Роман «Грендель» (Grendel, 1971; рус. пер. 1994) — одно из наиболее глубоких и неоднозначных произведений современного американского писателя Джона Гарднера (1933 — 1982).

Гарднер — очень многосторонняя творческая личность: писатель, литературовед и критик. Ему принадлежит ряд критико-теоретических работ, в которых он обосновывает свои творческие принципы и выдвигает свое главное требование к искусству вообще и к литературе в частности — «подлинное искусство морально». 1 Будучи профессиональным исследователем средневековой английской литературы, Гарднер с особенным интересом относился к шедевру англо-саксонской поэзии VIII века, поэме «Беовульф». Роман «Грендель» создан на литературном материале этой поэмы. Автор использует часть сюжета «Беовульфа», излагая события с точки зрения чудовища Гренделя.

Как отмечает исследовательница этого романа А. А. Липинская: «Несмотря на формальную принадлежность к ранним романам Гарднера, он, скорее, является одним из центральных текстов писателя. «Грендель» создавался тогда, когда многие другие гарднеровские романы уже если не вышли в свет, то лежали в набросках, а историко-литературная и теоретико-литературная концепции автора сложились в своем первоначальном варианте». 2

В основу гарднеровского романа положен эпизод средневековой поэмы, однако писатель решительно «перекраивает» заинтересовавший его литературный материал, подчиняя его своей идее и придавая ему новый нравственный смысл. Авторская фантазия превращает жестокое и бессмысленное чудовище в мыслящую, ищущую и страдающую личность, делая эту личность главным героем повествования.

Роман представляет собой почти непрерывный монолог главного героя, Гренделя, что поставило автора перед необходимостью сделать его не просто личностью (что является главным отличием романа от поэмы), то есть существом, наделенным разумом, чувствами, способностью страдать и сопереживать чужому страданию, а также владеющим речью, но личностью глубокой в своих духовных исканиях, способной принимать обоснованные, то есть не нарушающие единства личности, нравственные решения. Благодаря способности героя говорить и понимать речь, читатель не только «видит» все происходящее в романе глазами Гренделя, но и становится свидетелем душевных потрясений, мучительных сомнений, острых нравственных противоречий, свидетелем процесса постепенного вызревания цельной личности.

Созданная Гарднером теория литературного творчества подразумевает, что герой является подлинным смысловым центром повествования и основным источником читательского интереса. В таком случае, если герою переданы функции рассказчика, то его личности должны быть присущи такие особенности как острый критический ум, рефлексия и ирония. Кроме того, желание автора сохранить аромат высокой поэзии, присущий древней поэме, в своем прозаическом произведении обязывает его наделить героя-повествователя Гренделя даром поэтического восприятия действительности.

Гарднеровский Грендель — существо с мощным духовным потенциалом. В окружающей действительности, которую с интересом наблюдает герой, только человек представляется ему близким и родственным существом. Главную особенность людей он обнаружил еще при первой встрече с ними, понял , что «имеет дело с мыслящими существами, воплощающими свои мысли в дела» (С. 293). 3 Грендель внимательно и непредубежденно наблюдает жизнь людей, но его отношение к ним остается презрительно-ироничным (впрочем, точно так же он относится и к себе). Лишь к некоторым людям, в частности, к старому королю Хродгару, он испытывает уважение и сострадание; немногие из них способны вызвать его восхищение, среди них — слепой Сказитель и Вальтеов, супруга Хродгара.

Хотя внешне Грендель имеет некоторое сходство с человеком, он — не человек. С людьми его роднит внутренний мир личности, речь и стремление с самореализации. В этом смысле его можно рассматривать как некий мифический образ, в котором олицетворяются и материализуются нравственные и духовные проблемы, существенные для каждой человеческой личности.

Время течет для Гренделя иначе, чем для людей: когда Грендель в первый раз встречается с молодым королем Хродгаром, он сам еще ребенок, по человеческим меркам — 8-10-ти летнего возраста; к концу же повествования, когда Хродгар предстает перед нами убеленным сединами старцем, вся сила которого заключена уже в его мудрости, Гренделю едва ли больше 14-15-ти лет. Используя данное в романе соотношение, можно сосчитать, что 14-15-ти летний Грендель уже прожил по человеческим меркам порядка столетия.

Созерцание непрерывных войн между племенами людей приводит его в недоумение. Подростку Гренделю, который почти бессмертен и, в силу своей исключительности, фактически не имеет естественных врагов, мало понятны проблемы недолговечных смертных людей, живущих в постоянном страхе за выживание своего племени. Ни страсть к обогащению, ни стремление распространить власть и влияние на соседние территории (то есть, главные причины наблюдаемых им войн), для него не существуют. Грендель принципиально асоциален: напряженная борьба жизненных интересов различных человеческих племен, так называемая политическая история людей, хотя любопытна ему, но настолько чужда, что не встречает понимания и сочувствия. Поэтому человеческие войны он воспринимает как бессмысленные и безнравственные. Сравнивая поведение людей в отношении себе подобных с поведением животных: «... ведь даже волк не бывает беспощаден к другим волкам» (С. 296), он видит, что нравственные законы животных отличаются от человеческих в совершенно не лестном для человека смысле. Однако, интересуясь человеческой жизнью, Грендель быстро обнаруживает, что многие особенности поведения и мировосприятия, отчасти даже ценностные критерии, значительно больше приближают его к людям, чем к животным.

На ранних этапах осмысления мира у Гренделя закономерно возникает мысль о некоем проклятии, тяготеющим над ним и матерью, о связанной с этим проклятием собственной богооставленности, а иногда даже о том, что эта богооставленность распространяется на весь мир в целом. Юный гарднеровский герой упрекает Бога в несправедливости, проявлениями которой считает свое непреодолимое одиночество и очевидную бессмысленность своего существования. Чем яснее осознает Грендель потенциальную мощь своих духовных, умственных и физических сил, тем большее отчаяние вызывает у него невозможность найти для них достойное применение, определить для себя цель и смысл своего существования.

Гренделю трудно простить людям две вещи: они не признали в нем личность и отвергли его любовь. Позже, после разговора с драконом, он понимает, что за ненавистью людей скрывается непреодолимый страх: «Теперь ты знаешь, что они чувствуют, когда видят тебя, а? От страха готовы наложить в штаны!» (С. 313) Однако самому Гренделю страх перед драконом не мешает приходить к нему и задавать свои вопросы. Сходным образом ведет себя один из лучших воинов Хродгара, Унферт. Он выслеживает Гренделя и находит в себе смелость проникнуть в его пещеру. Безрассудство Унферта объяснимо: он случайно обнаружил, что чудовище не только понимает человеческую речь и осмысленно говорит, но имеет собственное представление о героизме и достоинстве (Грендель жестоко посмеялся над попыткой Унферта изобразить истинный героизм). Раз с ним возможно разговаривать, значит оно не настолько страшное. Риск оправдан, так как при наличии общего языка возникает возможность диалога. Отметим, что именно диалог, как форма общения, представляет наибольшую ценность для Гренделя: «Почему мне не с кем поговорить? ... Я обдумал это. Пожалуй, это неправильно» (С. 310). Стремление к полноценному общению, к диалогу, настолько сильно в душе Гренделя, что способно притуплять ужас перед драконом; в сходной ситуации находится и Унферт, решивший встретиться с «говорящим чудовищем».

Наиболее существенны для рассмотрения проблематики романа три диалога: дракон — Грендель, Грендель — Унферт и Беовульф — Грендель. Дракон и Грендель, как участники диалога, находятся в наиболее равноправных отношениях. Они испытывают примерно равный интерес к общению; при этом дракон, демонстрируя превосходство, не скрывает симпатии к Гренделю. Кроме того, детальное изображение внешности и манеры поведения дракона должно быть достаточно выразительным, чтобы наложение его черт на образ Беовульфа в последней главе романа было очевидным.

Во втором диалоге (Грендель и Унферт), как и в третьем (Беовульф и Грендель) равноправия нет. Слушает и старается понять собеседника только Грендель, который почти не говорит. Говорит Унферт, и в процессе разговора с молчаливым собеседником осознает ряд горьких истин. Их диалог выявляет разницу между сложным внутренним миром Гренделя (который, хотя и видит себя «монстром», но не настолько фанатично следует этой роли, чтобы оправдывать ожидания Унферта), и более примитивным душевным строем Унферта (который буквально отождествляет себя с образом героя). Когда Грендель заставляет его убедиться в полном несоответствии взятой на себя роли и своего действительного положения, Унферт оказывается полностью уничтожен: желает смерти, но не может убить себя, так как ему стыдно в такой степени проявить малодушие перед Гренделем.

Хотя несоответствий, осознанных Унфертом, реально больше, назовем два наиболее существенных: 1) Унферт тщеславно надеется, что его «подвиг» (проникновение в пещеру Гренделя) будет воспет Сказителем: «Год за годом и век за веком будут петь о том, как Унферт прошел через огненное озеро ... и отдал свою жизнь в битве с запредельным монстром» (С. 333—334), и одновременно утверждает, что «Поэзия — это мусор, просто облака слов, утешение для потерявших надежду» (С. 334). 2) Унферт склонен приписывать себе мужество, жажду славы и стремление к идеалу, однако демонстрирует малодушие, глупость, тщеславие и фанатизм.

Грендель убеждается, что не всем душам, способным воспринять идеал Сказителя, под силу сохранить ему верность в столкновении с действительностью; в полной мере это удается только Беовульфу (поэт мифологизирует действительность словами, а Беовульф — деяниями). Унферту не удалось, как почти никогда не удается и Гренделю. Унферт — пародия на героя, поэтому его рассуждения о героизме и поэзии приобретают комично-пародийный оттенок.

Из-за недостатка общения Гренделю трудно решать мировоззренические вопросы. Мать горячо любит его, но всегда молчит. Постепенно Грендель перестает ждать от нее понимания. Дракон говорит, но он видит мир совершенно иначе, чем Грендель, поскольку знает будущее и потому изначально лишен возможности выбора: «Драконам нет дела до вашей куцей свободы воли» (С. 316). Ценя ум, серьезность и душевную чуткость мальчика, дракон пытается, учитывая громадную разницу, что существует между его представлениями о реальности и опытом Гренделя, помочь «ученику» в его поисках, подтолкнуть к пониманию собственного предназначения.

Фактически у Гренделя в романе два наставника: дракон и Сказитель, философ и поэт. Дракон аппелирует к разуму героя, поэт обращается к сердцу. Сначала позиции дракона и Сказителя в отношении его цели и места в мире видятся Гренделю взаимоисключающими. Это находит объяснение позже, по мере проникновения в глубинный смысл романа: сущность одного и того же явления философ и поэт как правило выражают по-разному.

Грендель бесконечно очарован той картиной мира, которая возникла в его воображении под воздействием песен Сказителя. В романе Гарднера поэтическое слово способно изменять реальность: Сказитель пересоздал в своем творчестве не только прошлое (историю людей), он пересоздал заново самого Гренделя, изменив его представление о самом себе и определив его судьбу.

Дракону удалось посеять сомнения в душе Гренделя, то есть положить начало процессу самоопределения личности. Сказитель же, силою своего дара, сумел подчинить себе его душу; это привело к возникновению множества новых внутренних противоречий и сказалось на дальнейшем развитии упомянутого выше процесса.

Сказитель для Гренделя — кумир, почти Бог (14-15 лет — возраст создания кумиров), поэтому его слова — истина, даже если смысл этих слов представляется абсурным. Неожиданно для самого себя Грендель почувствовал готовность принять себя и свою судьбу такими, какими видит их Сказитель, потому что понял, что только при этом условии изображенная поэтом целостная картина мира, в которую сам Грендель уверовал до глубины души, обретет истинность.

Именно влияние поэта породило тот глубокий надлом личности Гренделя, о котором он говорит: «я сжимал руками голову, будто пытался соединить половинки треснувшего черепа — и не мог» (С. 304). Раскол между искренним стремлением к добру и глубоким убеждением в обреченности своей души злу будет углубляться до того момента, когда Грендель сумеет наконец свести воедино собственные несвязные мысли, воспринятое от Сказителя и то. что узнал от дракона. В определенный момент эти три начала сольются в одно, и тогда Грендель уяснит себе свое место в мире, ту задачу, которую он призван выполнить, и окажется в состоянии спокойно принять все, что должно свершиться. Мужественное, подразумевающее самопожертвование решение Гренделя — не отступать от предназначенной ему судьбы — стоит не менее трагически высоко, чем боевая победа Беовульфа.

В какой-то момент в сознании Гренделя два различных понятия — «быть бессмысленно принесенным в жертву без собственного понимания и согласия» и «сознательно и добровольно отдать себя в жертву ради высокой и ясной цели» сольются вместе, когда тягостный сон существования, цель которого остается недоступной сознанию, закончится, и наступит долгожданная реальность надприродного порядка, мифическая реальность.

Мифологическая ситуация, образно представленная в философском романе Гарднера, снова возвращает человека к трагической нравственной проблеме, когда возможность выбора практически исключена, что в полной мере осознается принимающим нравственное решение. В таких условиях нравственная позиция может проявиться только в принятии или непринятии веления судьбы.

Предчувствие опасности только подстегивает Гренделя, буквально гонит навстречу Беовульфу: «Я все больше и больше боялся его и в то же время ... со все большим нетерпением ждал часа нашей встречи» (С. 387), поскольку только в поединке с ним может быть реализовано то предназначение, которое Грендель к этому времени уже для себя определил.

В душе Гренделя живет убеждение в относительной неограниченности отпущенного ему времени. Грендель не спешит, недаром тревожное ощущение «монотонного ритма» возникает у него только с появлением Беовульфа и приводит к ясному осознанию идеи времени и всего, что связано со временем для небессмертного существа: краткости, скоротечности и смерти. Задолго до появления Беовульфа Гренделю становится ясно, что «что-то надвигается» (С. 378). Он описывает Беовульфа очень образно: множество эпитетов, метафор, уподоблений: «безжизненный и равнодушный» (С. 379), «Непомерно мускулистый торс, ... подрагивающий от мощи, как грудь коня» (С. 380), его дружина — «чудовищная, грозная махина» (С. 380); он и его воины «торжественные и зловещие» (С. 380).

Грендель отмечает отсутствие самоиронии и рефлексии в поведении Беовульфа: «Чужеземец пришел не в игрушки играть» (С. 385). Неприязненное отношение к игре говорит о некоторой ограниченности ума, какая часто свойственна людям действия, обладающим сильной интуицией происходящего. Являясь волевыми и цельными натурами, они почти не способны видеть себя со стороны. Беовульф абсолютно убежден в своем решении (уничтожить чудовище) и всецело предан его осуществлению. Он движется неотвратимо и однонаправленно, как время. Гренделю, способному менять свои взгляды и решения по ходу дела, Беовульф представляется безумным.

Образ Беовульфа иногда сопровождается образом времени. К нему часто прилагаются эпитеты времени — неотвратимость, отстраненность, размеренность. С ним связан и предшествует его появлению «нечеловечески монотонный ритм» (С. 378). Грендель говорит, что манеры его таковы, словно «в его распоряжении целая вечность» (С. 379). Беовульф так хорошо контролирует свои эмоции, а, может быть, настолько уверен в себе, что его поведение создает впечатление неестественной механистичности. В последних двух главах романа, где идет речь о Беовульфе, он нигде не назван по имени. Гарднер делает это умышленно: это еще один прием, позволяющий автору соотнести образ Беовульфа с образом времени, поскольку время изначально безымянно.

Только в часы последнего пира Грендель наконец постиг настоящий смысл героизма. Определение Унферта, которое он, скорее всего, позаимствовал из какой-нибудь песни Сказителя, оказывается верным: «Героизм — нечто большее, чем просто благородные слова. Внутренний героизм — вот в чем дело. Только в жизни героя мир перестает быть бессмысленным» (С. 386—387), но Грендель никак не мог воспринять его смысл, пока оно оставалось репликой откровенно комического персонажа. Как только живой иллюстрацией к этой формуле оказался не Унферт, а Беовульф, все встало на свои места. Эти слова связались у Гренделя с представлением о героизме, которое он составил себе, наблюдая поведение Вальтеов и Хродгара: истинный героизм — это способность твердо и мужественно следовать избранному пути.

«Время пришло» (С. 388). Возбуждение, восторг и страх переполняют душу Гренделя, когда он, наперекор здравому смыслу, но, подчиняясь неодолимой власти своей судьбы, вступает глубокой ночью в чертог Хродгара. Беовульф, сражаясь, не столько говорит с Гренделем, сколько произносит слова, мифологизирующие происходящее. Его речь подобна заклинаниям. Все его поведение напоминает обряд, он совершенно безличен, как время.

Понимание Беовульфом сущности Гренделя и то, как дракон определяет его предназначение, во многом совпадают. Такое сходство возможно благодаря наличию единой общей идеи, — с одной стороны, лежащей в основе восприятия мира у дракона, а с другой стороны, определяющей мифическую сущность образа Беовульфа, — идеи времени.

Силой, убивающей Гренделя, Беовульф называет время, которому дает четкое определение: «Время — это разум, рука творящая (пальцы на струнах, мечи в руках героев, деяния, глаза королев). Этим я убью тебя» (С. 390). Слушая шепот Беовульфа, Грендель сразу же отмечает сходство с концепцией дракона: «Раньше меня уже предавали подобными речами» (С. 390). Грендель является условием существования человеческого общества, но для того, чтобы выполнить свою задачу в полной мере, на каждом этапе развития сущность, олицетворяющая это условие, должна (когда наступает ее время) преодолеваться, то есть уничтожаться. Эта сущность вдохновляет Сказителя и придает его песням большую убедительность, требует появления героя-избавителя, учит ценить жертвенность и красоту женщин.

Важно отметить, что образ Беовульфа в последней главе романа, изображающей его поединок с Гренделем, полностью соответствует закрепленному в сознании Гренделя образу дракона: «рука мощная, как челюсти дракона», «огненные крылья за спиной», «выдыхает пламя» (С. 389, 391). Отчасти это связано с тем, что Беовульф — единственный кроме дракона, кто вызывает ужас и смятение у Гренделя. Главная же причина в том, что Беовульф — это образ времени; времени, которое является основой и сутью всех размышлений дракона. Дракон, как и Беовульф, находится в иных отношениях со временем, оба они в той или иной мере — порождения времени, и именно идея времени объединяет их в сознании Гренделя.

С философской точки зрения (в романе — с драконьей) Беовульф и Грендель равно находятся вне нравственности, так как лишены возможности выбора, поскольку роли их заранее определены. Другое дело — Поэзия, та, доступная смертным форма связности мира, в которой невозможны вненравственные суждения и образы (Гарднер последователен: раз Сказитель гениален, значит его творчество морально), в которой Беовульф — великий воин, защитник людей, а Грендель — непредсказуемая, иррациональная, чуждая, злая сила, которая в определенный момент времени преодолевается с помощью героя.

Беовульф и Грендель — равно трагические фигуры. Их поединок предопределен роком и заранее известно, что Беовульф должен победить, а Грендель должен погибнуть. Причем исход битвы до того, как она завершится, для всех людей и для них тоже представляется непредсказуемым (поскольку будущее скрыто от смертных). Это является причиной двойственности восприятия Гренделем как сражения, так и результата. Умирающий Грендель неутомимо цепляется за второе толкование ситуации: «С бедным Гренделем произошел несчастный случай. Такое может быть с каждым» (С. 392).

Грендель добровольно приносит в жертву свою жизнь ради правильного осуществления предвечного замысла (если нет чудовища, то нет и героя). Отсутствие выбора, как мы видим, вовсе не отменяет добровольность. Принесение себя в жертву является следствием осознания своей ответственности и представляет собою высокий нравственный подвиг. В умирающем сознании Гренделя рождается неоднозначная, но вселяющая надежду мысль: «А не радость ли я ощущаю?» (С. 392). Гарднер выделил эти слова курсивом. Возможно, по мнению автора, Грендель сомневается в своих чувствах потому, что ощущение радости особого рода — радости как отрадного чувства душевного удовлетворения, связанного с выполнением долга — ему фактически не приходилось испытывать, и поэтому он не уверен, радость ли это.

Список литературы

Гарднер Д. Ч. О моральной ответственности литературы. // Писатели США о литературе. М., 1982. Т. 2, С. 389.

Липинская А. А. Роман Джона Гарднера «Грендель» в контексте филологических исследований автора. Дисс. на соиск. уч. степ. к. филол. н. СПб., 2003. С. 167.

Здесь и далее цитаты из «Гренделя» даны в переводе Н. Махлаюка по изданию: Гарднер Д. Крушение Агатона. Грендель. СПб., 1994.

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://evcppk.ru