Теперь мы живем в церковном отношении в необыкновенно трудное и смутное время. Как быть, где правда, за кем идти и вести вверены мне Богом малое стадо, чтобы не погубить их и самому не заблудиться. Как и везде, в нашей епархии церковный раскол обостряется более и более, совершенно разрушает церковное дело и, в конце концов, заставляет страдать всех искренно болеющих судьбою Церкви людей, в особенности пастырей. Дорогой о. Павел! Помогите разобрать и укажите, где правда! Я всегда смотрел и смотрю на Вас, как на человека не только умного, но и глубоко чуткого к правде. Я всегда искал у Вас, в Ваших книгах ответы на многие серьезные вопросы и получал всегда ответ, дающий внутреннее удовлетворение. Я и теперь, после целого года (даже более) сомнений, исканий, ошибок снова обращаюсь к Вам, помогите! За братский совет, за отеческое руководство Ваше буду не только благодарен Вам я, но и другие, кто так или иначе связан со мной в церковных вопросах и также ищет помощи и совета. В 1923 г., ровно год тому назад, я был у Вас, но к сожалению повидаться с Вами мне не удалось. Теперь едет моя жена, и с ней я посылаю это письмо, через нее Вы и можете написать мне Baше доброе слово совета. Я не ставлю частных вопросов, которых, конечно много, что было бы для Вас затруднением на них отвечать. Я жду npaвды, за кем идти; за Патриархом или за Синодом? Или еще по какому-нибудь третьему пути? Не откажите, ради Бога, о. Павел, хотя немного времени уделить для ответа на мучащие меня и многих вопросы, и я буду Вам глубоко благодарен.

О моей жизни, может быть, Вам расскажет жена. Литературным трудом, кроме проповедей, не занимаюсь совершенно. Читаю тоже мало. Надо бы освежиться и заняться усерднее своим делом, но много значит отсутствие вблизи таких лиц, от которых бы можно было поучиться жить и работать или хотя бы просто вдохновиться. Если можете, не оставьте, хотя изредка, будить меня.

Искренно преданный Вам ученик Ваш недостойный иерей Зосима Трубачёв.

1924 г. 1 мая».

В сентябре 1924 года отца Зосиму перевели в Ивановскую епархию, возглавлявшуюся тогда Преосвященным Августином, епископом Ивано-Вознесенским. Некоторое время отец Зосима служил в Кохюе – рабочем предвестье Иванова, где снова был арестован, но вскоре освобожден.

В июле 1926 года отец Зосима совершил паломничество в Саров на празднование обретения мощей преподобного Серафима. Он взял с собой семилетнего сына Сергея. От Арзамаса двинулись на подводе через Саровские сосновые леса. Большую часть пути отец Зосима с сыном прошли пешком. Успели ко всенощной в Успенском соборе, пламенеющим огнями свечей возле раки с мощами преподобного, а на другой день побывали и в пустыньке, и на камне, и на источнике

Освежились родниковой водой, с молитвой призывая имя святого старца Саровского. Монастырь тогда еще не подвергся окончательному разорению.

На обратном пути остановились в Дивееве. Отец Зосима вместе с сыном ходили вдоль Богородичной канавки с молитвой «Богородице, Дево, радуйся». Побывали они у блаженной Марии Ивановны Дивеевской. Она простилась с путниками ласково. Какой-то юродивый предсказал отцу 3осиме о нем и об открытии недостроенного собора. Паломничество это укрепило отца Зосиму на вскоре предстоящее ему очень тяжелое церковное послушание.

17 сентября 1926 года владыка Августин назначил его настоятелем Введенского храма (так называемого «красного») в самом Иванове, где он служил в сане протоиерея до осени 1928 года. Вместе с о. Зосимой приехали в Иваново его же на Клавдия Георгиевна (по выбору приходского совета ее назначили псаломщицей в Введенском храме) и малолетний сын Сергей. Служение в этом храме было поистине подвижническим. В сложной обстановке противостояния Православной Церкви и обновленцев и в Кохме, и в Иванове отпали от Патриарха Тихона некоторые священники и даже появился свой обновленческий архиерей (Иерофей). Обновленцы вызывающе совершали крестные ходы по городу, вводя в заблуждение верующих. Во все годы обновленческого раскола отец Зосима неизменно сохранял верность Святейшему Патриарху Тихону и его Местоблюстителю. Обстановку в Иваново-Вознесенске хорошо характеризует выдержка из секретного письма местного ОГПУ в 1927 г.: «В то время как черносотенная тихоновская церковь держит в своих руках все центральные храмы, обновленцы вынуждены ютиться на задворках».

27 октября 1927 г. главный храм города – Покровский собор – власти ли обновленцам, а его бывшего настоятеля Орлова отправили в ссылку «за антисоветскую пропаганду». В тяжелейших условиях, когда власти намеревались закрыть Введенский храм или передать его обновленцам, безбожники открыто совершали злостные выходки, а среди церковного причта не было согласия и единомыслия, отцу Зосиме приходилось отстаивать и защищать вверенный ему храм, объединяя приход в сохранении церковного единства.

Введенский храм, сравнительно недавно построенный, по своему архитектурному облику напоминал величественный собор, но требовал больших работ по внутреннему убранству. Небольшого роста, благообразный, тяготеющий к ученому слову новый настоятель храма оказался на редкость энергичным человеком. Пренебрегая нескончаемыми проверками инвентаря, имущества, разного рода придирками, он в короткий срок установил красивый деревянный резной иконостас, потребовал от властей вернуть 16 000 штук кирпичей; которые еще в дореволюционное время были закуплены для постройки каменной колокольни. Власть, конечно, отказала на том основании, что с отделением Церкви от государства кирпич был национализирован и ни о каком возврате речи быть не может. Тогда отец Зосима реконструировал деревянную колоколенку при храме, освятил колокола и установил ежедневный уставной звон.

В тревожный и крайне болезненный период церковной жизни отец Зосима направлял нравственные усилия на достойное устроение храмового богослужения, преодоление всякой небрежности в отправлении чинопоследований, в особенности в совершении таинства исповеди. Он настойчиво отстаивал обиходные традиции церковного пения, несовместимые с концертностью, стремился придать хору подлинно молитвенное направление.

По воскресеньям после вечернего богослужения отец Зосима проводил беседы на религиозные темы, привлекая к ним и других священников. Каждую неделю по вторникам читали Акафист перед чтимой иконой Божией Матери "Нечаянная радость", и тогда молебная икона ставилась посредине храма.

Проповеди отца Зосимы убеждали силой его веры, соединенной с преданностью воле Божией. Изъясняя слово Божие, он искал путь к душе верующих, призывал неложно исповедовать Христа, не отрекаясь от Него, приводил примеры из жизни святых мучеников. Из русских подвижников он особенно почитал праведного Иоанна Кронштадского и преподобного Серафима Саровского.

Событием в жизни Иваново явился Пасхальный крестный ход вокруг храма в 1928 г. Чтобы избежать столкновений, духовенство вынуждено было, нарушая устав и традицию, проводить крестный ход на Пасху внутри . храма. Живы еще люди в областном центре, которые помнят, как власти Иванова, узнав о том, что отец Зосима подготавливает на Пасху уставной крестный ход вокруг храма, срочно организовали контрдемонстрацию рабочих. С транспорантами «Борьба против религии – это борьба за социализм», с чучелами, разряженными «под попов», колонна демонстрантов в тот день подошла к Введенскому храму и стала сжигать чучела на глазах набожных старушек, кричать обидные слова и смеяться над людьми с иконами и хоругвями. Сын отца Зосимы, диакон Сергий, вспоминал: «Как-то перед Пасхой отцу угрожали, требовали отменить крестный ход в Пасхальную ночь. Когда с пением "Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небесех" священство и верующие вышли из храма, их стали теснить с безобразными выкриками заранее поджидавшие этого момента дюжие парни. Отца Зосиму, как и все духовенство, охраняли ивановские рабочие – прихожане храма. Они оцепили процессию, взявшись за руки, и не допустили избиения. Я крепко держался за край священнического облачения и тоже "охранял" отца, идущего с крестом и трисвечником». То был последний крестный ход в Иванове в советское время.

Между Владыкой Августином и отцом Зосимой установилась глубоко доверительная дружба и любовь, превосходящая обычные канонические взаимоотношении архипастыря и священника. Владыка Августин вынужден был подолгу жить в Москве, в Иванове он мог служить только по особому разрешению властей. Когда Владыка Августин приезжал в Иваново, то всегда старался посетить Введенский храм. С любовью встречали архипастыря отец Зосима и прихожане. Посещая храм, Владыка Августин неизменно проповедовал и не покидал храма, пока не благословит каждого. Но это было недолго. В 1927 г. Владыку Августина арестовали и выслали в Среднюю Азию, в Ходжент. Хотя арестовали Владыку Августина в Москве, весть об этом мгновенно дошла до паствы. Ивановцы очень жалели владыку, который отличался исповедничеством Православия, добрым нравом и образованностью. Дети владыки Августина (до принятия монашества он был женат) жили в Иванове и отец Зосима организовал сбор средств для их существования. Владыка Августин следил за положением епархии, старался, как мог, сердечно поддержать отца Зосиму и писал ему из Средней Азии: «. . . Незавидное ваше положение». И еще: «Никто не отнимет у нас то, что мы имеем в себе!»

В 1928 году в Иванове расклеили по городу списки «лишенцев». В них заносились фамилии «бывших» – фабрикантов, купцов, военных и «служителей культа». Продолжалось глумление над церковными праздниками, устраивались антирелигиозные карнавальные шествия. Появились клеветнические статьи в местной газете. Вскоре последовали вызов отца Зосимы в ОГПУ и тюремное заключение. Свидания разрешали только через тюремную решетку. Ждали свиданий у тюремных ворот, пока не откроют, и тогда поток ожидающих устремлялся внутрь двора, охраняемого часовыми.

Дело о закрытии Казанской старообрядческой церкви, Вознесенской и Ново-Воздвиженской церквей и кладбища при бывшем женском монастыре.

Выписка из протокола особого совещания при комиссии ОГПУ от 7 сентября 1928 г.

«Слушали: дело № 63279. По обвинению гр. Скворцова Николая Ивановича, Соловьева Николая Михайловича, Трубачева Зосима Васильевича, Преснякова Сергея Михайловича, Калачова Григория Николаевича, Мегалинского Николая Васильевича и Никитина Георгия Никитича по 58-10 ст. Постановили: Скворцова Николая Ивановича и Соловьева Николая Михайловича выслать в Вятскую губернию сроком на три года с 30. 11 28 г. Трубачева Зосима Васильевича и Преснякова Сергея Михайловича выслать в Вологодскую губернию сроком на три года с 30. 11 28 г. »

В архиве управления ФСБ по Ивановской области есть папка с «делом на указанных лиц: Скворцов Николай Иванович – председатель церковка совета Вознесенской общины, Соловьев Николай Михайлович – протоиерей Вознесенской церкви, Трубачев Зосима Васильевич – настоятель Введенского храма, Пресняков Сергей Михайлович – псаломщик Преображенской церкви, Калачев Григорий Николаевич – бывший церковный староста Введенского храма, Мегалинский Николай Васильевич – протодиакон Преображенской общины и Никитин Георгий Никитич – церковный староста Вознесенской общины. Их «контрреволюционная» деятельность заключалась в том, что они собирали подписи и посылали в Москву петиции о просьбой вернуть из ссылки на епископство Владыку Августина, «никогда не занимавшегося антисоветской пропагандой», пытались устраивать демонстрацию в защиту опального епископа, пускали в церквах по кругу тарелку для сбора денег «в пользу семьи владыки», очень были разочарованы, что не «амнистировали» их Августина к 10-й годовщине Октября. Среди обвиняемых, по доносу осведомителей, выделен отец Зосима Трубачев «один из наиболее рьяных тихоновцев», он требовал за молебном поминать за здравие имя заключенного архиепископа Августина и обвинял нового епископа Николая Покровского в обновленческих попустительствах.

После ареста семью отца Зосимы поддерживали прихожане Введенского храма: помогали материально и нравственно пережить его отсутствие. По свидетельству отца Николая Калистова, служившего в те годы с отцом Зосимой, память о нем многие годы сохраняли его искренние почитатели. По воспоминаниям старых прихожанок Введенского храма г. Иванова, отец Зосима был «истинно святой человек». Отец Зосима был выслан в Вельск (тогда отстоявший от железной дороги на 120 км). Служить ему не разрешали. В 1929 году ссылку ужесточили, отправили в лагерь на лесоразработки в районе станций Коноша Няндома Северной железной дороги. Там он встретился с П. А. Голубцовым (будущим архиепископом Сергием), тоже ссыльным. Владыка Сергий впоследствии вспоминал, как двое ссыльных священников – один из них был отец Зосима – обращались к нему как бригадиру за теплой одеждой. Слабое здоровье отца Зосимы не выдержало тяжелых условий работы, и его перевели на перевозку лесоматериалов к станции Коноша, где начиналось строительство железнодорожного пути к Вельску.

В 1932 году отцу Зосиме разрешили переезд в Юрьев Польский, как ссыльному – без права церковного служения. Там он работа в совхозе, а в свободные дни руководил клиросным пением в храме во имя святых бессребренников Космы и Дамиана – единственном храме, уцелевшем на окраине города. На клиросе пели старые монахини бывшего Петропавловского монастыря, расположенного неподалеку от Космодамианского храма. Отец Зосима причащался в алтаре, не участвуя в богослужении, а его сын Сергей пел в хоре и прислуживал за архиерейским богослужением викарного епископа Хрисогона. Иподиаконов он не имел, приходилось и облачать, и выносить светильники, и стоять с жезлом.

В Юрьеве-Польском отец Зосима много читал творения Тихона Задонского, Игнатия Брянчанинова, Феофана Затворника. Книги он брал у местного книголюба В. И. Акимова и у старого заштатного священника, бывшего законоучителя. Богословские, исторические и даже богослужебные книги хранил он потаенно в кладовой или в сарае.

В Юрьеве-Сольском отец Зосима встретился с высланным настоятелем Уссурийского Свято-Троицкого монастыря архимандритом Сергием (Озеровым), благодатным старцем, заочным наставником разбросанных по стране насельников дальневосточной обители. Он жил напротив ворот Архангельского монастыря и совершал длинный путь до храма по всей улице как простой путник, одетый в крестьянскую одежду, но всегда с посохом. Беседы его с архимандритом Сергием, неторопливые повествования о любимой обители на Уссури, куда перенес он с Валаама строгий устав монастырской жизни, вместе с его благословением имели для отца Зосимы особый духовный смысл. Это подготовило его к будущим испытаниям и воспитало в нем непрестанную внутреннюю молитву. За годы ссылки отец Зосима стал сдержаннее в проявлении своих чувств, но не изменил ни убеждений, ни твердого намерения продолжить церковное служение. Душевный облик отца Зосимы, его педагогический талант хорошо раскрыт в воспоминаниях его старшего сына, ставшего церковным композитором, диаконом Сергием Трубачевым:

«Отец Зосима очень любил детей, и не только своих. На Рождество в доме устраивалась елка. Пели рождественские песнопения "Рождество Твое, Христе Боже наш", "Дева днесь" и детские игровые песни. С отцом я не расставался до ареста и ссылки ни на один день, он брал меня даже в дальние поездки. С четырех лет я уже прислуживал в храме: выносил напрестольную свечу перед Святыми Дарами на Литургии Преждеосвященных Даров и на малом входе перед Евангелием.

Насколько я знаю и помню своего отца, светлое восприятие жизни преобладало в нем над всеми жизненными невзгодами. По своему характеру отец Зосима был общителен, легко сближался, с людьми как из церковной, так и из мирской среды. К нему тянулись люди и простые, и образованные. Так, в Подосиновце он сблизился с семьей земского врача, дочь которого – Екатерина Строкова – стала крестной матерью моей сестры Анастасии. В Иванове он посещал дом, где иногда музицировали, и познакомился там с музыкантом из Петрограда, который помог ему приобрести пианино. Отец радовался, когда в доме появился прекрасный инструмент. А я очень жалел фисгармонию – инструмент раннего детства: с ним пришлось расстаться, чтобы оплатить появление нового инструмента. Отец любил не только церковную музыку – в юности он пел народные песни и некоторые вокальные произведения русских композиторов. На вечерах в Академии исполнял "Благословляю вас, леса" П. И. Чайковского на слова поэмы «Иоанн Дамаскин» А. К. Толстого. Нам, детям, стремился привить любовь к музыке, играл и пел с нами "Песни для детей" Чайковского на слова А. Н. Плещеева и особенно выделял его «Легенду».

Когда-то в Вологде отец приобрел собрание хоровых партитур церковных композиторов, принадлежавшее местному краеведу и коллекционеру И. Н. Суворову. Среди них – в издании Юргенсона – «Реквием» Моцарта. Собрание не сохранилось, но партитура «Реквиема» осталась как вещественный знак памяти об отце.

Меня он рано начал обучать музыке, направил петь в церковный хор. Сначала я подбирал на фисгармонии напевы, услышанные в храме. Отец объяснил устройство клавиатуры, последовательность звуков гаммы, помавал найти нужную клавишу. Все это было до 7 лет. В Иванове я начал заниматься у преподавательницы музыкального училища Татьяны Петровны Поповой. С не познакомила отца обаятельная тетя Валя, как мы ее называли, приносила нам детские книги (работала она в книжном магазине). В доме ее отца и состоялось знакомство с консерваторским музыкантом. Выбранный им красивый по тембру инструмент тетя Валя уберегла от конфискации, когда папу арестовали, – перевезла к себе, а позже переправила в Сергиев Посад. Инструмент же Татьяны Петровны – старый рояль «Беккер», дребезжащий звук которого казался скучным и безжизненным, – отпугивал в начале занятий.

Отец позаботился, чтобы и в Юрьеве я продолжал заниматься на фортепиано. Нашелся заброшенный инструмент у сестер-учительниц, вынесенный в мансарду, там же лежали ноты для любительского музицирования, главным образом вокальные. Предоставленный самому себе, я не играл гаммы, а импровизировал и пытался записывать сочиняемую музыку. Впервые в это я слушал струнный квартет – приезжие музыканты играли в городском парке квартеты Бетховена и Чайковского. Идти мне не хотелось, но отец настоял, чтобы я послушал, и в тот памятный вечер проникновенная русская напевность «Анданте кантабиле» Чайковского слышалась мне в голосах смычковых инструментов.

Позже в Малоярославце отец познакомился с семьей высокообразованного священника Михаила Шика. В 1918–1920-х годах М. В. Шик жил в Сергиевом Посаде и работал в Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры вместе с Ю. А. Олсуфьевым и священником Павлом Флоренским. Отца интересовало общение с человеком интеллектуальной культуры, принявшим священство.

Отец любил русскую религиозную живопись, в редкие приезды в Москву водил меня по залам Третьяковской галереи, чтобы я посмотрел «Явление Христа народу» А. Иванова, «Видение отроку Варфоломею» и «Юность Преподобного Сергия» М. В. Нестерова, исторические картины Сурикова и на Васнецова, пейзажи русских художников. Всегда знакомил с достопримечательностями города, где жил, направлял мое внимание на памятники древнерусской архитектуры. Так, в Юрьеве-Польском постоянным местом наших прогулок был городской вал и Георгиевский собор ХШ века.

Уже в другие годы, разбирая оставшиеся после отца книги, я прочел «Умозрение в красках» Е. Трубецкого и мне стало понятно отношение отца к древнерусской иконе, древнерусской архитектуре. Возросший на родине северного зодчества, он воспринимал его как неотъемлемую часть впитанной им с младенческих лет культуры, неотделимой от родной природы, религиозного восприятия мира и церковности самой жизни.

Интерес к многообразным сторонам жизни позволял ему сближаться с людьми очень разного уровня. Притом он всегда оставался священником, лицом, облеченным в иерейский сан, и тяготение к искусству не заглушало в нем внутренней настроенности на красоту, прозреваемую в творении Божием, в земных откровениях вечного.

Для моего чтения отыскал «Православный Катехизис в рассказах» – замечательно составленное пособие, раскрывающее основы христианского вероучения на примерах из истории Церкви и житий святых, в рассказах и стихотворениях русских поэтов. В книге, обращенной к детям, на доступном языке открывался светлый мир евангельских образов. В семейном чтении отец нередко обращался и к русской поэзии. Мы слушали «Песню про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова». Запали в душу лермонтовские стихотворения «Скажи мне, ветка Палестины», «Я, Матерь Божия, ныне с молитвою» и конечно же «По небу полуночи Ангел летел» и «Когда волнуется желтеющая нива». Любимым чтением в кругу семьи стали «Жития святых» святителя Димитрия Ростовского, когда двенадцатитомное издание их в русском переводе украсило скромное книжное собрание. Помню, при чтении жития мученика Евстафия Планиды младшие дети и мама плакали. Запомнился и вопрос отца: «А если бы тебя отдали на мучения за Христа – ты пошел бы?» В детской душе колебаний не было, и я отвечал утвердительно»[1].

Заметив, уже незадолго до конца своей жизни охлаждение христианской любви к Богу и ближним в своем семнадцатилетнем сыне Сергее, отец Зосима написал ему письмо, которое могло бы служить образцом христианской педагогики. Нежность отца и твердость пастыря с ровной силой должны были вызвать искренний душевный ответ взрослеющего сына.

«1 сентября 1936 г.

Дорогой Сереженька!

Поздравляю тебя с поступлением в музыкальный техникум и с началом учебного года. По этому случаю дарю тебе "Переписку П. И. Чайковского с Фон-Мекк" (I и II тт. ). Желаю тебе успехов на избранном тобою пути. Вместе с тем еще более желаю, чтобы ты не переставал работать над воспитанием своего внутреннего человека, развивал в себе все лучшие христианские качества, из которых "альфа и омега" – любовь к Богу и к ближнему. Личность П. И. Чайковского отчасти может служить примером. Он обладал чрезвычайно тонкой и нежной духовной организацией, не выносил ничего грубого, фальшивого и мерзского. Из переписки видно, что он был также по-своему религиозен и необычайно любил Православное богослужение. Что касается любви к ближнему, то меня особенно поразила его привязанность и заботливость о родных отце, братьях, сестре, племянниках и др. близких людях. Я и мама хотели бы видеть от тебя хотя немного больше внимания, нежели сколько ты нам уделяешь. Главное не будь эгоистом.

Всей душой любящий тебя П.

Р. S. Я давно хотел спросить тебя: почему ты перестал молиться Богу? Неужели ты стал безбожником? Не хочется этому верить. Убедительно прошу тебя восстановить свое молитвенное правило: пусть она будет краткое, но искреннее и постоянное. Одно время ты молился слишком подолгу, и я словно предчувствовал, что эта крайность приведет тебя к другой крайности. В духовной жизни все совершается постепенно, то же самое должно быть и с молитвой, Если у тебя сомнения, почему ты не поделишься ими со мной?

(уничтожь)».

Не это ли так и не уничтоженное письмо сохранило сына Сергея в Церкви, помогло ему пройти войну, вырастило в нем истинно церковного композитора и привело к диаконскому служению как венцу жизни?

Летом 1934 года закончился срок ссылки, ограниченной проживанием без права выезда и служения, и отец Зосима поспешил навестить свою мать – она жила в Архангельске. Затем приехал в Москву для устройства своего церковного служения. В том же году вернулся из второй уже ссылки в лагерь на реку Свирь Преосвященный Августин, которого митрополит Сергий назначил на Калужскую кафедру. В Москве произошла встреча отца Зосимы с любимым архипастырем, и Владыка предложил ему служение в Малоярославце. Отец Зосима с радостью согласился на предложение Владыки. Он служил в Малоярославце настоятелем Казанского собора и благочинным до своего последнего четвертого ареста. И архиепископ Августин, и протоиерей Зосима разделили судьбу епископов и священников, мученически пострадавших в годы гонения на Церковь. Владыка Августин был расстрелян 23 ноября 1937 года. Отец Зосима был арестован 26 января 1938 года. 29 января начальник Малоярославского районного отделения УНКВД лейтенант госбезопасности Кузьмин допросил в качестве обвиняемого отца Зосиму.

«Вопрос: Следствию достаточно известно, что Вы ведете активную контрреволюционную работу против Советской власти, предлагаю Вам дать откровенные показания о Вашей контрреволюционной деятельности.

Ответ: Контрреволюционную работу против Советской власти я не вел и не веду. Виновным себя в контрреволюционной деятельности не признаю,

Вопрос: Дайте подробнее показание следствию о Вашей судимости в 1928 году.

Ответ: В 1928 году я был настоятелем храма Введенского в городе Ивано-Вознесенске, где я и был арестован по обвинению в контрреволюционной агитации, которая заключалась в следующем. После ареста епископа Августина в церкви, в которой я служил, производились сборы в пользу его детей.

Записано с моих слов правильно, мне прочитано Трубачёв. Допросил лейтенант г-б Кузьмин».

После допроса отец Зосима был переведен в Таганскую тюрьму. «Обвинительное заключение» по следственному делу № 8550 по обвинению Трубачева Зосимы Васильевича было утверждено зам. нач. УНКВД по Московской области майором госбезопасности Якубовичем: «Я, Начальник Малоярославецкого Р/О Управления НКВД по Московской области, Лейтенант Государственной Безопасности Кузьмин, рассмотрев 31 января 1938 года следственное дело по обвинению священника Трубачева Зосима Васильевича, 1894 г. р., уроженца села Пичуга Верхне-Тоемского района, Архангельской области, перед арестом проживал в Малоярославецком районе Московской области, и работал настоятелем Казанского собора, – установил следующее:

ТРУБАЧЕВ Зосима Васильевич среди населения города ведет активную контреволюционную деятельность, распространяет гнусную контрреволюционную клевету против советской власти и высказывает террористические настроения против членов коммунистической партии. Так, в ноябре месяце 1937 г. ТРУБАЧЕВ говорил: «В данное время арестовали много священников, все это для того, что в данное время народ мало верит в коммунистов и больше уверовал в Бога. Коммунисты, путем ареста, хотят запугать народ. Мы должны умереть, но защищать веру Христову от антихристов-коммунистов». (Из показания свидетеля Шина И. П., личное дело № 10. )

В другом разговоре Трубачев говорил: «Пусть торжествуют коммунисты со своими выборами – все равно скоро советов не будет – Гитлер организует большую войну против советской власти и при помощи Японии и Германии разобьют советскую власть. Нам нужно молиться, чтобы Господь ускорил нам избавление от варваров». (Из показаний свидетеля Юхина И. П., личное дело № 10. )

В декабре месяце 1937 года Трубачев говорил: «Опять в Верховный Совет выбрали всех коммунистов. Значит, Господь не услышал наши молитвы, значит мы плохо молились и плохо разъясняли, что коммунисты это антихристы, которые должны быть уничтожены, но еще не поздно, нужно больше молиться, и Господь пошлет на коммунистов кару Божью». (Из показаний свидетеля Зимина Е. Е., личное дело № 12. )

В начале января месяца 1938 года Трубачев говорил: «Вокруг советской власти сдвигаются тучи грозные – Япония завоевала весь Китай и готовится воевать против Советского Союза. Германия в союзе с Польшей и Италией тоже приготовилась для войны с советской властью, и когда они пойдут против советской власти, наш долг помочь им уничтожить варваров-коммунистов». (Из показаний свидетеля Зимина Е. Е. личное дело № 12. )

В другом разговоре Трубачев говорил: «Жить не хочется на белом свете – антихристы-коммунисты надругались над православной верой. Тысячи священников, ни в чем неповинных, томятся в тюрьмах – коммунисты силой заставляют народ не верить в Бога, но это им не удастся – народ веками боролся за веру Христову и в борьбе с коммунистами наш православный народ покажет чудеса». (Из показаний свидетеля Илларионова И. Г. личное дело №14. )

В своей контрреволюционной деятельности Трубачев группирует вокруг себя бродячих монахов и монашек, которые помогают ему клеветать на советскую власть (см. личное дело № 12).

Будучи допрошен в качестве обвиняемого Трубачев З. В. виновником себя не признал, но уличенный свидетельскими показаниями Трубачев характеризуется, как враг народа и советской власти.

На основании изложенного обвиняется:

Трубачев Зосима Васильевич, 1894 г. р., гражданин СССР, ур. о. Пичуга, Верхне-Тоемского р-на Архангельской области, священник. В 1928 г. по ст. /атье/ 58 п. /ункт/ 10 УК осужден на 3 года Исправительно Трудовых Лагерей – одинокий, работал в г. Малоярославце, Московской области настоятелем Казанского собора – в том, что среди населения города вел активную контрреволюционную деятельность, распространял гнусную к/р клевету против советской власти и высказывал террористические настроения против членов коммунистической партии.

ПОСТАНОВИЛ:

следственное дело № 8550 по обвинению Трубачева Зосимы Васильевича представить на рассмотрение Тройки при УНКВД по Моск. области.

СПРАВКА: Трубачев арестован 26 января 1938 г. и содержится в Таганской Тюрьме.

Начальник Мaлoяpocлaвeцкoгo РО УНКВД по Московской 0бласти Лейтенант Гос. Безопасности Кузьмин.

«СОГЛАСЕН»: Начальник 4 ОТДЕЛА УГБ УНКВД по Московской Области Капитан Гос. Безопасности (Персиц)».

Постановлением судебной тройки при Управлении НКВД СССР по Московской области отец Зосима 19 февраля 1938 г. был приговорен к расстрелу на основании обвинения «в контрреволюционной агитации».

Отец Зосима скончался мученически, он был расстрелян 26 февраля 1938 г. н. ст. и погребен в общем могильнике Бутовского полигона (Москва). «В соответствие с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 г. "О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30-х–40-х и начале 50-х годов несудебные решения от 19 февраля 1938 г. в отношении Трубачева Зосимы Васильевича отменено и он считается реабилитированным».

Свидетельством праведной кончины отца Зосимы были его явления во снах своему сыну Сергею Зосимовичу, когда его семья в 1970–1980-х годах жила в Бирюлеве, недалеко от Бутова. Эти явления оставили предчувствие, что отец Зосима где-то совсем близко, рядом, и ему хорошо.

Воспоминания знавших отца Зосиму архиепископа Сергия (Голубцова), протоиерея Василия Крылова из Юрьева-Польского, протоиерея Николая Калистова, диакона Иоанна Карпова из Пермогорья, С. А. Волкова, Вл. М. Волкова, A. M. Флоренской, Н. А. Беляевой-Боровковой, И. К Фортунатова, прихожан г. Иванова подтверждают, что его мученическая кончина явилась достойным венцом праведной жизни, устремленной к Богу.

Память о. Зосимы совершается 26 февраля.

Жизнеописание и мученический подвиг протоиерея Константина Соколова

Соколов Константин Васильевич родился 8 мая 1876 года в городе Калуга. Его отец служил псаломщиком в одной из Калужских церквей. Константин рос и воспитывался в духе благочестия, любви к ближнему и в страхе Божием. В 18-летнем возрасте он, решив стать священником, поступил в Калужскую Духовную семинарию. Окончив в 1896 году второй курс, он, по просьбе отца, был отчислен из семинарии. В тот же год Константин занял праздное место дьячка в селе Мышегский Завод, Тарусского уезда. В том же селе он стал учителем. С 1897 года служил также в Казанском женском монастыре.

В 1909 году он был назначен священником храма Иоанна Милостивого, патриарха Аликсандрийского, в селе Желовижи, Калужского уезда.

К 1917 году семья о. Константина состояла из жены Елизаветы Николаевны и восьмерых детей. Для пропитания семьи он держал большое хозяйство. Во владении у священника Константина Соколова было 30 десятин церковной земли, 2 лошади, 2 коровы, поросята и другая живность. Для работы в своем хозяйстве он нанимал двух работников.

В 1919 году Константин Васильевич Соколов был взят в тыловое обеспечение. А в 1921 году он был переведен в церковь иконы Божией Матери «Знамение» села Толмачево, Тарусского уезда, в которой прослужил 5 лет.

В 1926 году он был переведен в село Карамышево, Медынского уезда вторым священником. Величественный каменный храм в честь Рождества Христова в селе Карамышево был построен в 1878 году. В нем было два придела: один из них освящен в честь Василия Великого, а другой – в честь великомученицы Параскевы Пятницы. Когда отец Константин прибыл в село Карамышево, в храме его встретили настоятель, священник Иоанн Александрович Мещерский, и староста церкви, монахиня бывшего Свято-Николаевского монастыря Пелагия Федоровна Буйлина.

В 1932 году Константина Васильевича вместе с настоятелем храма и церковным старостой арестовали по подозрению в контрреволюционной агитации. Вместе с ними были арестованы священники из близлежащих к селу Карамышево сел и монашки бывшего Свято-Николаевского женского монастыря.

На допросах священник Константин рассказал, что монашки встречались со своим духовником иеромонахом Иринеем, приходили также иногда в село Карамышево. Но велась ли монашками, какая либо контрреволюционная работа он не знал. В предъявленном ему обвинении виновным он себя не признал, и показал, что собраний у себя в квартире не устраивал, какой либо агитации против советской власти не вел. «Духовенство, – отвечал он следователю, – у меня было как-то, Смиренский и монашки приходили исключительно по церковным вопросам. На советскую власть обида у меня была в связи с переоблажением меня налогами, о чем говорил Смиренскому и другим. Больше показать не могу. . . ». По результатам проведенного следствия заседание тройки ПП ОГПУ Западной обл. 17 августа 1932 года постановило: Соколова Константина Васильевича заключить в концлагерь на 3 года.

Этапом он был отправлен в «Свирлаг», который находился в городе Лодейное Поле под Санкт-Петербургом. Этот концлагерь располагался в глухом лесу, недалеко от реки Свирь. Расстояние до ст. Лодейное Поле, Ленинградской обл. было 10-15 км. Заключенные в лагере занимались сбором смолы. Работа считалась легкой, но была установлена столь высокая норма сдачи смолы, что далеко не все могли ее выполнить. Если человек не выполнял норму, ему сокращали дневной паек. Этот человек в результате постоянного недоедания и изнурительных работ слабел, а затем умирал. В первый же год пребывания Константина Васильевича в лагере на глазах у него, таким образом, умер его сослуживец священник Иоанн Мещерский. В эти же годы в «Свирлаге» находился в заключении будущий архиепископ Калужский и Боровский Августин. Были ли знакомы по лагерю о. Константин с Владыкой неизвестно. В конце 1933 года с целью «разгрузки» концлагерей проводилась амнистия. И в этот период времени за хорошую, добросовестную работу священник Константин Соколов был освобожден, пробыв в заключении полтора года. Он вернулся в с. Карамышево и вновь приступил к священническому служению.

9 мая 1935 года в честь празднования Святой Пасхи и за активное пастырское служение священник Константин Васильевич Соколов был награжден Московской Патриархией саном протоиерея. А в 1937 году власти храм закрыли, и протоиерей Константин остался без работы. Он переселился к своей дочери в село Бобровка, Детчинского р-на и жил там на иждивении, помогая ей по хозяйству. Такая жизнь продолжалась до 1941 года.

В 1941 году немецко-фашистские захватчики оккупировали территорию Калужской области. Ситуация на фронтах была напряженная, враг достиг Москвы. Гитлер строил планы об управлении захваченной территорией. 11 апреля 1942 года относительно религиозной политики на оккупированных территориях Гитлер указывал: «Мы должны избегать, чтобы одна церковь удовлетворяла религиозные нужды больших районов, и каждая деревня должна быть превращена в независимую секту, которая почитала бы Бога по-своему. Если некоторые деревни в результате захотят практиковать черную магию, как это делают негры или индейцы, мы ничего не должны делать, чтобы воспрепятствовать им. Коротко говоря, наша политика на широких просторах должна заключаться в поощрении любой и каждой формы разъединения и раскола».

По этому поводу историк Алексеев писал: «Было известно и очевидно многим желание Гитлера уничтожить Православную Церковь после войны. Было понимание важнейшей роли Православия в истории России и, отсюда, особо настороженное отношение к Русской Православной Церкви. Но с другой стороны, был стихийно начавшийся религиозный подъем на всей занимаемой немецкой армией территории. Было понимание большинством представителей оккупационных властей громадной, благоприятной для немецкой армии роли этого подъема. . . Фактически на всей оккупированной территории была восстановлена Русская Православная Церковь. . . ».

Протоиерей Константин Васильевич Соколов, как священник, призванный служить Богу, попросил разрешение у новой власти проводить богослужения и требы. Для этого он обратился к старшине пос. Полотняный Завод Митрофанову с просьбой разрешить ему заниматься отправлением обрядов и церковной службы. Старшина дал священнику на это разрешение. Отцу Константину позволили также съездить в город Калугу для приобретения необходимых для церковной службы предметов.

Протоиерей Соколов поехал в город Калугу к священнику Георгиевской церкви Иосифу. Там он приобрел антиминс и немного даров. В результате этих действий отец Константин восстановил церковь в пос. Полотняный Завод. За время оккупации он крестил детей, которые не были крещены (50-60 детей), отпевал умерших, которые умерли и не были отпеты с 1937 года, проводил молебны и богослужения.

После освобождения округи от захватнических войск протоиерея Константина Васильевича Соколова сразу же арестовали (18 января 1942 года). Его обвиняли в пособничестве оккупационным войскам. При обыске у него обнаружили фашистскую листовку, которую он хранил у себя, и вменили ему в вину, что листовка использовалась в целях усиления фашистской идеологии у людей. Арестованный священник это отрицал: «Фашистская листовка мне пришлась по духу, я это не отрицаю, но я ее не использовал для агитационных целей, никому ее не показывал и не читал».

Константин Васильевич отрицал свою связь с немцами, говоря: «Нет, с немцами я не был связан, а организацию по отправлению религиозных обрядов, я согласовал со старшиною Митрофановым, с которым встречался по этим вопросам дважды». Поскольку после первого допроса арестованному священнику не было предъявлено обвинение, да и стражи почти не было, он, под покровом ночи, ушел из места заключения. Это возмутило служащих НКВД. На последнем допросе 2 марта 1942 года, после полуторамесячного истязания, протоиерей Константин Васильевич Соколов признал себя виновным в том, «что я действительно был настроен враждебно в отношении к советской власти, объясняя это тем, что органы советской власти меня осудили за то, что я проводил среди населения агитацию, а также на меня наложили налог, как на священника, в силу чего пришлось отказаться от службы священником. Исходя из этого, при временной оккупации немецко-фашистскими войсками, я активно приступил к организации проведения религиозных обрядов, организовал отправление религиозных обрядов. Непосредственно по домам населения совершал крещение, погребение, проведение молебнов и панихид. Этому послужили условия оккупации немцами поселка. Кроме этого, я хранил у себя фашистскую листовку, которая пришлась как раз в мою пользу, как священника, в соответствии с этой листовкой я проводил работу среди населения, направленную на установление порядка, устанавливаемого немцами в части религии. Признаю себя виновным в совершении побега из-под стражи, который я совершил с целью сохранения жизни».

Таким образом, он признал себя виновным в том, что он, как священник, проводил священнодействия в условиях оккупации. Но в тексте обвинительного заключения следователь НКВД изменил это признание: «Следствием по делу установлено: Соколов К. В. будучи враждебно настроен к Советской власти, в период временной оккупации немецкими захватчиками поселка Полотняный Завод, среди населения проводил антисоветскую, контрреволюционную агитацию, направленную на установление и укрепление фашистских порядков, используя, при этом, религиозные предрассудки. С этой целью с июля 1941 года хранил у себя фашистскую листовку, в соответствии с которой проводил работу среди населения, направленную на установления порядков, диктуемых немцами.

Кроме того, совершил побег из-под стражи при задержании его 21 января 1942 года, а принятыми мерами розыска, был вторично задержан.

В предъявленном обвинении Соколов К. В. виновным себя признал полностью».

6 марта 1942 года Военный Трибунал Войск НКВД 49-й Армии на закрытом судебном заседании в г. Кондрово приговорил Соколова Константина Васильевича на основании ст. 58 п. 10 ч. II УК РСФСР с санкцией ст. 58 п. 2 УК РСФСР подвергнуть высшей мере уголовного наказания – расстрелу с конфискацией имущества, лично принадлежащего Соколову.

Протоиерей Константин Васильевич Соколов был расстрелян 30 марта 1942 года в 21час в окрестностях г. Кондрово.

Житие иерея Константина Любимова

Отец Константин служил в приходе деревни Сытичи Белевского района. Приход был маленьким, поэтому о. Константин, кроме богослужения, крестьянствовал. Держал лошадей, коров, имел приличный дом с хозяйственными постройками, даже молотильная машина у него была. В 1925 году стал самостоятельным хозяином, вышел на отруб с земельным участком и луговыми угодьями. К концу 20-х годов над такими людьми стали сгущаться тучи. Первый звонок раздался в 1930 г. Белевский народный суд признал отца Константина виновным в разбазаривании скота и за продажу собственной телки приговорил его к пяти годам ссылки. Потом ссылку заменили высылкой из Московской области, а его жену лишили избирательных прав. Пришлось им сниматься с насиженного места, продать все имущество. Через полгода они вернулись на родину в Мосальский район и стали жить в деревне Проходы Воронинского сельсовета. О. Константин получил приход в соседней деревне Берно. Смоленский архиепископ Серафим назначил его благочинным. Теперь он, стал ответственным за несколько приходов. После ссылки отец Константин хозяйством больше не обзаводился, занялся сугубо церковными делами.

9 октября 1937 года о. Константина арестовали. В постановлении на арест указано, что он в разговоре с другим священником высказывал крамольные мысли, будто советская власть долго не продержится, что колхозы не могут укрепляться, потому что крестьянин не способен жить без собственности.

Допрос о. Константина, протокол вел 16 ноября 1937 года сержант госбезопасности Сафронов:

– Произносили ли вы в проповеди в пасхальные дни 1936 года: «Дети, не верьте советским плакатам и постановлениям, не читайте советские газеты, а слушайте родителей?»

– Я говорил в проповеди, чтобы дети отходили от плакатов, где нарисованы молодые девицы-комсомолки, и не соблазнялись бы на них. По священному писанию это воспрещается в великие священные дни пасхи.

– Призывали вы колхозников ходить в церковь молиться Богу и по воскресным дням не работать в колхозе?

– Нет, не призывал, хотя это было моим долгом по священному писанию. Я избегал этого, зная что это сочтут контрреволюционным и меня посадят. . .

– Почему вы до сего дня не бросили службу и не работаете физически?

– Не позволяет совесть.

– Нравится ли вам советская власть?

– Нравится, потому что я вижу, как труд человека облегчен машиной. И мне живется не хуже, чем раньше.

– Говорили ли вы, что в ЦК ВКП(б) все вредители?

– Этого я никому не говорил, но в уме имел в виду, что вредительство есть в области или районе. Это я заключил из того, что когда бываешь в городе, видишь: стоят очереди за хлебом и другими товарами.

– Говорили вы кому-нибудь, что в Советском Союзе никакой демократии нет и не может быть? И что в Верховный Совет не тот будет выбран, кого желают массы, а тот, кого наметит Коммунистическая партия?

Страницы: 1, 2, 3, 4