3.Цель работы: Изучение славянских мифов и попытка объяснить себе рождение сказочных персонажей с их характером, темпераментом, образом жизни и мировоззрением.

4.Краткое изложение темы:

· Введение.

· Устройство мира древних славян.

· Уровни славянской мифологии.

· Пантеон богов.

· Отражение славянских мифов в сказках.

· Заключение.

Введение.

Если вы читаете или говорите по-русски, хотите вы этого или нет, чувствуете или нет - вы находитесь в мире славянской культуры.

А ведь многие обычаи как раз оттуда, из наших языческих времён. Там, в этом загадочном и необыкновенно интересном мире, коренится наше мировоззрение. Неужели же справедливо, что мы во всех подробностях изучаем египетских, греческих, римских Богов, а своих даже не знаем.

Именно желание узнать об образе жизни и мышления славян, о зарождении славянской мифологии, заставило заняться меня этой работой.

Работа над данным исследовательским проектом помогла мне не только подробно ознакомиться с первоисточниками по славянской языческой мифологии, но и доказать актуальность и своевременность выбранной мною темы: Древние славянские божества в русских сказках. История и вымысел.

Вследствие этого возникла необходимость в постановке конкретной цели проекта:

Представить языческую мифологию в качестве основного способа осмысления природного и человеческого мира древних славян, раскрывая историю и вымысел.

Эффективное осуществление поставленной цели возможно только при решении следующих задач:

-Показать языческую мифологическую систему, чтобы понять мировосприятие древних славян.

-Представить Древний пантеон и культ богов.

-Ознакомиться и сравнить богов древних славян с фольклорно-этнографическим материалом А.Н.Афанасьева.

-Продемонстрировать навыки самостоятельного исследования в работе с художественными произведениями.

Практическая значимость моего проекта в том, что данный материал может быть использован на уроках, где учащиеся глубоко занимаются изучением отечественной истории, литературного творчества.

Устройство мира древних славян.

Древние славяне были людьми ведической культуры, поэтому древнеславянскую религию правильнее было бы именовать не язычеством, а ведизмом. Слово «веды» - созвучно современному русскому «ведать», «знать». Это мирная религия высококультурного земледельческого народа, родственная другим религиям ведического корня - Древней Индии и Ирана, Древней Греции.

НАЧАЛО славянской культуры относится к VI в. На ранних этапах развития, природа страны накладывала огромный отпечаток на весь ход ее истории. До образования Киевского государства они имели значительную историю, заметные успехи в области материальной культуры, владели секретами обработки металла, применяли земледельческие орудия. У этого народа были выработаны известные представления о земном и загробном мире, сложились строго соблюдаемые ритуалы, и когда завершился процесс этногенеза – формирования древнерусской народности – эти культурные достижения прошлого не были забыты.

Важная черта образа жизни и мысли древних славян - представление о неразрывном единстве-родстве живущих с предками-праотцами и богами как условии гармонии миров: земного и небесного. Хрупкость такого равновесия ощущалась людьми и олицетворялась ими в битве Правды и Кривды.

Противопоставление белый - черный воплощено в пантеоне - Белобог и Чернобог, гаданиях, приметах. Белый соотносится с положительным началом, черный - с отрицательным.

Для мировоззрения древних славян был характерен антропотеокосмизм т.е. не делили на сферы человеческого, божественного и природного, понимание мира как никем не созданного, вечного.

Православие стало вытеснять древнюю культуру и веру славян не ранее XI в. - много позднее, чем у других европейских народов. До этого она существовала не менее полутора тысячи лет. Наследие столь мощного пласта славянской культурной архаики заявляло, продолжает заявлять о себе и со всей очевидностью, и исподволь: в образе мышления, стиле и фразеологии речи, мимике и жестах, неосознаваемых движениях души, соприкасающейся с миром родной природы. Ее значение состоит еще в том, что с образами персонажей того далекого мира мы знакомимся в раннем детстве, когда человек наиболее открыт этому мирозданью.

С древних времен, рядом с земледелием и скотоводством, население Древней Руси успешно занималось торговлей. При таком условии можно предположить раннее существование городов, уже в VII-VIII вв. Летопись не приводит времени их появления. Они были “изначально” – Новгород, Полоцк, Ростов, Смоленск, Киев – все на речных, торговых путях. Города являлись не только пунктами племенной обороны и культа. К XI в. они – центры политической, культурной жизни, ремесленного производства. С появлением частной собственности, богатых земледельцев, возникают грады-хоромы (замки). В скандинавских сагах IX в. Древняя Русь называлась “Гардарикой” – страной городов. Формирующаяся культура Киевской Руси была городской. Таким образом, до второй половины IX в., до образования государства, восточные славяне имели уже значительную историю, успели достигнуть заметных успехов в области материальной культуры, которая являлась основой общественной жизни.

Центральное место в культуре этого периода занимала языческая религия. Религиозные взгляды древних славян отражали мировоззрение наших предков. Человек жил в мифологической картине мира. В центре ее находилась природа, к которой приспосабливался коллектив. Можно выделить несколько этапов развития языческой культуры.

На первом этапе природа населялась множеством духов, которых надо было умилостивить, чтобы они не вредили человеку, помогали в трудовой деятельности. Славяне поклонялись Матери-Земле, довольно развиты были водяные культы. Считая воду стихией, из которой образовался мир, славяне населяли ее различными божествами – русалками, водяными, морянами, посвящали им праздники. Почитались леса и рощи, их считали жилищами богов. Почитались бог солнца – Даждьбог, бог ветра – Стрибог. Славяне думали, что их родословная происходит от богов.

На втором этапе в русско-славянском язычестве развивается и держится дольше других видов верований культ предков. Почитали Рода – творца Вселенной и Рожаниц – богинь плодородия. Славяне верили в потусторонний мир, смерть воспринимали не как исчезновение, а как переход в подземный мир. Они сжигали трупы или предавали их земле. В первом случае предполагалось, что после смерти жить остается душа, в другом допускалось, что они продолжают жить, но в ином мире. Душа после сожжения сохраняла связи с материальным миром, принимая иной образ, вселяясь в новое тело. Славяне считали, что предки продолжают и после смерти жить с ними, постоянно находясь рядом.

На третьем этапе развития языческой религии появляется “Бог богов”, удаленный от мира. Это уже существо небесное, глава иерархии богов. В VI в. повелителем Вселенной признавали бога-громовержца Перуна. В договорах X в. с греками, русские князья клялись двумя богами: Дружинным – Перуном (впоследствии – княжеским богом), а купцы – Велесом – богом скота (впоследствии богом богатства и торговли). У славян существовали довольно развитые формы языческой обрядности, т.е. организованной, упорядоченной системы магических действий, практическая цель которых в том, чтобы воздействовать на окружающую природу, заставить ее служить человеку. Поклонение идолам сопровождалось языческими ритуалами, которые не уступали христианским по пышности, торжественности и воздействию на психику.

Языческая обрядность включала различные виды искусств. С помощью скульптуры, резьбы, чеканки создавались изображения, обладание которыми, думали славяне, давало власть над силами природы, предохраняло от бед и опасностей (амулеты, обереги). Языческие символы проявлялись в славянском фольклоре (образы березы, сосны, рябины), в зодчестве – на кровлях жилищ вытесывались изображения птиц, конских голов.

Славяне строили многокупольные деревянные языческие храмы, но их храм был скорее местом хранения предметов поклонения. Обряды же сопровождались произнесением заговоров, заклинаний, пением, плясками, игрой на музыкальных инструментах, элементами театрализованных действий.

Уровни славянской мифологии.

Что же такое мифология?

Миф (греч. слово,предание)-сказание, передающее представления и верования людей в древности о происхождении мира и жизни на земле, о бргах и героях.

О славянской мифологии теперь можно судить только по вторичным – письменным, фольклорным и вещественным источникам. Я думаю, что богатым источником для исследователей славянской мифологии является фольклор – сказки, былины, обрядовые песни, заговоры и пр., основанные на древних мифах и легендах. Конечно, мифы в таком изложении сильно исказились, и основная проблема исследователей заключается в том, чтобы вычленить, реконструировать древнейшие представления, очистить их от всего, привнесенного позднее. Сказка, а также былины в ряде случаев сохраняют некоторые сюжеты языческих мифов о животных, богах, духах и мироустройстве.

· Высший уровень. К высшему уровню относились два праславянских божества Перун и Велес. Эти божества воплощают военную и хозяйственно-природную функции. Они связаны между собой как участники грозового мифа: бог грозы Перун, обитающий на небе, на вершине гор, преследует своего змеевидного врага, живущего внизу, на земле. Преследуемый Велес прячется последовательно под деревом, камнем, обращается в человека, коня, корову. Во время поединка с Велесом Перун расщепляет дерево, раскалывает камень, мечет стрелы. Победа Перуна завершается дождем, приносящим плодородие.

· К более низкому уровню могли относиться божества, связанные с хозяйственными циклами и сезонными обрядами, а также боги, воплощавшие целостность замкнутых небольших коллективов: Род, Чур. Возможно, что к этому уровню относилось и большинство женских божеств, обнаруживающих близкие связи с коллективом, иногда менее уподобленных человеку, чем боги высшего уровня.

С обозначением доли, удачи, счастья, вероятно, было связано и общеславянское Бог. Можно сравнить богатый (имеющий бога, долю) - убогий (не имеющий бога, доли), в украинском языке - небог, небога - несчастный, нищий. Слово «Бог» входило в имена различных божеств- Даждьбог, Чернобог и другие. Славянские данные и свидетельства других наиболее архаических индоевропейских мифологий позволяют видеть в этих наименованиях отражение древнего слоя мифологических представлений праславян. Многие из этих персонажей выступают в сказочных повествованиях в соответствии со временем бытования сказки и даже конкретными жизненными ситуациями.

· Сказочные персонажи, по-видимому, - участники ритуала в их мифологизированном обличье и предводители тех классов существ, которые сами принадлежат к низшему уровню: таковы баба-яга, кощей, чудо-юдо, лесной царь, водяной царь, морской царь. К низшей мифологии относятся разные классы нечисти, духов, животных, связанных со всем мифологическим пространством от дома до леса, болота. Это домовые, лешие, водяные, русалки, кикиморы; из животных – медведь, волк.

Человек в его мифологизированной ипостаси соотносится со всеми уровнями славянской мифологии, особенно в ритуалах.

Пантеон богов.

Главные боги.

В связи с потребностью внутреннего объединения княжеский бог Перун становится богом общегосударственным. Верховным мужским божеством славян был Род.

В славянском пантеоне были и боги неславянского происхождения: финская богиня Мокошь, бог солнца народов Востока – Хорс. В результате обычные межплеменные конфликты получали закрепление в религиозной сфере. В 980 году Владимир предпринял первую религиозную реформу, суть которой – слияние разнородных богов в едином пантеоне, но она потерпела неудачу. Древнейшим поучениях против язычества ХII—ХIII вв. о Роде пишут как о боге, которому поклонялись все народы:

Начали эллины ставить трапезу Роду и Рожаницам, также египтяне, также римляне. Даже и до славян дошло, эти же славяне начали трапезу ставить Роду и Рожаницам прежде Перуна, бога их. Другой христианский книжник наставляет: «Всем бог есть творец Бог, а не Род». Этим противопоставлением летописец невольно даёт понять, какое значительное место отводилось Роду в пантеоне древнеславянских божеств.

Род был богом неба, грозы, плодородия. О нём говорили, что он едет на облаке, мечет на землю дождь, и от этого рождаются дети. Род — повелитель земли и всего живого, он — языческий бог - творец.

в славянских языках корень «род» означает родство и рождение, воду (родник), прибыль (урожай). Такие понятия, как народ и родина, кроме того — красный цвет (рдяный) и молнию, особенно шаровую, называемую «родия». Такое разнообразие однокоренных слов, несомненно, доказывает величие языческого бога.

Много общего с Родом имеют Стрибог и Сварог. «Стрибог» означает бог-отец, его внуками считались ветры. «Сварог» переводится как «небесный» , в мифах о нём говорится как о боге, пославшем людям клещи, благодаря чему они научились обрабатывать железо. Сварог связан и с огнём, который называли «сварожичем».

Спутницами Рода были Рожаницы — безымянные богини плодородия, изобилия, благополучия. Образ их восходит ещё к древним Оленихам, однако Рожаницы хранительницы жизни.

По наиболее древнему представлению Рожаницы мыслились в виде двух небесных богинь, подательниц дождя, но дольше всего держалась вера в них как в защитниц молодых матерей и маленьких детей.

В честь Рода и Рожаниц устраивались ритуальные пиры во время осеннего праздника урожая и на зимнее солнцестояние. Приношения богам состояли из хлеба, мёда, творога, пирогов.

Боги земледельческой эпохи.

С переходом славян к земледелию важную роль в их верованиях стали играть солнечные боги. Многое в культе славяне заимствовали у соседних восточных кочевых племён, имена божеств также имеют скифские (иранские) корни. Прочитав много мифов древних славян, я понял, что несколько столетий одним из самых почитаемых на Руси языческих божеств был Дажьбог (Даждьбог) — бог солнечного света, тепла, времени созревания урожая, плодородия вообще (его имя переводится как «бог жары»). Славяне называли его «Солнце-царь, сын Сварогов», символами этого бога были золото и серебро. Культ дажьбога особенно расцвёл на Руси в ХI—ХII вв., в эпоху государственный раздробленности, сосуществуя с христианством (религия той поры носит название двоеверие). Со временем древнее значение имени, дажьбога забылось, и о нём стали говорить как о Дайбоге, о «боге дающем».

Русские люди почитали Дажьбога как своего защитника, называя себя его внуками. О Дажьбоге — Солнце- царе — говорили как о первом правителе, учредителе календарного счёта дней, законодателе. Великого князя киевского Владимира Святого называли Красным Солнышком (примечательно, что князь, принёсший на Русь христианство, получил языческое прозвище, — это говорит о том, что в эпоху двоеверия христианские и языческие символы не разделялись в народном сознании).

Дажьбог изображался летящим на колеснице, в которую запряжены грифоны — собаки с птичьими крыльями, спутники богов плодородия; в руках бога — ритуальные жезлы с изображением листьев папоротника. Такие жезлы (тояги) использовали болгарские жрецы во время летних молений о дожде.

Дажьбог был богом солнечного света, но отнюдь не самого светила. Богом солнца был Хорс. Представление о том, что солнечный свет существует независимо от солнца, свойственно многим народам;

Хорс, чьё имя означает «солнце» «круг», воплощал в себе движущееся по небу светило. Это очень древнее божество, не имевшее человеческого облика и представлявшееся просто золотым диском. С культом Хорса были связаны ритуальный весенний танец — хоровод (движение по кругу). Обычай печь на Масленицу блины, напоминающие по форме солнечный диск, и катать зажжённые колёса, также символизировавшие светило.

Спутником богов солнца и плодородия был Семаргл (Симаргл) — крылатый пёс, охранитель посевов, бог корней, семян, ростков. О древности его говорит звериный облик; представление о Семаргле — защитнике посевов — как о чудесной собаке легко объяснимо: реальные псы оберегали поля от диких косуль и коз.

Хорс и Семаргл — божества скифского происхождения, их культ пришёл от восточных кочевников, поэтому оба этих бога широко почитались только в Южной Руси, граничившей со Степью.

Женскими божествами плодородия, благополучия, весеннего расцвета жизни были Лада и Леля. Они подобны безымянным Рожаницам — спутницам Рода; сопоставление с мифологией других народов позволяет утверждатъ, что богини были матерью и дочерью.

Лада — богиня брака и любви, изобилия, времени созревания урожая. Её культ прослеживается у поляков вплоть до ХV в.; в древности он был распространён у всех славян, а также балтов. К богине обращались с мольбами поздней весной и в течение лета, приносили в жертву белого петуха (белый цвет символизировал благо). Имя её повторялось в припевах песен: «Ой, Ладо!».

Образ Лады как богини урожая и свадеб ярче всего отражён в народной игре «А мы просо сеяли», где сначала перечислялся весь цикл земледельческих работ, а затем одна из групп играющих «сваталась» к другой, и заканчивалась игра-обряд «свадьбой» —

переходом одной из девушек в другую группу. Эта игра сопровождалась песней, каждая строфа которой заканчивалась припевом «Ой, Дид-Ладо!», т. е. игра являлась не чем иным, как молением об урожае и замужестве, обращённым к богине.

Ладу называли «матерью Лелевой».

Леля — богиня незамужних девушек, богиня весны и первой зелени. Её имя встречается в словах, связанных с детством: «ляля», «лялька» — кукла и обращение к девочке; «люлька»; «лелеко» — аист, приносящий детей; «лелеять» — заботиться о маленьком ребёнке. Особо почитали Лелю молодые девушки, справляя в её честь весенний праздник Ляльник: выбирали самую красивую из подруг, надевали на её голову венок, усаживали на дерновую скамью (символ прорастающей молодой зелени), водили вокруг неё хороводы и пели песни, прославляющие Лелю, затем девушка - «Леля» одаривала подруг заранее приготовленными венками.

К древнейшему земледельческому культу Матери-земли восходит общеславянское почитание Макоши (Мокоши) — богини земли, урожая, женской судьбы, великой матери всего живого. Макошь как богиня плодородия тесно связана с Семарглом и грифонами, с русалками, орошающими поля, с водой вообще — Макоши поклонялись у родников, в качестве жертвы девушки кидали ей пряжу в колодцы (отсюда объяснение другого варианта написания имени богини: Мокошь — от «мокнуть»; однако при таком понимании имени богиня оказывается только покровительницей воды и прядения, а не земли и урожая). Макошь была также богиней женских работ, чудесной пряхой.

Священным днём Макоши считалась пятница; особо праздновались двенадцать пятниц в году (каждый месяц), из них наиболее важны девятая и десятая (конец октября — ноябрь), когда заканчивались все работы в поле и начинались женские посиделки, где пряли, ткали, шили.-

На эти пятницы девушки приглашали парней, угощали их, пели песни, загадывали загадки, В честь девятой пятницы девушки ткали «обыденную пелену» (т. е. ткань, сделанную за один день): собравшись вместе, они за этот день проделывали весь годовой цикл работ — теребили лён, пряли, ткали, белили; эту ткань приносили в жертву богине. В северных русских вышивках часто встречается женская фигура среди растительного орнамента. Предполагается, что это — Макошь.

Мужским божеством плодородия, связанным с нижним миром, был Велес (Волос). Его образ и культ существенно отличались от образа и культа Рода — небесного бога плодородия. Имя Велеса восходит к древнейшему корню «vе1» со значением «мёртвый»; Велес — владыка мира мёртвых. Но поскольку с миром мёртвых связывались представления о магической силе, обладатель которой подчиняет себе людей, то этот же корень означает могущество и встречается в словах «власть», «велеть», «владеть», «великий». Хозяин иного мира — божество-прародитель — в древнейшей мифологии имеет облик животного, и образ Велеса восходит к образу Медведя как могущественного божества: бог долго сохраняет черты зверя, представляется мохнатым (в южнославянских языках название шерсти — волна — восходит к тому же корню; другая форма имени бога — Волос).

Соединение этих представлений о боге даёт ключ к пониманию слова «волхв», он общается с иным миром, наделён великой мудростью и поэтическим даром.

Он могущественный маг и, возможно, пророк (как известно, с вопросами о будущем люди нередко обращались к умершим).

Культ Велеса у славян сильно менялся на протяжении времени. Наиболее древний облик бога — Медведь, являющийся прародителем диких животных, на которых ведётся охота. С переходом к скотоводству Велес превратился в покровителя домашних животных, «скотьего бога», почитание же Медведя становится самостоятельным культом и постепенно забывается.

Но «скотий бог» ещё не окончательно теряет медвежий облик: так, русские крестьяне до ХХ в. хранили в хлевах медвежью лапу как оберег и называли её «скотий бог». Совершая магические действия, призванные охранять скот, хозяин надевал шубу мехом наружу. С развитием у славян земледелия Велес становится богом Урожая, оставаясь по-прежнему богом мёртвых — предки, похороненные в земле, были покровителями и подателями урожая. Представление о Велесе как о боге мёртвых и боге урожая отразилось в обычае оставлять Велесу на бородку несжатым не первый, а последний сноп хлеба.

Ещё со времён скотоводческого образа жизни славяне почитали Велеса как бога богатства (в древности расплачивались домашними животными, слово «скот» обозначало деньги). В Древней Руси Велес был и покровителем купцов.

Культ Велеса — великого подземного бога, подателя плодородия и богатства, владыки мудрости, колдовства, поэзии, повелителя мёртвых — был очень широко распространён на Руси. Об этом, в частности, говорит обилие деревень и сёл с названиями Велесово, Волосово, Волотово. .

Во многом схожа с Велесом Морена (Марена) — богиня мира мёртвых, её имя имеет общий корень со словами («смерть и «мор») и плодородия земли. Следы её культа у славян прослеживались до недавнего времени: Марой или Мареной называли соломенное чучело — олицетворение зимней стужи, которое на Масленицу разрывали и разбрасывали по полям, чтобы те дали богатый урожай.

Представления о Морене как царице иного мира, подательнице благ, сохранились и в русских сказках, где она названа элатокудрой царевной Марьей Моревной. Её обычно похищает Кощей (пленение богини плодородия приводит к голоду и бедам), Иван-царевич освобождает её, и наступает счастье, расцвет жизни (символ победы над зимней стужей и прихода весны).

Боги войны.

Среди общеславянских богов плодородия особое место занимают воинственные боги, которым приносились кровавые жертвы, — Ярило и Перун.

Несмотря на глубокую древность, следовательно, широкую известность этих богов, они были мало почитаемы большинством славянских племён из-за своего воинственного облика.

Ярило — бог зерна, умирающего в земле, чтобы возродиться колосом, — был одновременно и прекрасным, и жестоким. Язычникам он представлялся юношей на белом коне, в белой одежде, в венке из полевых цветов, со снопом ржи в одной руке и отрубленной человеческой головой — в другой. Корень его имени — «яр» — встречается в словах, связанных с идеей плодородия и расцвета ЖИЗНИ: яровая пшеница; ярочка — молодая овца; но тот же корень означает гнев, пыл: яростный, ярый — сердитый или пылкий; яркий огонь. Яриле как богу смерти и воскресения приносилась в жертву молодая овца, кровью которой окропляли пашню, дабы сделать урожай более обильным.

Славянским громовержцем был Перун. Его культ является одним из древнейших и восходит ещё к III тыс. до н. э., когда воинственные пастухи на боевых колесницах, обладавшие бронзовым оружием, подчиняли себе соседние племена. Перун был в большей степени богом-воином, чем воплощением оплодотворяющих землю весенних гроз, поэтому неудивительно, что вплоть до Х в. — времени военных походов киевлян — его культ не занимал центрального места, а в некоторых областях славянского мира был вообще не известен. Основной миф о Перуне повествует о сражении бога со Змеем — похитителем скота, вод, иногда светил и жены громовержца. Оба героя мифа связаны с камнем: либо бой происходит на горе, либо Змей — каменный, либо Перун поражает его каменным оружием (слово молния по происхождению родственно слову молот и означает «каменный топора»; так же и небосвод древним людям представлялся каменным, а тучи — сталкивающимися небесными горами).

Перун-змееборец, обладатель молнии-молота, тесно связан с образом магического кузнеца. Так, в русских сказках Змея часто побеждают кузнецы, ухватив её клещами за язык. Кузнечное ремесло осознавалось как волшебство. Молодой Владимир Святославич провозглашает Перуна верховным богом Руси и отправляет своего дядю Добрыню в Новгород, дабы ввести новый культ и там. Торговым новгородским людям бог-воин был чужд, они сопротивлялись киевлянам, но их возмущение было подавлено, идол Ящера изрублен, и на его месте поставлен идол Перуна.

Перуна называли «княжьим богом», поскольку он был покровителем князей, символизировал их власть. Такой бог был чужд большинству общинных славян-земледельцев, и это равнодушие народа к богу, объявленному верховным, неоднократно наводило учёных на мысль, что Перун — неславянское божество, заимствованное у варягов. Однако имя бога — исконно славянского происхождения; скандинавские сказания о громовержцах мало похожи на мифы о Перуне.

Домашние божества.

Духи населяли не только леса и воды. Известно немало домашних божеств — доброхотов и доброжилоб, во главе которых стоял домовой, живший либо в подпечье, либо в лапте, повешенном для него на печь. В новый дом домового переносили в горшке с углями из старой печи, повторяя при этом: «Домовой, домовой, пойдём со мной!». Домовой покровительствовал хозяйству: если хозяева были старательны, он к благу прибавлял благо, а за лень наказывал бедой.

Считалось, что с особенным вниманием домовой относился к скотине: по ночам якобы расчесывал гривы и хвосты коней (а если сердился, то, наоборот, спутывал шерсть животных в колтуны); он мог <отнять> молоко у коров, а мог сделать удой обильным; он имел власть над жизнью и здоровьем новорождённых домашних животных.

Вера в домового тесно переплеталась с верой в то, что умершие родичи помогают живым. В сознании людей это подтверждается связью домового с печью.

В древности многие народы верили, что именно через дымоход в семью приходит душа новорождённого и также через дымоход уходит дух усопшего.

Изображения домовых вырезались из дерева и представляли собой бородатого человека в шапке. Такие фигурки назывались чурами щурами и одновременно символизировали умерших предков — прадедов, пращуров. Выражение: «Чур меня!» означало просьбу: <Предок, охрани меня!>. Предки семьи - деды - были её надёжными и заботливыми защитниками.

На Руси верили, что домовой лицом сходен с хозяином дома, только руки у него покрыты шерстью. В Белоруссии и соседних с ней областях домового почитают в образе настоящего ужа, живущего под печью; хозяйки называют такого ужа господариком и кормят молоком. Обычай держать в домах ужей с глубокой древности известен всем славянам: ужи считались охранителями посевного зерна, потому что их боятся мыши.

Изображения ужей археологи встречают на многих предметах, например, на сосудах с зерном. В некоторых северных русских сёлах бытовали поверья о том, что о хозяйстве кроме домового заботятся также дворовый, скотнник и кутной бог (эти доброжилы обитали в хлеву и приглядывали за скотиной; им в жертву оставляли в углу хлева немного хлеба и творога), а также овинник — хранитель запасов зерна и сена.

Совершенно иные божества обитали в бане, которая в языческие времена считалась нечистым местом. Банник был злым духом, пугавшим человека, едва не доводившим его до удушья в бане, топившейся по-чёрному, т.е. с открытым очагом внутри и без дымохода. Чтобы умилостивить банника, люди после мытья оставляли ему веник, Мыло, воду; в жертву баннику приносили чёрную курицу.

В бане также оставляли жертвы навьям — злым душам тех, кто умер насильственной смертью. Навьи представлялись в виде огромных черных птиц без оперения, летающих по ночам, в бурю и дождь, <‘на злых ветрах’>. Эти птицы кричали, как голодные ястребы; их крик предвещал смерть. Навьи нападали на женщин, детей, сосали их кровь.

Чтобы уберечься от гнева навий, с собой всегда носили головку чеснока, иголку без ушка или серебряный амулет (Эти обереги защищали от любой нечисти и от колдовства).

Культ <малых> божеств, будь то домашние духи или духи природы, не исчез с приходом христианства. Поверья сохранились по двум причинам. Во-первых, почитание <малых божеств было менее явным, чем культ богов неба, земли, грозы. Малым божествам не строили святилищ, обряды в их честь совершались дома, в кругу семьи. Во-вторых, люди считали, что малые божества живут рядом, и человек общается с ними ежедневно, поэтому, несмотря на церковные запреты, продолжали почитать добрых и злых духов, тем самым, обеспечивая себе благополучие и безопасность.

В сознании древнего язычника жили одновременно два мира - реальный, человеческий мир и иной мир, населённый божествами (добрыми и Злыми) и душами предков. Поскольку древнейшими родичами считались божества-животные, то они мыслились как хозяева иного мира.

Иной мир воспринимался, с одной стороны, как очень далёкий и труднодоступный (находящийся под землёй или на небе). Могущественный колдун, сумевший проникнуть в него, возвращался обратно умудрённым, обучившимся магическим приёмам и приносил с собой различные чудесные предметы. А с другой стороны, иной мир мыслился как близкий, часто посёщаемый человеком, как будто это знакомый лес, болото или горы. Хозяева леса - Медведь и Волк - одновременно представлялись и хозяевами иного мира. Но самым грозным из хозяев считался владыка подземного и подводного мира - Змей.

Божества-чудовища.

Змей — могучее враждебное чудовище — встречается в мифологии практически любого народа. Древние представления славян о Змее сохранились в сказках.

В них герой сражается с многоголовым чудовищем, как правило, возле реки (Змей связан с подземными водами), победив его, освобождает царевну, а былинный герой Добрыня — многочисленных пленников.

Освобождение пленных - отзвук древнейшего мифа, в котором герой-колдун, отправляясь в иной мир, оказывался проглоченным Змеем и обнаруживал, что царство смерти находится в брюхе чудища. Там он встречал умерших предков, учился у них мудрости, копил силы, а затем выбирался обратно. Со временем представления о Змее менялись, он воспринимался всё более враждебно, и если в древних вариантах мифа попасть к нему в брюхо считалось большой удачей, то позже такое событие стало восприниматься как беда. Северные славяне (новгородцы и др.) поклонялись Змею — владыке подземных вод — и называли его Ящер.

Святилища Ящера располагались на болотах, берегах озёр и рек; наиболее известное из них находилось в Перыни, недалеко от Новгорода, в том месте, где из озера Ильмень вытекает река Волхов. Название «Перынь» древнее святилище получило, когда по приказу ещё молодого Владимира Святославича идол Ящера был повержен и заменён Перуном. Береговые святилища Ящера имели идеально круглую форму — круг как символ совершенства, порядка противопоставлялся разрушительной силе этого бога. В качестве жертв Ящеру кидали в болото чёрных кур, а также молодых девушек, что отразилось во многих поверьях (будто бы водяные уносят к себе под воду женщин или женятся на утопленницах). Отзвук тех же мифов сохранился и в детской игре в «Яшу», т. е. в Ящера, ждущего свою невесту-жертву. Все славянские племена, поклонявшиеся Ящеру, считали его поглотителем солнца: ежедневно вечернее светило опускается за пределы мира и подземной рекой плывёт на восток. Река эта течёт внутри двуглавого Ящера, проглатывающего солнце своей западной пастью и изрыгающего из восточной. О древности мифа говорит то, что Ящер не враждебен солнцу: он возвращает светило добровольно.

Наиболее подробные мифы о Ящере сохранились в Новгородской области. Новгородцы называли его «князем Волхова». Летописец сообщал, что Ящер «перекрывал в той реке Волхове водный путь. И не поклоняющихся ему иных пожирал, иных... потоплял. Поэтому люди, тогда несведущие, сущим богом окаянного того называли». Когда же бог был умерщвлён, его тело пошло вверх по Волхову, было выброшено на берег в Перыни и там погребено с великими почестями, как сообщают поздние летописи. Отголоски жертвоприношений Ящеру в Перыни дожили до ХХ в. Рыбаки, проплывая мимо святилища, по древней традиции совершали жертвоприношение — кидали в воду монеты.

Я думаю, что одним из самых подробных изложений мифа о Ящере является былина о Садко — гусляре, восхитившем своей игрой подводного владыку (названного в былине Морским царём). Садко получил от него дары и сказочно разбогател. Во второй части былины рассказывается о том, что Садко отправился на дно морское как жертва Ящеру-царю, но с помощью его дочери выбрался обратно.

Обычай приносить в жертву подводному богу человека очень долго существовал на севере в преобразованном Виде: так, на Онеге ещё в начале ХХ в. старики делали чучело и в дырявой лодке отправляли в озеро, где оно и тонуло. Другой жертвой, приносимой Ящеру, был конь, которого сначала выкармливали всей деревней, а потом топили.

С переходом к земледелию многие мифы и религиозные представления охотничьей эпохи видоизменялись или забывались, жестокость древних обрядов смягчалась: жертвоприношение человека сменялось жертвоприношением коня, а позже — чучела. Славянские боги земледельческой поры более светлы и добры к человеку.

Отражение славянских богов в сказках.

Как сказка – мир. Сказания народа,

Их мудрость темная, но милая вдвойне,

Как эта древняя могучая природа,

С младенчества запали в душу мне.

Властители иного мира

В сказках властелин иного мира предстаёт в разных обличьях, например в облике Кощея (имя происходит от слова ‘кость’ и означает «скелет»).

Кощей, подобно Змею, держит в плену царевну. Его называют Бессмертным хотя бы потому, что владыка мира смерти сам является мертвецом неуязвимым для обычного оружия. Описание боя с Кощеем, тем более победы нал ним, могло возникнуть только в эпоху, когда пошатнулась вера в древние мифы об ином мире и общение с его владыками стало представляться не благом, а белой. Видимо, это произошло тогда, когда язычники стали покидать леса, и начали селиться на равнинах, а охотничий образ жизни сменился земледельческим. Описание Кощеевой смерти принадлежит глубокой старине—его душа, хранится вне тела и представляет собой неодушевленный предмет (иглу). Её сторожит всё живое и неживое: вода (море, окружающее остров Кощея), земля (сам остров), дерево (дуб, на котором висит сундук), звери (заяц), птицы (утка). Яйцо же, в котором хранится игла, в мифологии часто является символом всего мироздания — иными словами, Кощей представлялся владыкой всего сущего.

Ещё более древним и сложным является образ хозяйки иного мира, известной в сказках пол именем Бабы Яги. Её избушка на курьих ножках изображается стоящей то в чаше леса (центр иного мира), то на опушке. Но тогда вход в неё - со стороны леса, т. е. из мира смерти. Название «курьи ножки» скорее всего, произошло от «курных» т. е. окуренных дымом, столбов, на которые славяне ставили «избу смерти»— небольшой сруб с прахом покойника. Внутри (такой погребальный обряд существовал у древних славян ещё в V-1Х вв.). Баба Яга внутри такой избушки представлялась как бы живым мертвецом — она неподвижно лежала и не видела пришедшего из мира живых человека (живые не видят мёртвых, мёртвые не видят живых). Она узнавала о его прибытии по запаху— «русским духом пахнет». Курьи ножки избы могут быть и просто звериными или птичьими, лапами и сама Яга имеет некоторые черты зверя, а иногда в избе вместо Яги живёт медведь или козёл. Яга — повелительница времени: ей служат Кранный, Белый и Черный всадники, т.е. утро, день и ночь. Человек, встречающий на границе мира жизни и смерти избушку Бабы Яги, как правило, направляется в иной мир, чтобы освободить пленную царевну. А для этого он должен приобщиться к миру мёртвых.

Обычно он просит Ягу накормить его, и она даёт ему пищу мёртвых. Есть и другой вариант - быть съеденным Ягой и таким образом оказаться в мире мёртвых. Пройдя испытания в избе Бабы Яги, человек оказывается принадлежащим одновременно к обоим мирам, наделяется многими волшебными качествами, подчиняет себе разных обитателей мира мёртвых, одолевает населяющих его страшных чудовищ, отвоёвывает у них волшебную красавицу и становится царём. Именем «яги» - точно так же, как и именем «ведьмы», - поселяне называют в брань старых, сварливых и некрасивых женщин. Следую эпическому описанию сказок, баба-яга, костяная нога, голова пестом лежит в своей избушке из угла в угол, нос в потолок врос, груди через грядку повисли. Сказки нередко упоминают о трех вещих сестрах – бабах-ягах, изображая их хотя и сварливыми, но добрыми, услужливыми старухами: они предвещают страннику, что ожидает его впереди, помогают ему мудрыми советами, дают ему богатырского коня, клубок указывающий дорогу в неведомые страны, ковер-самолет и другие диковинки…

СКАЗКИ О ЖИВОТНЫХ.

Сказки о животных восприняли формы вымысла, приписывавших животным способность думать, говорить и разумно действовать. При раннеродовом строе почти повсеместно была распространена своеобразная вера в родственные связи между людьми (чаще всего рода) и каким-либо видом животных. Животное считалось родоначальником – тотемом. Тотем нельзя было убивать. Его следовало почитать, так как он покровительствовал роду. Так, в прозвищах медведя у славян запечатлены представления о кровнородственных отношениях человека с медведем Сохранились следы тотемизма и в суевериях. У русских медведь – «дедушка», «старик». Верили, что медведь может помочь человеку, вывести заблудившегося из леса. Считали, что в медвежьей лапе скрывается таинственная сила: когти медведя, проведенные по вымени коровы, будто бы делали ее дойной, лапу вешали во дворе от домового или в подполье – «для кур» Археологи нашли и прямые следы культа медведя. В могильниках Ярославского края обнаружены просверленные медвежьи зубы и ожерелья из зубов, имевших в древности значение талисманов. Существовали такого рода представления и о других животных.

Не все рассказы и мифы древности исчезли. Есть сказка о медведе, который отомстил мужику и бабе за отрубленную лапу. Медведь сломал липу, сделал себе деревянную ногу и запел:

Скрипи, нога,

Скрипи, липовая!

И вода-то спит,

И земля-то спит...

Медведь нашел избу, где горел огонь, и съел своих обидчиков. Он мстит по всем правилам родового закона. Сказка «Медведь» сохраняет следы древних представлений. На основе сравнительных наблюдений над характером таких мифических понятий и представлений можно сделать вывод, что появлению собственно сказок о животных предшествовали рассказы, связанные с поверьями. В них действовали главные герои будущих сказок о животных. Рассказы еще не имели иносказательного смысла. В образах животных действовали именно животные. У рассказов было узкопрактическое назначение: они предписывали, советовали, учили, как относиться к зверям. Такой могла быть первоначальная стадия, через которую прошел в своем развитии фантастический вымысел, позднее усвоенный художественной сказкой. С отмиранием культа животных в сказку вошло ироническое изображение смешных повадок животных. Эти рассказы изображали зверей, а не людей. Иносказательный смысл еще чужд и этим рассказам. . В сказке «Ненасытный волк» волк пришел ко «дворцу, соломенному крыльцу» и завыл:

Хорош, хорош дворец.

Соломенный крылец.

Сказка пародирует обычай колядования. В волчьей песне перечисляется все, что есть у крестьянина: семь овец, жеребенок, бык, корова, свинья, кошка, собака, парень и девушка. Волк требует себе сначала овцу, за ней – другую, всех съел. И старика бы съел, если бы тот не взялся за дубину.

В сказках выведен и медведь, зверь «высшего ранга». Медведь – самый сильный лесной зверь. Его положение в звериной иерархии по-своему объясняется связью с традиционными досказочными тотемическими преданиями, в которых медведь занимал самое высокое место. Во времена сложения сказки как художественного явления медведю сообщили черты государя – владыки округа, обладателя власти над всеми. Показательна сказка о том, как медведь с крестьянином делили урожай. Уговор у мужика с медведем был такой: «Мне корешок, а тебе, Миша, вершок». Посеянная репа взошла, выросла – медведь получил ботву. Медведь решил быть умнее. Посеяли пшеницу, медведь говорит: «Подавай мне корешки, а себе бери вершки». Медведь снова остался ни с чем. Он не знает, что и как растет. Он чужд мужичьей работы. Глупость медведя – глупость располагающего властью, но мало осведомленного сильного существа. Заяц, лягушка, мышь, дрозд выступают в сказках в роли слабых. Они служат на посылках, их легко обидеть. Из животных и птиц «положительными героями» сказочники сделали кота и петуха. Кот верен в дружбе и трижды спасает петуха от смерти. Воинственный петух готов прийти на помощь всякому обиженному.

ВОЛШЕБНЫЕ СКАЗКИ.

Ни одна волшебная сказка не обходится без вмешательства в жизнь человека чуда.

Путем сопоставления сказок мне удалось установить сходство их фантастических сюжетов, идущих с древних.

Эти рассказы были осложнены обрядово-магическими и мифологическими понятиями и представлениями. Предсказочное баснословие судило и рядило о самых разнообразных явлениях быта, настаивало на соблюдении житейских правил и порядков. Предшественником волшебной сказки был рассказ, который учил соблюдать разные бытовые запреты, так называемые табу (полинезийское слово, обозначающее «нельзя»). По убеждению первобытного человека, в поле, в лесу, на водах и в жилище – всюду и постоянно он сталкивается с враждебной себе живой, сознательной силой, ищущей случая наслать неудачу, несчастье, болезнь, пожар, гибель. Люди стремились уйти из-под власти таинственной силы, обставив жизнь и поведение сложнейшей системой запретов. Запрещения накладывались на ряд действий человека, на прикосновения к отдельным предметам и пр. Нарушение запрета, по убеждению людей, влекло за собой опасные последствия. Табу породили многочисленные рассказы о том, как человек нарушает какой-либо бытовой запрет и попадает под власть враждебных сил.

Многие волшебные сказки говорят о запрете оставлять дом, покидать жилище, вкушать какую-либо еду или питье, прикасаться к чему-либо. Сказки по традиции сохранили сюжетные положения, которые, хотя и изменились, обрели новый смысл, но изначально обязаны происхождением древности. Характерно начало многих волшебных сказок. Родители уходят из дома и наказывают дочке: «Будь умница, береги братца, не ходи со двора». Забыла дочка наказ. Налетели гуси-лебеди и унесли мальчика на крыльях («Гуси-лебеди»). Сестрица Аленушка не велит брату Иванушке пить на дороге из копытного следа, полного водицы, а братец не послушался – и стал козленком («Сестрица Аленушка и братец Иванушка»). Княжна нарушила наказ мужа, вышла в сад, стала купаться – и обратила ее злая колдунья в белую утицу («Белая уточка») и т.д. Запреты оказываются нарушенными, и проступки никогда не остаются без последствий. Предшественник сказки – рассказ бытового характера предупреждал, наставлял, учил соблюдать табу.

Вольный или невольный нарушитель табу мог избежать гибельного действия враждебных сил, если предпринимал охранительные действия. Человек придумал спасительную магию, наделил силой «оберегов» множество предметов. Логика защиты лежит в основе многих действий сказочных персонажей. Брошенный через плечо гребешок вырастал в частый лес, полотенце расстилалось рекой и спасало человека от погони чудовища. Эти и подобные им мотивы, поэтически разработанные в сказках, берут начало в обрядовой магии, в вере в спасительную силу предметов-оберегов. В число предметов-оберегов входили кольцо, топор, платок, зеркало, пояс, веник, уголь, воск, хлеб, вода, земля, огонь, яблоко, трава, ветка, палка. Предметы и вещества творят чудеса. Например, вода – частая принадлежность ряда древних обрядов – в сказках возвращает зрение, прежний облик и благополучие, дарует молодость, исцеляет от болезней, оживляет, делает героя сильнее страшных чудовищ. Есть в сказках и вода, которая может обратить человека в зверя, птицу.

Связь сказочного вымысла с магическим действием обнаруживается и тогда, когда речь заходит о волшебном слове: после его произнесения все подчиняется воле человека. По единому слову возводятся золотые дворцы, строятся хрустальные мосты, мостятся дороги, воздвигаются города, ткутся огромные ковры. Существуют и сюжеты, которые сопряжены с поиском заветного слова, которое защитит от беды, накликанной неосторожно вырвавшимся черным словом.

«Сказка родится из тех же истоков, что и заклинательные песни магов с их внушающей, повелительно-целящею силою...»

И. А. Ильин Философ и историк культуры

Весь мифологический рассказ, прообраз поздней волшебной сказки, пронизывала наставительная мысль о том, что не должен делать человек и что ему делать, если он вольно или невольно нарушил бытовое установление. В отличие от своего далекого древнего предка, волшебная сказка как художественное явление была уже свободна от мифического смысла.

Угадываемая за традиционными сюжетными положениями логика мифа должна была включать в себя и ряд других компонентов и связанную с ними мифическую логику. Прежде чем сделаться основой волшебных сказок как явления художественного творчества, традиция элементарной схемы мифологического рассказа уже осложнилась. Повествовательная основа рано, а может быть, и одновременно с ее возникновением включила в себя дополнительные мотивы, которые тоже хорошо сохранились в волшебных сказках. Это, прежде всего, воспроизведение воображаемого мира, где господствуют силы, гибельные для человека: неведомый край, тридевятое царство, мир морских глубин, дремучих лесов, заоблачных далей и пр. Таково, например, место обитания Бабы-Яги. Стоит ее избушка на лесной опушке, а дальше никакого хода нет – одна кромешная тьма. Живой человек встречает Ягу-мертвеца в местах, куда и ворон костей не заносит. На образ наслоились черты средневековых ведьм. Такой знают Ягу поздние сказки, в которых, как правило, герой побеждает ее, жестоко расправляется с ней.

Сказка о клубке бабы Яги восходит к временам матриархата. По мнению известного ученого-фольклориста В.Я. Проппа, баба Яга - это типичная языческая жрица, хранительница «библиотеки клубков» в берестяных коробках. (Не отсюда ли выражение «наврать с три короба»?) Кроме того, высказано мнение, что помимо греческой, славяне имели и свою оригинальную систему письма: так называемую узелковую письменность. Знаки ее не записывались, а передавались с помощью узелков, завязанных на нитях, которые заматывались в книги-клубки. Память о древнем узелковом письме осталась в языке и фольклоре. Мы до сих пор завязываем «узелки на память», говорим о «нити повествования», «хитросплетении сюжета». Непрерывная борьба и поочередная. В мертвом царстве власть над всем у чудовищ. Таинственный далекий мир воссоздается с чертами и свойствами, во всем враждебными миру людей. Воображение силилось поднять завесу, отделяющую обыденный мир людей от гибельного, чужого. Но и потусторонний мир невольно воссоздавался в воображении с чертами мира обыденного. И в нездешнем мире человек находил себе помощников. Это звери-тотемы и предки, недавно умершие родственники. Чудесные помощники принимают участие в судьбе людей, попавших в таинственный гибельный мир. В сказке о Хаврошечке такой помощницей становится корова, в сказке о «Сивке-бурке» – чудесный конь, который и в других сказках неизменно оказывает помощь герою. Сокол, орел и ворон становятся мужьями трех царевен, и зятья помогают своему шурину добыть невесту-красавицу, а когда она пропадает, помогают найти ее («Марья Моревна»). Медведь, заяц, собака, щука и другие звери, птицы, рыбы постоянно выручают героя из беды. Мотив помощи, оказываемый герою, соединяется и с действиями Яги. Она принимает на себя роль дарительницы какого-либо чудесного предмета, дает совет-наставление, как вести себя. Иван от нее получает клубок, который катится и ведет к цели. Яга или безымянная старуха может подарить чудесного коня, на котором герой в мгновение ока покроет тысячеверстные расстояния, достигнет неведомого Тридевятого царства. Яга одаривает Ивана полотенцем, которым стоит лишь махнуть – и встанет диковинный мост. Однако в ряде сказок Яга наделена чертами людоедки, похитительницы детей («Терешечка», «Гуси-лебеди»), чертами злой и коварной воительницы, беспощадной к своим жертвам («Медведко, Усиня, Горыня и Дубыня богатыри»). Непрерывная борьба и поочередная победа светлых и темных сил природы наиболее зримо запечатлены в представлениях славян о круговороте времен года. Его исходной точкой было наступление нового года - рождение нового солнца в конце декабря. Это празднование получило у славян греко-римское название - коляда (лат. calendae - первый день нового месяца). Полную победу нового громовника над зимой - «смертью» в день весеннего равноденствия справляли обрядом похорон Марены (Марена (в славянской мифологии) - богиня, связанная с воплощением смерти, с сезонными ритуалами умирания и воскрешения природы.). Был также обычай ходить с маем (символом весны), маленькой елкой, разукрашенной лентами, бумагой, яйцами. Божество солнца, провожаемого на зиму, называли Купала, Ярило и Кострома. Во время праздника соломенное чучело этих божеств или сжигали, или топили в воде.

Архаичные народные праздники вроде новогодних гаданий, разгульной масленицы, «русальной недели» сопровождались заклинательными магическими обрядами и были своего рода молениями богам об общем благополучии, урожае, избавлении от грозы и града. Так, существовал обычай в Ильин день закалывать выкормленного всем селом быка в честь могучего Перуна. Для новогоднего гаданья об урожае использовались особые сосуды - чары. На них часто изображали 12 различных рисунков, составлявших замкнутый круг, - символ 12 месяцев. При раскопках найдены и идентифицированы такие сосуды, использовавшиеся для обрядов сева-жатвы, весенне-летних водных обрядов, проводившихся в священных рощах, у родников и связанных с богиней-девой, покровительницей плодородия

На образе лежат слои разных исторических состояний традиции. Они внесли в сказки противоречия. Усвоенный по традиции фантастический вымысел подвергается переосмыслению, хотя сказка и оставалась еще в значительной мере связанной с мифологическими понятиями и магией. Носителями зловещих действий сказочное повествование сделало разных чудовищ, в том числе Кощея. Происхождение многих из этих образов еще недостаточно разъяснено наукой.

Полнее всего образ Кощея передает сказка «Марья Моревна». Сказка запечатлела архаические черты персонажа. Она рисует ту бытовую обстановку, которая многое объясняет о нем. В начале сказки представлена безмятежная жизнь героев. Сестры неизменного героя сказок Ивана выходят замуж при обстоятельствах, которые станут понятны, если учесть, что сюжеты о браке человека с птицами донесли до нас тотемистические воззрения. Иван выдает сестер замуж за сокола, орла и ворона и тем самым заручается их поддержкой в жизни. Сказки воссоздают и образ смелой женщины-воительницы. Уезжая Марья наказывает Ивану: «Везде ходи, за всем присматривай; только в этот чулан не моги заглядывать!» Иван не вытерпел, вошел в чулан, глянул – а там Кощей Бессмертный висит на двенадцати цепях. Стал Кощей просить испить водицы. Трижды поит Иван Кощея. Вернулась к чудовищу прежняя сила. Тряхнул он цепями и сразу двенадцать порвал. Нагнал Кощей Марью, подхватил ее и унес. Оказалось – Марья издавна враждовала с Кощеем. Иван пришел в царство Кощея и трижды пробует бежать с Марьей от Кощея, но тот неизменно нагоняет их. Кощей изрубил Ивана, сложил его тело в бочку и бросил в синее море, а Марью вернул себе. Ивану помогли чудесные родственники. Орел полетел, выхватил бочку из моря, выкатил ее на берег. Сокол слетал за живой водой, ворон – за мертвой. Бочку разбили. Спрыснутое мертвой водой тело срослось, живая вода привела Ивана в чувство. Помогает герою и Баба-Яга.

Помощники Ивана – родственники из мира природы, причем родственники и предки по женской линии. Сказка противопоставила фантастических помощников материнского рода силам, находящимся во враждебных отношениях к старым порядкам и обычаям. Марья и весь образ жизни, связанный с ее властью, олицетворяют благополучие и покой, а Кощей – мир насилия. Спасение от сил, олицетворенных в образе Кощея, люди, сотворившие сказку, искали в верности давнему порядку вещей. И чудо не замедлило явиться. Кощей воплотил в себе ту силу, которая нарушила древние порядки и отняла у женщины ее прежнюю власть в семье.

В образе есть интересная черта, которая говорит о многом. Смерть Кощея скрыта в яйце, а яйцо – в гнезде, а гнездо – на Дубе, а дуб – на острове, расположенном в безбрежном море. В яйце как бы материализовано начало жизни, это то звено, которое делает возможной непрерывную жизнь. Только раздавив яйцо, можно положить конец жизни. Сказка не мирилась со злом и устраняла бессмертие Кощея понятным и наивным способом – раздавив зародыш. Сказочный вымысел заключает в себе достаточно сложный состав представлений, вероятно, пришедший на смену более простым формам традиционной магии и мифов.

Дальнейшее развитие сказочного вымысла произошло под веере-шающим воздействием художественных начал, превративших сказку в явление эстетического порядка. Вероятнее всего превращение сказки в явление художественного творчества происходило в результате прохождения традиции устного рассказывания через ряд промежуточных состояний, отделяющих художественное творчество от мифа и магии.

Из долгого периода своей предыстории сказка восприняла по традиции множество тем, идей, образов, многие особенности фантастического вымысла и все это переработала заново, художественно осмыслив. Ломка прежних традиций и появление нового поэтического содержания, новых стилевых форм шли по-разному в отдельных волшебных сказочных сюжетах. Тем не менее, было и то общее, что характеризовало процесс преобразования прежней идейно-образной системы. Например, в сказке о лягушке-царевне, древнем сюжете о родственной связи человека с миром природы, вся история женитьбы героя на безобразной лягушке с последующим превращением ее в царевну, история душевных терзаний, утрат и находок Ивана раскрыла идею о счастье настоящих людских отношений, не омраченных помыслами о корысти и богатстве. В стремлении выразить идею сказка прибегает к особым сюжетным положениям: возмездие за уступку иной морали здесь наступает сразу, как и награда за долготерпение и стойкость. Торжествовала желаемая народом справедливость, которую знал лишь воображаемый мир сказки и не знал действительный, реальный мир.

Самой распространенной в русском фольклоре была сказка о трех царствах – медном, серебряном и золотом. Сказочная выдумка, традиционно восходящая к древним мифологическим представлениям и понятиям, обращена в поэтическую условность, передающую прежде всего мысль о торжестве высоконравственной этики над такими пороками людей, как себялюбие, эгоизм, коварство.

Столь же распространена и типична волшебная история о Морском, или Водяном, царе и его дочери Василисе Премудрой. В глубине озера стоит диковинный город, в нем правит страшное чудовище. Оно жестоко расправляется со своими жертвами. Уже погибло много смельчаков. Их головы торчат на частоколе. Задавая трудные задачи всем, кто очутился на морском дне, чудовище казнит жестокой смертью всякого, кто не может их решить. Герой сказки охарактеризован с самого начала как искупительная жертва за грех отца. Однажды в жаркий день шел его родитель по полю. Захотелось ему пить – видит озеро. Нагнулся, чтобы напиться,– и тут ухватил его за бороду некто со словами: «Не смей пить без моего ведома!» – «Какой хочешь возьми откуп – только отпусти!» – «Давай то, чего дома не знаешь!» Согласился попавший в беду. Вернулся домой, а у него сын родился. Дорогим оказался откуп!

Сказочный мотив нарушения запрета пить воду где попало отчетливо передает древние табу. Но сказке уже нет дела до бытовой мотивировки запрета. Морской царь становится воплощением коварной, жестокой и разрушительной силы. Победить царя может лишь сила созидания, сила творчества. Чтобы испытать свою жертву, стремящуюся сохранить жизнь, Морской царь ставит характерные задачи: засеять пшеницей поле, а там всюду «рвы, буераки да каменье острое», насадить зеленый сад, обмолотить в одну ночь триста скирдов и засыпать закрома зерном, построить в одну ночь хрустальный мост, возвести высокий дворец из камня. Все эти задания герой выполняет, но никогда бы не свершил дела, если бы не чудесная помощница Василиса. Сказка еще традиционно сохраняет мифологический мотив помощи, оказываемой человеку, вступившему в родственную связь с миром природы, но ситуация получает другой смысл. Живое олицетворение жизненного творчества – Василиса преодолевает силы разрушения и гибели. С этой мыслью в сказке соединилась мысль о счастье, достигнутом вопреки козням злых сил.

Сказочники опирались на традиционные формы вымысла. В основе фантастики лежало представление о реальности. Морской владыка и все его деяния, а равно и действия его дочери воплощали представления о реальной стихии воды, то гибельной, то благодетельной для людей. В позднем искусстве сказки чудо строительства большого хрустального моста – безусловная художественная выдумка, но изначально вымысел шел от понятия о реальном ледяном покрове, который образуется на водах с приходом холодов. Материал, который в сказке пошел на устройство моста,– «хрустальный» – выдает реальный характер ледяного чуда. Чудесное творение – насаждение сада тоже вынесено из представлений о благодетельной силе воды для земли – влага живит растительность. Сказочные чудеса реализуют заветное желание людей сделать труд легким и бесконечно плодотворным. Узнавшему секреты и тайны могущественного преображения действительности не страшна никакая власть сил разрушения. Бросила Василиса ветку – и вырос перед Морским царем частый высокий лес. Начал царь грызть деревья,1 пробился через лес, Василиса махнула полотенцем – и разлилась широкая река. Василиса с мужем ушли от погони. Мотив помощи, оказываемой природой человеку-родственнику, обрел другой смысл. Сказка в вымысле поэтизирует творческое дерзание человека.

Не меньше сказок о трех царствах и Василисе Премудрой широко распространена сказка «Волшебное кольцо». Бедняк Мартынка стал обладателем чудесного кольца. Стоит перекинуть кольцо с рук на руки, как являются двенадцать рослых молодцов – что ни скажешь, все сделают. Досталось кольцо Мартынке за кроткий нрав, за то, что жалел он всякую тварь, спас от смерти собаку, которую мясники нещадно били, спас кота, которого хотели утопить в реке. Скоро звери пригодились Мартынке. Он вызволил из огня девицу. Она оказалась дочерью некоего царя из подземного царства. Она-то и посоветовала герою попросить у царя в награду за ее спасение заветное кольцо. Прошло время, и вздумал Мартынка жениться на царской дочери. «Ступай,– говорит,– мать, к царю, высватай за меня его прекрасную дочь».– «Эх, сынок,– сказала старуха,– рубил бы ты дерево по себе – лучше бы вышло». Однако уговорил сын мать. Пришла она – и прямо на парадную лестницу. Ухватили ее часовые: «Стой, старая! Куда тебя черти несут? Здесь даже генералы не ходят!» Заспорила с ними мать. «Такой шум подняла, что и Господи упаси!» – говорится в сказке. Царь услыхал крики, глянул в окно, велел допустить до себя старуху. Вошла она к царю и по обычаю завела речи: «Есть у меня купец, у тебя товар. Купец-то – мой сын, а товар – твоя дочка. Не отдашь ли ее замуж за моего сына? То-то пара будет!» – «Что ты, али с ума сошла?» – вскричал царь. Старуха – свое: «Извольте ответ дать». Собрал царь придворных, и начали они рядить-судить. И присудили так: пойдет царская дочь за Мартынку, если построит он царский дворец с хрустальным мостом, с пятиглавым собором: будет где венец принять! С помощью молодцов из кольца Мартынка построил дворец. Одели чудесные помощники Мартынку в боярский кафтан, посадили в расписную коляску, запряженную шестеркой лошадей. Готов жених к венцу! Сыграли свадьбу. Только не по сердцу царевне, что ее выдали замуж за мужика, и задумала она выкрасть у мужа его чудесное кольцо. Так и сделала. Сама пропала и дворец унесла в тот край, где жил ее прежний дружок – королевич. Мартынка остался ни с чем. Схватили его царские слуги и замуровали в каменный столб без пищи и еды. Вот тут-то и пришли к Мартынке его кот и собака. Они выручили его из беды, вернули волшебное кольцо.

В сказке воспроизведен реальный мир. Царь и его придворные жадны и отдают дочку только за богатого жениха. Только волшебное средство уравнивает Мартынку в правах с царевной. Придумав историю о том, как разбогател бедняк – а это невозможно было сделать, не прибегая к чудесному вымыслу,– сказочники несли слушателям оценку богатств и достатка: обладание богатством еще не делает человека счастливым; богатство тогда благо, когда оно сочетается с искренностью отношений людей.

Все сказки используют вымысел, традиционно восходящий к глубокой старине. Обусловленность фантастики смыслом наглядно обнаруживается в воображаемом решении жизненных проблем. Наиболее распространены среди таких волшебных историй тема необыкновенной участи тех, кто, пройдя через цепь гибельных испытаний, достигает желанной цели. Таковы сказка о Терешечке, которого Баба-Яга хотела сжарить и съесть, сказка о победителе змея и освободителе царевны, сказка о «зверином молоке», за которым посылает своего брата злая сестра, другие сказки: о поисках супруги или супруга вроде волшебной истории о Финисте-Ясном Соколе, сказки о мачехе и падчерице, о чудесном Коньке-Горбунке и молодильных яблоках, о чудесной рыбе или птице, съев которую, один из братьев делается царем, а другой – богачом. К этим сказкам примыкает и сказка о женщине, у которой брат отрубил руки, поверив клевете, но у «Безручки» выросли руки, когда она уронила сына в воду и в отчаянии протянула к нему обрубки. Такого же чудесного типа сказки: «Иван – коровий сын», «Хитрая наука», «Сивка-бурка», «Незнайка», «Мертвая царевна», «Иван–медвежье ухо», «Семь Симеонов» и ряд других.

Сказки правдивы в воспроизведении жизненных ситуаций, но реальная логика для них обязательна лишь в основе, в главном – в ведении сюжета, особенно в его завершающих, итоговых моментах. Ход действия продиктован нравственно-этическими соображениями: наперекор тому, что есть в жизни, торжествует этика правды, побеждает убеждение, предусматривающее пользование жизненными благами по заслугам. Царь не добывал ни Жар-птицы, ни Василисы-царевны, ни ее добра – он не должен и владеть всем этим. «Царя схоронили,– говорится в сказке про деспота, сварившегося в котле,– а на его место выбрали стрельца-молодца; он женился на Василисе-царевне и жил с нею долгие лета в любви и согласии»

В народе чувство и понимание реальности не было слабым, он не полагался на чудеса: нарочитость вымысла, в который не верят ни сами сказочники, ни слушатели, должна предостеречь от иного вывода. Народ понимал, что не чудесами добиваются справедливости, что необходимо реальное действие, но вот вопрос – какое? Сказки ответа не дают. Они поддерживали только стремление к справедливости.

Благополучный исход сказок, несомненно, носит вымышленный характер: вымысел строится по принципу противоположности тому, что существует в жизни, и по необходимости не может противопоставить реальности ничего, кроме нравственного и этического несогласия с нею. Нравственные убеждения были единственным, что противостояло в сказках злу. Отголосок предания о происхождении облачных духов из тающих весной льдов и снега доселе слышится в нашем народном сказании о Снегурке.

Снегурка (Снежевиночка) названа так потому, что родилась из снега. Не было, говорит сказка, у старика, у старухи детей, вышел старик на улицу, сжал комочек снегу, положил его на печку – и явилась прекрасная девочка. Перенося миф о рождении облачной нимфы под домовую кровлю, фантазия присвоила благодатное действие весеннего тепла – очагу, как божеству, которое благословляет потомством и охраняет семейное счастье.

Сказочный эпос знает богатыря Горыню, который ворочает самые высокие горы, бросает их – куда вздумается и катает ногою как малые шарики; ударом кулака он дробит скалы и заставляет дрожать землю – точно так же, как дрожит она от ударов Перуна.

В русском предании Илья Муромец заступает место бога-громовника Тора: великан над которым он пробует силу своих ударов, как будто сросся с горою (то есть тучею): ему нет места на земле – так как он громаден и тяжел!

Именем «яги» - точно так же, как и именем «ведьмы», - поселяне называют в брань старых, сварливых и некрасивых женщин. Следую эпическому описанию сказок, баба-яга, костяная нога, голова пестом лежит в своей избушке из угла в угол, нос в потолок врос, груди через грядку повисли. Замечательно, что Лихо (Недоля, злая парка) олицетворяет в наших сказках бабою-великанкою, жадно пожирающей людей; по выражению южнорусского варианта, Лихо покоится на ложе человеческих костей, голова его лежит на покути, а ноги упираются в печку.

Сказки нередко упоминают о трех вещих сестрах – бабах-ягах, изображая их хотя и сварливыми, но добрыми, услужливыми старухами: они предвещают страннику, что ожидает его впереди, помогают ему мудрыми советами, дают ему богатырского коня, клубок указывающий дорогу в неведомые страны, ковер-самолет и другие диковинки…

Все богатство вымысла обнаруживает зависимость фантастики от идеи, какими бы неожиданными они ни казались. На этой почве произошло переосмысление традиций мифологического и магического баснословия. Утратив связи с первоначальной основой, сказка, по традиции воспринявшая вымысел, превратила древний «реквизит» магических чудес и традиционные сюжетные положения в поэтическую условность, но, как всякая поэтическая форма, эта условность Сохраняя традиции древних представлений и понятий, сказки, свободные от мифологических и обрядово-магических понятий и представлений, умножили чудеса, создали живой, замысловатый мир.

Все в сказках необыкновенно: люди, земля, горы, реки, деревья; даже вещи, предметы, орудия труда. Топор сам рубит лес, дубина сама бьет врагов, мельница мелет без человека и пр. Из сумы выскакивают здоровенные парни, готовые оказать любую услугу. Взмывает в поднебесье ковер-самолет. В небольшом сундучке помещается целый город с домами, улицами, жителями. Исчезни эти чудеса – вряд ли оборот событий в сказке принял бы желаемое течение. Мешала логика обыденного. Гонимая падчерица не стала бы счастливой, если бы не коровушка-буренушка. Терешечка, несомненно, погиб бы в печи у ведьмы, если бы не перелетные гуси, взявшие мальчика на крылья. Чудесные предметы и чудесный воображаемый мир был нужен для того, чтобы в придуманном повествовании виновникам страданий было воздано по заслугам. Сказочники не желали оставить ни одну обиду неотмщенной.

Эта же условность по-своему отразилась на характере ведения сюжетного

Не случайно А. Н. Афанасьев сопроводил публикацию сказки характерным примечанием: «Морочить или отводить глаза – значит заставить всех присутствующих видеть то, чего на самом деле нет». И добавил: «Это чародейное искусство обыкновенно приписывается колдунам и ведьмам, не раз приходилось нам выслушивать от простолюдинов рассказы о том, как положили колдуна или ведьму наказывать плетьми, а им и горя мало; всем кажется, что плеть бьет по голой спине, а на деле она ударяет или по земле, или по бревну. Те, которым случалось приходить на место казни позже других и глаза которых не были потому зачарованы, усматривали обман и открывали его сельскому сходу» . В сказке типа «Мороки» шутливость истории в значительной степени ослабляет серьезное отношение к суеверию, но сказочники разделяют его, хотя их занимает смешная сторона необыкновенного приключения старика, который, став медведем, подталкиваемый голодом съел с волком и кобылу, и старуху. Юмор сопряжен с нелепостью ситуации, но форма вымысла вынесена из древнейших традиционных представлений о возможности превращения человека в зверя. Еще Геродот в своей «Истории» писал о неврах – как полагают, славянском племени, которое обитало на территории нынешней Белоруси: ежегодно каждый невр становится на несколько дней волком, а потом возвращается в свой настоящий вид. Древний рассказ мог иметь в виду распространенное поверье о колдовском оборотничестве. Аналогичные мифологические рассказы ходили в народе и о медведе. Этнограф Г. И. Куликовский писал о суевериях северных крестьян: «На севере России, в Олонецкой губернии, например, верят в то, что медведь есть человек, превращенный каким-то волшебством в медведя (рассказы о Липдереве и порче на свадьбах)...» Таким образом, вымысел сказки «Морока» пошел от древних понятий и поддерживался верованиями поздних исторических времен. Волшебные сказки вынесли условные формы вымысла из предсказочного фольклора, запечатлевшего мифологические и магические представления и понятия. След этих традиций отчетливо устанавливается при анализе таких мотивов, как существование в сказочных историях запретов, практикование магических действий, помощь тотема-родственника, вера в обереги, в спасительное действие соблюдения бытовых правил и пр.

Заключение.

Всякое явление в природе, делалось понятным и доступным человеку, только через сближение со своими ощущениями и действиями.

Иной образ мышления, который мог бы указать ему в природе те бездушные стихии, какие мы видим в ней, был не возможен, а был покорным орудием в руках человека. Но такой язык, как известно, создается медленными усилиями развития, цивилизации; в ту отдаленную эпоху всякое слово отличалось материальным, живописующим характером. Мы и сейчас выражаемся: солнце восходит или садится, буря воет, ветер свистит, гром ударяет, пустыня молчит: мы и сейчас говорим о силах природы как о чем-то свободно действующем и только благодаря современным научным сведениям мы не придаем этим старинным, освященным привычкою выражениям буквального смысла.

Отражение мифов славян можно найти во многих сказках повествующих о животных наделённых даром речи, о людях, которые чудесным образом выздоравливают, спасаются от смерти.

Также я сделал вывод, что суеверия древних славян до сих пор живы, несмотря на то, что мы живём в 21 веке- веке интенсивно развивающихся компьютерных и информационных технологий, если нам перебежит дорогу чёрная кошка, мы стараемся не переходить дорогу, а некоторые люди даже три раза плюют через плечо. Ещё считается, что нельзя переступать через ноги младенцев, иначе они не вырастут.

Многие из нас боятся смотреть в разбитое зеркало – так как это признак несчастья.

Русский писатель Л.Н. Толстой писал : «Сущность всякой веры состоит в том, что она придаёт жизни такой смысл, который не уничтожается смертью».

Наверное, поэтому, то во что верили славяне, до сих пор живо в подсознании русских людей.

Результатом моей исследовательской деятельности является Исследование этой интересной проблемы кажется перспективным, так как учёт всех возможных источников, то есть письменных памятников, фольклора, данных археологии и лингвистики, позволяет в какой-то мере восстановить древнейшие языческие представления наших предков. Составление пантеона богов, презентация на тему «Славянские божества».