Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви, И
царствует в душе какой-то холод тайный, Когда огонь кипит в крови.
(«Дума».
Лермонтов)
Эти
строки – крик мятежной души, пытающейся обрести жизненный идеал – и не
находящий его. Лермонтов, осуждающим взором глядя на свое поколение, и себя
причисляет к нему. Действительно, «несчастье заключается не в слепоте, а в
неспособности переносить слепоту», – могли ли внять этим словам Дж. Мильтона
Печорин и его поколение – «потерянное», «малодушное».
Характер
Печорина, по замыслу поэта, оказался концентрацией наиболее характерных (потому
что характер) и больных язв психологии и философии его современников. Как
утверждает Белинский, заглавие и заключает в себе основной смысл романа, основную
авторскую характеристику «нашего времени».
Из
самого «дневника» героя можно заключить, что главное в его характере –
индивидуализм. Он становится психологической основной романа, не отделяясь при
этом от философского мироосмысления Печорина. Герой, как и сам автор, ищет
идеал, – если бы она они знали, что это такое, роман не состоялся бы. И – оба
не находят его в том, что их окружает. Более того, герой силится доказать
самому себе, что именно гуманизм есть нравственная, философская и
психологическая основа жизни человека – и не может доказать. И в результате вся
его человечность тонет в новой философии, определяющей и характер, и поступки:
«Да и какое дело мне до радостей и бедствий человеческих, мне, странствующему
офицеру, да еще с подорожной по казенной надобности!..» А может, индивидуализм
– лишь на словах? Ведь был же Грушницкий, была вероятность смерти от его руки –
разве это делалось из мелочного честолюбия, а не из чувства справедливого
негодования? Печорин убирает пародию на себя, чья маска стала сущностью, но в
то же время маска байронического изгнанника, снятая им самим, – это нереально.
«Да
и какое дело мне...» – это и приговор, и эпитафия самому себе как передовому,
мыслящему человеку своего времени. Но это откровенно, не менее, чем слезы
Печорина в степи, там, Где открылся ему совершенно иной мир – подлинных чувств,
подлинного раскаяния, подлинной веры. Но столь глубок он был в своем
индивидуализме, что не мог открыть душу для другого: глаза его были почти
зеркальны, они не смеялись, когда смеялся он сам.
«По
правде, мы ко всему довольно равнодушны, кроме самих себя», – говорит он
Вернеру. Но ведь это опровергается всем ходом романа: не случайно «Фаталист»
оказывается в конце. Печорин способен подставить себя под пулю, и не в жаркой битве,
где это зачтется как геройство, а в поединке с пьяным озверевшим солдатом. Он
способен искренне понять страдания княжны Мери, его интересует жизнь
контрабандистов, он одержим страстью разоблачения Грушницкого, ведь «лишний» –
это вовсе не означает «бездушный». Значит, мир вокруг интересует его, он
стремится изменить его, хоть из этого ничего не получается.
Психология
и философия... А могут ли они существовать раздельно? «Я чувствую в душе моей
силы необъятные», – словно проговаривается Печорин, но не это ли является
философской подоплекой его трагических мечтаний, изгибов и изломов его души?
Чувствует он в себе силы – и не индивидуализм, а именно нереализованные
душевные силы вижу я в качестве первоосновы его характера. Силы души его
воистину необъятны – но где и как применить их? Никому не нужные, они «сгниют в
груди», как писал сам юный Лермонтов. Гибнет Бэла, смертельно обижен Максим
Максимыч, убит Грушницкий, духовно ранена Мери... «Будь мне как врач,
сочувствующий мне, но не будь судьей, что зовет на следствие», – Григор
Нарекаци словно угадывает последнюю мысль лермонтовского героя.
Характер
– некий тип, создаваемый писателем. Печорин, как тип, безусловно вырастает из
индивидуализма, но и над индивидуализмом. Его психологическое кредо – подчинять
своей воле, внутренне сопротивляясь этому. Философское – проявлять
индивидуализм и отчасти даже демонстрировать его: ах, «собранье зол его
стихия»! Он интересуется миром, но мир не интересуется им – и все магически
меняется, как только он демонстративно начинает интересоваться лишь самим собой.
Так
«силы необъятные», время от времени взрывающие оболочку маски, были ранее
индивидуализма, и потому вся натура его, весь оцениваемый с авторской позиции
характер держатся на этом, и философия «потерянного общества», принуждающая к индивидуализму,
подавляет психологию душевных сил, укореняясь в ней. Большая душа не находит
выхода. Пути в мир ей закрыты. Индивидуализм – не основа, но закономерность, к
которой приходит герой первого русского аналитического романа.
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.coolsoch.ru/
http://lib.sportedu.ru